ПОЧЕМУ СВЯЩЕННИКА ЗОВУТ "БАТЮШКОЙ"

Психологически понятно желание протестантских проповед­ников уличить православных в возможно большем числе грехов и нарушений библейских установлений. Психологически это по­нятно — но вряд ли христиански оправдана установка на вы­сматривание греха и на максимально негативное толкование "непонятных" действий других христиан.

Среди этих упреков самый странный — это обвинение право­славных в том, что они называют священников "отцами" вопреки совершенно вроде бы ясным словам Спасителя: "и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на не­бесах" (Мф. 23, 9).

Как и в случае с иконопочитанием, протестанты бросают в православных как камешек ту библейскую цитату, которая раз­бивает и их собственные окна. Если уж действительно они наме­рены буквально понимать и применять ветхозаветный запрет на изображения — то они должны были бы сначала уничтожить все свои иллюстрированные издания и все свои фотоальбомы, а лишь затем поливать бензином критики православные иконы. Если уж действительно они уверены, что никого и никогда нель­зя называть отцом, то пусть начнут религиозно-языковую ре­форму со своих собственных домов и запретят своим детям об­ращаться к родителю "папа". Если же протестантский лидер сам обращается к своему отцу "папа", если в свои проповеди он вставляет пассажи типа "как меня учил еще мой отец...", если он призывает своих прихожан исполнять библейскую заповедь "чти отца и матерь свою" — то ему надо быть поосторожнее в критике православных. Если в семье обращение "отец" сохраняет свое право на жизнь, то разве виноваты православные, если они всю Церковь ощущают как свою большую семью и семейные, ласко­вые слова ("батюшка", "матушка", "брат") выносят за пределы квартиры?

Ригоризма протестантов нет у апостолов и у Самого Христа. Слово "отец" и обращение "отче" они прилагают не только к Бо­гу. Например, в притче Христа о богаче и Лазаре богач просит Авраама: "отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Ла­заря <...> Но Авраам сказал: чадо!.." (Лк. 16, 24-25). Как видим, Авраам приемлет подобное обращение и отвечает соответствен­но, осмысляя свои отношения со своим дальним потомком в терминах "отец-сын". В другой притче Христа, в притче о блуд­ном сыне, сын обращается к земному отцу: "отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим" (Лк. 15, 21). И ниоткуда не видно, чтобы в обоих этих случаях Спаситель осудил детей, зовущих своих предков именем "отец". Да, оба этих чада были "грешниками", но их грех был во­все не в том, что они назвали отца — отцом.

Вот очень важные для нашей темы слова Спасителя: "Нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат больше домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и де­тей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной" (Мк. 10, 29-30). По "эзотерическому" толкованию Елены Рерих, в этом тексте Христос имеет в виду принцип реинкарнации: "Как можно ныне, во время сие, иметь больше матерей, отцов и т. д., если не допус­тить закона перевоплощения? Именно здесь подчеркнуто проти­воположение времени здешнего, земных существований среди гонений, к веку грядущему жизни вечной"¹²⁵. Если протестанты не желают быть оккультистами, то есть если они не желают согла­шаться с Е. Рерих, то им придется согласиться со мной и при­знать, что этот евангельский текст говорит не о множестве пред­стоящих рождений, а о реалиях жизни первохристианской об­щины. Человека, который оставил свой дом, свой город, свою семью ради Христа, встречали как родного в любом другом хри­стианском доме, а по мере распространения христианства в мире — в любом другом городе. Любой наставник, рождающий души людей к жизни во Христе, становился духовным отцом для уве­ровавших. Все апостолы были отцами для каждого из христиан. И все христиане друг для друга были братьями и сестрами. И вот вопрос для протестантов: как же исполнится обетование Христа о том, что у христианина станет много отцов — если ему никого нельзя называть этим словом?

Апостолы тоже, наверное, не воспринимали заповедь Христа "никого не называйте отцом, кроме Отца вашего, Который на не­бесах" столь однозначно, как нынешние "евангелисты". Любовь не знает закона. И уже апостол Иоанн обращается к своим уче­никам — "детушки". Встречное окликание, очевидно, было соот­ветственным. Апостол Матфей, пишущий свое Евангелие после того, как он услышал строгие слова Спасителя "никого не назы­вайте отцом на земле", Матфей, в чьем именно Евангелии и при­ведены эти слова Христа, тем не менее пишет, что Христос встретил Иакова и Иоанна "в лодке с Зеведеем, отцом их" (Мф. 4, 21). Апостол Стефан проповедует Синедриону: "братия и от­цы! послушайте" (Деян. 7, 2). То же обращение встречается у ап. Павла (Деян. 22, 1). И апостол Иоанн его употребляет: "Пишу вам, отцы" (1 Ин. 2, 13). Апостол Петр также знает иных отцов, кроме Небесного: "Бог Авраама и Исаака и Иакова, Бог отцов наших" (Деян. 3, 13); "Бог отцов наших воскресил Иисуса" (Деян. 5, 30). Если вспомнить еще и увещание ап. Павла: "отцы, не раздражайте детей" (Еф. 6, 4), то станет вполне очевидным, что по восприятию апостолов благодатное Богосыновство, даро­ванное нам Истинным Сыном, не отменяет земного родства, как телесного, так и духовного.

