Религия и закономерность природы.

Приложение

Механическое понимание идеи причинности, понима­ние причины как механически, автоматически, с безус­ловной необходимостью действующей силы, производя­щей из себя свое следствие, слепой необходимости, ко­торой подчинено все существующее — понимание, воз­никшее в механистическом материализме XVII— XVIII вв., развитое потом в позитивизме О. Конта и ут­вердившееся среди естествоведов XIX в., не является со­вершенно непоколебимым в новейшей философской на­уке. Уже «критическая философия» (после Канта под­вергшая критическому анализу основные понятия и ме­тоды наук), установила, что понятие автоматической, из себя производящей причины является не научным, а ме­тафизическим, выходящим за пределы научного опыта. В нем мы можем установить лишь более или менее по­стоянную последовательность явлений, мы можем ви­деть, что в пределах известного круга наблюдений за од­ним явлением обычно следует другое или что действие или изменение одного связано с действием или измене­нием другого, но отсюда не следует ни того, что одно из них из себя  производит другое, ни того, что оно дейст­вует на другое с автоматической (слепой) необходимо­стью.

Для данного заключения нет основания в опыте, оно провозглашается лишь в силу определенных предвзятых представлений, теорий, взятых на веру, догматически. Связь, которую мы называем «причинной», — последо­вательность явлений, связанность появления и развития одного с появлением и развитием другого,— может иметь и совершенно другой смысл, может быть истол­кована совершенно иначе (в пределах одних и тех же фактов). Факт более или менее постоянной связанности одного явления с другим означает весьма часто не то, что одно явление «производит» другое, а лишь то, что оно является одним из условий для действия и развития другого или что одно явление может развиваться совме­стно с другим (говоря в философских терминах, одно явление функционально связано с другим). Между понятиями «условия», или «функции», и производящей причины, или силы — большая разница. «Усло­вие» не исключает значения внутреннего существа того, что «обусловливает». Когда мы говорим, например, что 'Организм живет и действует при известных условиях {света, воздуха и пр.), то это не означает, что эти усло­вия сами по себе создают организм, что они могут це­ликом объяснить действие организма без участия его внутреннего существа. Напротив, действие организма непременно предполагает совместное проявление и внут­ренних сил организма и направляющих или ограничива­ющих их условий. Без учета этого внутреннего существа и внутренних сил организма невозможно понять и зна­чение для него тех или иных явлений или условий. Со­стояние воздуха (плотность, влажность и пр.) одинако­во является условием, влияющим на жизнь и минера­лов, и растений, и животных, но для каждого из этих «царств природы» оно имеет разное значение в зависи­мости от собственных свойств минералов, растений и животных. Наконец, совершенно иное значение имеют эти атмосферные условия для жизни человека.

Биологи дарвиновской школы как на причину раз­вития «видов» животных и растений указывают на «борьбу за существование» и связанный с нею «естест­венный отбор (выживание приспособленного). Но и в этом примере совершенно ясно, что под причиной име­ется в виду одно из условий, связанных с развитием, но не создающих его само по себе. В самом деле, «борь­ба за существование», «естественный отбор» могут лишь закреплять выгодные для приспособления к среде те или иные вновь приобретенные свойства организма, могут быть только поводом для этого организма к выработке им свойств, но они сами по себе не могут создать этих свойств без действия внутренних сил организма. Наибо­лее яркие примеры можно привести из области психоло­гической. Когда говорят, что световые или звуковые вол­ны являются причиной зрительных или слуховых ощу­щений, то здесь то, что называется «причиной», оказы­вается лишь условием и поводом для возникновения психических переживаний. Сами по себе световые лучи или звуковые волны не могут создать зрительных или слуховых ощущений. Эти ощущения, как и вообще вся-; кие другие переживания, невозможны без существования психики с ее своеобразными качествами, отличными от физических явлений. Световые лучи и звуковые волны направляются также и на камни и на неодушевленные тела, но ничего подобного ощущениям в них не вызыва­ют. Лишь взаимодействие психики и физических раздра­жителей через посредство мозга как органа центральной нервной системы вызывает ощущение. Кроме воздейст­вия световых лучей или звуковых волн на одушевленное существо необходим еще чисто психологический акт внимания, направленности, чтобы воспринять зритель­ные образы или звуки. Часто можно видеть, как чело­век, поглощенный своими мыслями или чувствами, нахо­дящийся в состоянии какого-либо возбуждения или рас­стройства, «не видит» и «не слышит» окружающего, хо­тя и световые лучи и звуковые волны физически имеют существование и воздействуют на него. «Физическое раздражение» является, таким образом, лишь поводом и условием ощущений и восприятий, а не создателем их.