Авраам "стал отцом всех верующих", — пишет апостол Павел (Рим. 4, 11), напоминая, что можно по плоти происходить не из еврейского народа, но при этом быть наследником духовных обе­тований, некогда данных Аврааму. Для "всех верующих" Авраам — "отец": не только для евреев, происшедших от него по плоти, но и для тех, кто пришел к библейской религии по зову духа.

Если сказано, что надо более бояться тех, кто может убить душу, чем тех, кто может убить тело (Мф. 10, 28), то не верно ли и обратное: почитать надо больше тех, кто стоит у истока моей духовной жизни, нежели того, кому я обязан своей телесной жизнью? И если того, кто принес мне меньший дар, надлежит чтить и почитать признательным обращением отец, то почему же нельзя это слово прилагать и к духовному рождению, к рож­дению в духе, которое также происходит не без участия человека (ибо "как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего" — Рим. 10, 14)? Поэтому и пишет ап. Павел: "Я родил вас во Христе Иисусе" (1 Кор. 4, 15). И прямо поясня­ет, что именно поэтому и стал он отцом для уверовавших: "У вас тысячи наставников <...> но не много отцов" (1 Кор. 4, 15). И о вполне конкретном человеке Павел говорит: Онисим, "которого родил я в узах" (Флм. 10). Естественно, что ученики апостола Павла воспринимали его именно как отца: Тимофей "как сын отцу, служил мне" (Флп. 2, 22).

Через людей человек приходит в сообщество верующих, в Церковь. Следовательно, увидеть Церковь — значит увидеть лю­дей, в которых действует сила Божия. Древний монашеский афоризм говорит, что никто никогда не стал бы монахом, если бы однажды не увидел на лице другого человека сияние вечной жизни. Поэтому и говорит ап. Павел: "Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!" (Гал. 4, 19); "Подражайте мне, как я Христу" (1 Кор. 4, 16). И так — через века. В своем рождении друг от друга наставники сохра­няют тот образ духовного устроения, который впервые явил соз­датель традиции. Вот лишь одно свидетельство о встрече с "батюшкой": "Когда, кончив молитву, батюшка благословил меня и начал говорить, всем сердцем я стал внимать ему, но не словам, а тому новому и необычному, что рождалось в душе в его при­сутствии, что обновляло, возрождало, делало сильным"¹²⁶.

Рождение не может произойти само собой, "просто так". И не случайно в христианской литературе время от времени прорыва­ется признание: "мы страдали, рождая тебя покаянием, мы поро­дили тебя великим терпением, сильною болью и ежедневными слезами, хотя ты ничего об этом не знал. Иди сюда, мое чадо, я отведу тебя к Богу". Так пишет преп. Симеон Новый Богослов своему духовному сыну. Является ли кощунством сказать такому духовнику — "отче!"?

Протестанты запрещают называть пастырей этим словом. Что ж — "они никогда, наверное в своей жизни не знали людей, ко­торых знали мы, никто не показал им в живом дыхании — что такое Святая Церковь, никто не прижимал их голову к своей груди, на которой холодок старенькой епитрахили, никто не го­ворил им: "чадо мое родное" — этих огнеообразных слов, от кото­рых тает все неверие, и что еще удивительнее — все грехи"¹²⁷.

У протестантов нет духовников, нет священников. Может, поэтому они и не знают, какая мучительная и радостная связь устанавливается между духовным учителем и учеником — такая связь, что ее и нельзя выразить иными словами, кроме как — "сын!" и "отец!". Они не понимают слов Экзюпери: "Видишь ли, человек вообще долго рождается на свет"...

Апостол Павел говорит о духовном отцовстве в первом веке; преп. Симеон — в десятом. Но и в девятнадцатом мы видим тот же плод духовной любви: "Матерью будь, а не отцом к братии", — советует преп. Серафим Саровский новопоставленному игумену¹²⁸.