 В последнее время к этим выводам стала приходить и совет­ская психологическая наука, строящаяся, как известно, на базе реф­лексологического учения И. П. Павлова. Так, крупнейший советский психолог С. Л. Рубинштейн подчеркивает в своей книге «Бытие и со­знание» (1958) значение «субъективности» психики и роль внутрен­них фактов в развитии личности. Не только среда (фактор общест­венный) и наследственность (фактор биологический), но и спонтан­ность самой личности определяют путь ее развития. «Какие совер­шенные способы действия, какую совершенную технику не только физического, но и умственного труда не выработало бы человечество, каждый человек все же должен сам ею овладеть. От его личных дан­ных будет зависеть, как он их освоит — в смысле темпов и уровня этого освоения, от его личных качеств будет зависеть, как — на­сколько творчески — он их будет применять и, тем более, то, ка­кой вклад внесет он сам в дальнейший ход развития культуры, тех­ники, науки, искусства, какие новые способы, методы в той или иной сфере человеческой деятельности, способные войти в общече­ловеческий фонд, он создаст» (С. Л. Рубинштейн. Бытие и созна­ние. М., 1957. С. 304).

Этот вывод С. Л. Рубинштейна имеет очень большое значение и для педагогики.

К аналогичным результатам пришла и грузинская психологическая школа, которая на ряде экспериментов создала понятие «уста­новки» — внутреннего момента, предопределяющего характер того или иного мероприятия.

На почве чисто физиологической серии рефлексов к подобным же выводам пришел академик Анохин.

Примеров такого рода можно привести множество. В современной науке и философии мы встречаемся с понятием «творческой причинности», противополагаемым механической причинности. Так, один из наиболее попу­лярных современных философов Европы Анри Бергсон написал книгу о «Творческой эволюции», в которой го­ворит о невозможности эволюции организмов без их ак­тивного действия как об идее современной европейской биологии. (У нас эти идеи развиваются и доказываются Бергом в его работе по теории эволюции). В области психологической В. Вундтом со всей ясностью сформу­лирован закон «творческой психической причинности», согласно которому в области психики взаимодействие психических элементов всегда дает нечто новое — цель­ное, не разлагающееся просто на сумму восприятий от­дельных предметов или частей, ее составляющих, и не разложимое на них. Так, восприятие цельного музыкаль­ного аккорда есть нечто большее, чем сумма отдельных звуковых тонов, отлично от этой суммы, представляет собой нечто целое, обладающее особым качеством. Пси­хика творчески перерабатывает отдельные восприятия, создает из них новое целое, которое всегда больше сум­мы своих частей. То, что называется «следствием», здесь всегда больше своих причин.

В связи с понятием «творческой причинности» ока­залась поколебленной и сама вера в безусловную, неиз­менную механическую необходимость, господствующую во всяком бытии, подчиненность всего неизменным, всю­ду автоматически действующим, неумолимым, общим для всех законам природы, исключающим значение ин­дивидуальной воли, индивидуального действия. Возни­кает и развивается понятие об индивидуальных, своеоб­разных в каждом отдельном случае причинах, не покры­вающихся общими законами, или так наз. «постоянны­ми причинами». Закономерность индивидуальных при­чин, закономерная связь многообразных явлений при со­хранении их многообразия определяется в новейшей на­уке статистическим методом.