Итак, нет кощунства в именовании священника "батюшкой" и "отцом". Человек должен понимать, что единственный источ­ник его жизни в Боге. Здесь, как и по отношению к иконе: по­клоняться и служить можно лишь Единому Богу. Но можно и нужно чтить то, через что и через кого мы узнаем о Боге и полу­чаем дар жизни. "Богу одному поклоняйся", но — "чти отца и ма­терь твоих", и, конечно же, не забывай о своем духовном родстве.

Но что же значат для православия слова Христа "никого не называйте себе отцом"? Не о внешнем говорит Христос, а о внутреннем. Осуждает Он не само обращение, а то внутреннее состояние души, которое может сказаться в таком обращении. И осуждается не тот, кто говорит "отец", а тот, кто требует такого обращения к себе. Есть похоть тщеславия, есть похотливая тяга к председательствованию на собраниях и к знакам почтения — и именно это осуждается Христом. Вспомним контекст: "На Мои­сеевом седалище сели книжники и фарисеи <...> все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди <...> также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учи­тель, учитель! А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас

Учитель — Христос, все же вы — братья; и отцом себе не назы­вайте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник — Христос. Больший из вас да будет вам слуга: ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится"(Мф. 23, 2,5-12). Осуждается не то, что в любом обществе действи­тельно есть наставники и есть ученики, не то, что в любом соб­рании действительно есть и должен быть старший и те, что ус­тупили ему первенство, но осуждается та суетно-горделивая тяга, что в каждом встречном выискивает прежде всего подобостраст­ное уважение к себе как к "наставнику", "учителю", "старейши­не", "отцу". Осуждается стремление человека стать "учителем", "наставником", "большим", стремление к возвышению себя. Это не просто грех духовенства, это гораздо более распространенный грех. Бабушка-прихожанка, авторитетно поясняющая зашедшей девушке, как ставить свечку, а как не ставить, зачастую вся пря­мо-таки радиирует гордым фарисейством, хотя и не называет себя ни "батюшкой", ни "учителем". А в сердцах юных протес­тантов разве не шевелилось нечто подобное перед лицом неофи­та: "Вот, я-то уже полтора года в нашей замечательной общине, я уже все знаю, я даже в недельном богословском семинаре участ­вовал, а ты еще не знаешь, сколько книг входит в Священное Писание. Ну, ничего, приходи, я тебя научу!".

...А в последнем счете и вправду ведь этот текст обличает именно нас. Мы и впрямь живем не по этим словам. Мы — это вообще все христиане, не только православные. Где та конфес­сия, в которой всеми служителями не на показ, а искренне и не­престанно исполняется этот Христов завет: "Больший из вас да будет вам слуга: ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится" (Мф. 23, 11-12)? Есть в Еван­гелии такие слова, которые являются жалом в душу христиан. Они не позволяют читать Евангелие с чувством превосходства и самолюбования: "вот, мол, мы не то, что фарисеи и иудейские книжники; мы узнали Христа, поверили в Него, приняли Его учение и исполняем его во всем". Да, да, это обличение фарисеев относится и к нам, православным. Но обжигает оно нашу совесть не тем, что у нас завелось обращение "отец", а чем-то гораздо бо­лее всеообъемлющим, глубоким, важным... В семинарии на каж-дой утренней молитве читали отрывок из Евангелия. И я помню, какая необычная тишина повисла в зале, когда однажды священ­ник читал именно этот отрывок: "горе вам, книжники и фари­сеи..." (Мф. 23, 14). Евангелие — не только утешительная книга, не только умилительная, не только ласковая. Ее бичи и терния — для всех, а не только для древних жителей Палестины.

Но в словах Христа против фарисеев не найти осуждения тех, кто из смирения считает своего ближнего высшим, чем он сам, и полагает его старшим. А если протестанты желают бороть­ся с внутренней, духовной болезнью фарисейства через внешнюю языковую реформу, если они надеются устранить духовное ис­кушение тщеславия и гордыни через изъятие из лексикона одно-го-двух слов, то пусть уж будут последовательны и отменят профессорские титулы в своих семинариях. "Профессор" ведь и есть не что иное как "учитель".

Никого нельзя понудить обращаться к тому или иному чело­веку со словом "отец". В православии обращение к священнику "отец" не есть требование церковной дисциплины или вероуче­ния. Это вне-уставное, неканоническое, но именно семейное, ин­тимное обращение. Есть слова, есть обращения, которые упот­ребляются только между близкими родными. И если посторон­ний человек, случайно их подслушавший, начнет требовать от своих знакомых, чтобы те звали друг друга не домашними име­нами, но исключительно по имени-отчеству, то он выставит себя в не очень выгодном свете. Нельзя запретить проявления любви. Нельзя запретить брата называть братом и духовного отца — ба­тюшкой¹²⁹.

Из этого же следует, что священник не должен называть сам себя отцом. Только упадком сословной этики можно объяснить, что сегодня некоторые священники представляются не "священ­ник Александр", а "отец Александр". Некогда я нес послушание секретаря Ректора Московской Духовной Академии. В приемную зашел студент, несколько дней назад посвященный в сан священника, представился ("я отец Иоанн Иванов из 4 класса) и сказал, что хотел бы встретиться с владыкой Ректором. Зайдя в кабинет Ректора, я передал эту просьбу: "Пришел отец Иоанн Иванов из 4 класса, он просит о встрече с Вами". Реакция Вла­дыки была неожиданной: он спросил меня — сам ли Иванов так представился, или это я его так называю. Я ответил, что в точно­сти передал именно то, что и как мне было сказано в приемной. И тогда Владыка сказал нечто, что стало для меня уроком на всю жизнь: "Пойдите и скажите ему, что это у себя на приходе для своих духовных чад он будет "отцом", а я сам еще только три дня назад его рукоположил — и он уже мне в отцы лезет?! Пусть научится представляться как следует и тогда уже приходит!".

Так что обращение "отец" — это итог некоего "узнавания". Можно ли обращаться к священнослужителю иначе? Есть офи­циальные обращения: "Ваше преподобие" (к диакону, священни­ку, иеромонаху), "Ваше Высокопреподобие" (к игумену, протоие­рею, архимандриту). В принципе можно обращаться и по светски — по имени-отчеству. Но — должен предупредить — такое обра­щение может оставить ссадину в душе священника. Отчего эта ссадина возникает, видно из случая, рассказанного в мемуарах Б. Н. Лосского, сына известного русского философа. У Н. О. Лосского, как и у многих других петербургских интеллигентов, "обращение к священникам по имени-отчеству было привычкой. Этот обычай он сам покинул и стал осуждать после того, как на­звал в 1924 году "Сергеем Николаевичем" прибывшего в Прагу в духовном сане дореволюционного коллегу и идеологического со­ратника отца Сергия Булгакова и услышал от него, что такое на­именование он принимает как одно из проявлений Божьей кары за свое позднее обращение к вере"¹³⁰.

Кроме того, для духовенства, имеющего опыт жизни и слу­жения под советской властью, обращение по имени-отчеству есть напоминание о том времени вызовов и допросов. Чекисты и про­чие совслужащие этим обращением подчеркивали, что всякие там церковные обращения и монашеские имена для них не су­ществуют. И потому с подчеркнутой акцентуацией звали священнослужителей (включая Патриархов) только мирскими име­нами (что было все же шагом вперед по сравнению с довоенны­ми годами, когда обращение властей к священнослужителям варьировалась в диапазоне от "гражданина" до "заключенного"). Поэтому обращение к священнику по-мирскому есть подчеркну­тое взятие дистанции и явно выраженное нежелание видеть в своем собеседнике то, что он сам считает в своей жизни и в сво­ем служении самым важным.

Этим объясняется и вызывающе-остроумный ответ митропо­лита Питирима на записку "Как к Вам надо обращаться?", кото­рую Владыка получил в 1988 г. на одной из первых встреч совет­ской интеллигенции с представителями Церкви (насколько мне помнится, это было в Центральном Доме Литератора). Зачитав эту записку, Владыка улыбнулся и ответил: "Зовите меня просто: Ваше Высокопреосвященство!".

Так что, если у человека нет особых поводов подчеркнуть свою нецерковность, то лучше не использовать таких обращений, которые для священнослужителя имеют все же обмирщенный, а, значит, профанирующий, занижающий оттенок. Когда люди спрашивают меня, как обращаться ко мне, я отвечаю: "Обычно ко мне обращаются отец Андрей, более официально — отец диакон. По отчеству я — Андрей Вячеславович. Вы можете обращаться, как Вам удобнее". Последнюю фразу я добавляю, чтобы снять некоторое чувство неловкости у людей, которые значительно старше меня. Ведь здесь вопрос не столько об уважении к лич­ности, к человеку, это вопрос отношения к сану, к тому служе­нию, которому посвятил себя человек.

Вообще же это — вопрос этикета, а не догмы. Выставлять его в качестве повода для отделения от братий и Церкви — значит держать лишь в уме, а отнюдь не в сердце тот странный текст апостола Павла, где он что-то говорит о взаимных отношениях постящихся и непостящихся¹³¹...