Предмет статистики определяется в настоящее вре­мя как измерение или определение характеристики мас­совых явлений, «совокупностей», внешне обособленных и не тождественных, но внутренне связанных по какому-либо признаку, называемому «сводным». Он в неодина­ковом количестве и неодинаковым образом дан в каж­дой единице этой массы, которая не есть сплошная, и та общая характеристика ее, которая дается в статистике каждой единице, не устраняет «возможности», но имеет их в виду. Статистическая    характеристика    указывает лишь на численные отношения случаев, дает их как математическую равнодействующую,  отмечает закономерность в численных отношениях.                                       

В каждом отдельном случае мы встречаемся с определенными возможностями, которые не могут быть пред­определены каким-либо постоянным общим законом или с внешней необходимостью предусмотрены. Нельзя с ме­ханической необходимостью определить, какая из этих возможностей реализуется. В особенности в человечес­кой общественной жизни в одних и тех же положениях, в одних и тех же условиях разные люди определяют се­бя по-разному в зависимости от своего характера, на­правленности своей воли, убеждений, всего своего пси­хологического склада.

В одной и той же географической среде развиваются различные типы людей. По-разному воспринимается од­на и та же природа (даже физические организмы по-разному реагируют на одинаковые природные условия, климат и пр.), одна и та же социальная обстановка, по-разному воспринимаются горе и радость. Но в своем со­четании и взаимодействии эти различные возможности, различные индивидуально конкретные случаи в массе складываются в известную систему. В них обнаружива­ется правильная последовательность, закономерность, которая может быть выражена в известных численных соотношениях. Закономерность эта обнаруживается, та­ким образом, не внешне механически в каждом отдель­ном случае, а в «больших числах» («закон больших чисел»), в сочетании и внутренней последовательности различных комбинаций разнообразных реализованных возможностей. В этом суть так называемой «статисти­ческой закономерности» в отличие от физико-математи­ческой (как она понималась до недавнего времени). Статистическая закономерность не исключает значения воли в истории и общественной жизни, реализации в ней разных возможностей.

Теоретики старого «позитивизма» и материализма и их позднейшие сторонники, правда, пытались совме­стить признание подлинной действительности одних и тех же общих и постоянных причин со статистическим методом. Они утверждали, что постоянство «статистиче­ских средних» объясняется именно действием общих и постоянных причин, индивидуальные же особенности они объявляли действием «случайных причин», с их точки зрения не имеющих значения по существу, простыми «исключениями» из общих правил или даже просто мни­мыми, простым следствием нашего незнания действи­тельных причин. Исходя из этого, Кеттле развивал уче­ние о «среднем человеке» как выражении общих зако­нов, объявляя всякие отклонения от этого типа случай­ными аномалиями, не имеющими значения в массе. В настоящее время нет даже нужды долго останавливаться на критике этих потерпевших полное крушение в статистической науке теорий. Самое различие «постоян­ных и общих» причин от индивидуальных оказывается условным. Потрясения последних лет, сдвиги и кризисы в общественной жизни исключают возможность гово­рить о постоянстве «средних» или о каком-то «среднем-человеке» вне времени и пространства (по существу, представляющим олицетворение типа мещанина — обы­вателя современной Кеттле эпохи).

Самые так наз. общие причины оказывают раз­личные действия на различных людей и в различных случаях. Засвидетельствованный статистикой основной факт конкретного многообразия явлений (в особенности в общественной жизни), наличность индивидуальных причин и возможностей, никак не может быть сведен просто к отдельным исключениям или объявлен только кажущимся. Между тем механистическое мировоззрение оказывается не в состоянии объяснить этот факт, по су­ществу ограничиваясь лишь его игнорированием или от­рицанием. Статистическая закономерность прокладыва­ет себе путь через множество конкретно многообразных случаев, осуществляется в них и через них. Это положе­ние утверждается не только представителями идеали­стических течений в статистике и теории познания (Ле­ке, Чупров и др.), но и современным - «диалектическим-материализмом». Энгельс, а за ним и современные пред­ставители ортодоксального марксизма, повторяют по­ложение Гегеля о совершенной реальности «случая», диалектической связи закономерности — случайности,, «реальности различных возможностей», о том, что са­мая закономерность и необходимость «проявляются» че­рез массу случайных «возможностей».

В последнее десятилетие статистический метод все более и более находит себе применение в естествознании (в физике — так называемая молекулярная статистика, применяющаяся при изучении строения атомов). В связи с этим утверждается мысль, что и в области явлений природы мы встречаемся со «статистической закономерностью» (а не однообразными, постоянными только за конами), не с механической необходимостью, а с много-образными всевозможными случаями, правильность и закономерность которых обнаруживаются в массах по закону «больших чисел». Отсюда рождается мысль, что так называемые общие и постоянные законы физической природы, действующие как будто с механической необходимостью, представляют лишь применение того же за­кона «больших чисел».

С этой точки зрения, законы основаны лишь на зна­нии возможной в условиях нашего опыта вероятности (основанной на очень большом количестве случаев), вполне достаточной практически для постоянных наших расчетов и выводов. Они являются, таким образом, не абсолютно, а лишь относительно постоянными в преде­лах нашего опыта и кругозора. При расширении круга наблюдаемых явлений за возможные в наших условиях пределы, в бесконечность, в перспективе бесконечно­стей могут обнаружиться и явления, выходящие за пре­делы этих общих и постоянных законов, может об­наружиться и иной смысл законов в их отношении к бесконечному целому. Эти выводы определенно делаются как современной философией науки, так и совре­менными представителями опытной физики. «Мы встре­чаемся в физике с большим числом так называемых «законов». Спрашивается, каков их характер? Можно ли сравнить их с законами математическими, которые вообще говоря остаются верными при всех условиях, т. е. при всех значениях величин, входящих в формулировку этих законов. На этот вопрос мы должны ответить безус­ловно отрицательно... — пишет известный русский физик О. Д. Хвольсон (1934). — Если исключить единственное явление распространения лучистой энер­гии в пустоте, "то оказывается, что вся макрофизика имеет дело с материей и притом всегда с такими ее ко­личествами, которые содержат колоссальное число мо­лекул, атомов и т. д. То, что мы наблюдаем или измеря­ем, относится ко всей совокупности и может оказаться совершенно неверным не только для отдельной, случай­но избранной молекулы, но и для совокупности несколь­ких сот молекул». Законы физики имеют характер за­конов статистических, «вся физика материи — статисти­ческой природы», — делает вывод О. Д. Хвольсон . «Нужно ясно сказать, что физика в ее современном со­стоянии не может более основываться на вере во все­могущую, на строгих точных науках опирающуюся причинность в материальной природе». Сколько можно судить, большинство физиков не верит больше в лапласовскую формулу мира и в начало причинности в том смысле, чтобы все прошедшее и будущее определялось по однообразным, строго необходимым математическим законам состояния мира», — пишет другой исследова­тель, который называет лапласовскую формулу (меха­нической необходимости, не знающей исключения) лишь «логической надстройкой» и утверждает, что до сих пор обычное представление о принципе причинности, как абсолютно строгом законе природы, не имеет оправда­ния в опыте.

«Сам закон причинности, понимаемой как совершен­ная обусловленность будущего настоящим и прошед­шим, в своей до сих пор обычной форме ставится под. сомнение»,— утверждает и Гейзенберг, который с боль­шой силой развивает эти выводы. Отсюда развитие спе­циальной отрасли, «молекулярной статистики», на ко­торой основываются главнейшие обобщения атомисти­ческой теории. Связь между атомами не механическая, а связь внутренней согласованности, координации дейст­вий, выражаемой в статистическом понятии «корреля­ции».

«Если проникнуть в глубь физических законов и ос­ветить их до их элементарных предпосылок, они обна­руживаются как статистические правильности и во мно­гих случаях оказывается доказанным, что они теряют свою значимость для малого    пространства и времени».

И в области живой жизни, и в области социальной, и в физических явлениях правильности могут не обнару­живаться при малом числе явлений. В основе физиче­ских законов, с этой точки зрения, лежит тот же стати­стический закон «больших чисел», который обнаружен был прежде всего в области явлений человеческой жиз­ни. Этот статистический, а не безусловно механический характер закономерности находит себе точное экспери­ментальное подтверждение в опытах.

Наиболее яркие примеры этого статистического ха­рактера физической закономерности можно привести из области «кинетической теории газов». С кине­тической точки зрения, газ представляется в виде роя мельчайших частиц, находящихся в хаотическом прямо-линейном движении, направление и скорость которого обнаруживается лишь столкновением частиц между со бой. То, что газ, заключенный в сосуд, производит давление на стенки сосуда, объясняется беспрерывными ударами молекул газа о стенки. Существует закон, утверждающий, что все части всех стенок сосуда подвергаются одинаковому давлению, что означает, что одинаковые по величине части поверхности стенки подвергаются  за одинаковые промежутки времени одинаковому числу ударов (на основании этого вычисляется плотность газов и их температура).

Возьмем квадратный сантиметр поверхности. В ми­нуту произойдет неимоверно колоссальное число уда­ров. Если возьмем другой кв. см за другую минуту, то мы, несомненно, получим несколько другие числа уда­ров. Но относительная разность будет ничтожно мала и, конечно, на опыте обнаружена быть не может.

Если мы будем далее уменьшать постепенно пло­щадь и долготу времени, то в известный момент умень­шения относительная разница в количестве ударов бу­дет все более и более обнаруживаться, и тем самым бу­дут обнаруживаться и колебания плотности (без внеш­ней причины). Это будет значить, что давление газа в различных частях поверхности и притом в один и тот же промежуток времени неодинаково. В одной и той же части за различные промежутки времени также давле­ние неодинаково.   

Наконец, если мы возьмем 1 000.000-ную долю кв. мм и 1 100 000-ную долю секунды (при которых в среднем должен быть один удар), то в действительности в один из таких незначительных промежутков времени может не произойти удара, в другой — один, два, три, а может быть изредка и большее число ударов. Закон одинако­вости давления во всех местах практически оказывается верным лишь для «известной величины давления», т. е. для не очень малой части поверхности стенки и для не очень малого промежутка времени. Он относится лишь к статистическому среднему из огромного числа ударов, различных для разных, очень малых частей поверхности и для очень малых промежутков времени.

Другой пример относится к области световых явлений, к учению о «спектральных линиях». Сог­ласно закону «убывания яркости спектральных линий», в каждой серии первая линия — наиболее яркая, между тем как яркости дальнейших линий постепенно убывают. Уменьшение яркости спектральных линий определяется числом атомов, в которых происходит падение электро­нов с одной орбиты на соседнюю за какой-либо опреде­ленный промежуток времени. Если бы мы могли наблю­дать свечение нескольких десятков или даже сотен ато­мов и притом за отдельные чрезвычайно малые проме­жутки времени, то оказалось бы, что для различных групп атомов отношение яркости спектральных линий было бы совершенно различное, а для каждой группы менялось бы при каждом переходе от одного кратковременного наблюдения к другому. О законе распределения    яркости не могло бы быть и речи. Закон    верен только для весьма большого числа атомов и для весь­ма малого промежутка времени. Мы имеем закон статистический.. (Примеры взяты из книги: О. Д. Хвольсон. Физика наших дней. 1928. См. также Галь А. Физиче­ская картина мира по данным новой физики. 1924). Физики могут привести и много   других   примеров. «Постоянство» законов физики (относительное),  возможность безошибочно руководствоваться ими на практике связаны с тем, что даже в самых малых отрезках явлений,   которые доступны  непосредственному наблюдению, мы встречаемся с действием такого большого количества первичных элементов  (электронов, молекул), при котором различные индивидуальные комбинации этих электронов повторяются и замыкаются в опреде­ленную систему (согласно закону больших чисел). Сила тяготения и другие силы оправдывают потребность в причинности, так как они в отрезке явлений, данном в пределах нашего опыта и действительности, действуют принудительным образом, но отсюда мы еще не имеем основания ни для того, чтобы рассматривать их законы как действительные при всяких обстоятельствах, даже в отношении малого времени и пространства, ни припи­сывать им универсальное значение.

Изменение физического мировоззрения является следствием не каких-либо отвлеченных философских те­чений или внешних науке факторов, а, главным образом, следствием новых опытных данных, тех открытий в строении материи, которые были сделаны в физике и химии, благодаря новым средствам исследования и гро­мадному расширению сферы исследуемых явлений. Ос­новное значение при этом имела новая атомистическая теория и открытия в области строения атома. Атом, долгое время считавшийся первичным элементом, ока­зался сложным явлением, состоящим из колоссального количества мельчайших частиц — электронов. Открыл­ся новый мир бесконечно малых явлений — микрокос­мос, лежащий в основе того, что называлось до сих пор материей, — первоисточник ее. Исследования природы этих бесконечно малых элементов обнаружили в них от­сутствие каких-либо обычных признаков вещественности, пространственности, осязаемости. Их природа обнаружи­вается в электромагнитной энергии и движениях раз­личной скорости и силы. В основе того, что называлось веществом, субстанцией, лежат, таким образом, невещественные первоэлементы. «Я категорически утверж­даю, — пишет Галь, — что понятие субстанции сыграло свою роль в физике. Физика должна освободиться от протяженной субстанции. Материя понимается теперь не как субстанция, а как динамическое действие, как пони­мал ее классический философ динамического представ­ления о мире Лейбниц. Но Лейбниц был метафизик, а современная общая теория атома дает возможность лейбницевскую динамическую теорию основать на точ­ных данных»... «Материальные частицы, — продолжает он, не являются пунктом в пространстве и вообще не представляют ничего пространственного, не обнаружи­ваются в пространственной среде, как в поле своей дея­тельности. В этом отношении имеется аналогия с «Я», действия которого, хотя оно само непространственного рода, через тело совершаются в определенном месте мирового пространства». Материя в современной физи­ке, — говорит этот же исследователь, — рассматривает­ся как деятель («агент»), существо которого лежит по ту сторону пространства и времени. Этот, состоящий из бесчисленных и субстанционально не связанных индиви­дуумов (атомов), деятель мы называем материей, по­скольку рассматриваем его. как причину расположенно­го в пространственном мире начала. Его (деятеля) внут­ренние свойства можно с таким же основанием назвать творческой жизнью и волей, как и материей».

Теория относительности Эйнштейна, показавшая от­носительность пространства и времени, и квантовая те­ория света дали новое твердое основание этим выводам. Материя не заключена в пространство, она наполняет его не пассивно, а через свою активность. И эта актив­ность, поскольку она должна быть активностью, не вме­щается в формулы математической необходимости.

«Математическая необходимость» исключает дейст­вие и значение качественного своеобразия, как бы от­влекается от него. Между тем, как определенно утверж­дает атомистическая теория, бесконечно малые про­стейшие элементы атома обладают индивидуальностью и своеобразием, и нет двух элементов, вполне тождест­венных друг другу. «Квантовая теория» говорит о «спо­собности элементарных изменений в материи», их целе­устремленности. Но если это так, то к ним применима не механическая необходимость, а лишь та закономер­ность и правильность, которая открывается (так же, как и в области индивидуально своеобразных явлений со­циальной жизни) лишь «статистическим методом».

В этом и заключается существенное различие старо­го и нового атомизма: старый атомизм относится исклю­чительно к этой пространственно-временной сфере, в то  время как новый атомизм ставит материю над простран­ственно-временным бытием. Мир в пространстве и вре­мени, «мир вещей», материя новой физики, в отличие от старой, невещественны. Они так же мало являются ве­щами, как мало являемся предметами мы сами. Дейст­вительность, стоящая над временем и пространством, также поддается физическому эксперименту, только он основывается не на причинной необходимости, а на ста­тистической правильности, как и социальные проявления личной жизни являются предметом статистики. Старый атомизм верил в лежащие как бы в последней основе всякого предмета неизменные маленькие тельца, из ком­бинаций которых состоит мир. Новый атомизм открыва­ет новый свет. Что в порядке естественном рассматрива­лось как последнее, есть предпоследнее для действитель­ной природы; открывается первое начало, лежащее за этими последними фактами. Последняя действительность есть не вещи, а жизнь.

В действительности, в движении первичных элемен­тов нет ни механической необходимости, ни простой слу­чайности. В больших массах этих движений мы видим согласованность. Сумма и индивидуальное действие их слагается в конечном итоге в систему. Эту системность внутреннего согласования мы находим во всех формах физических и химических явлений. Классическим выражением системности, разумности развития физического мира является, например, периодическая система химических элементов, открытая Менделеевым, согласно которой химические элементы располагаются по определенному закону от сложных к простым периодам, рядами или группами, в которых повторяются исходный первичные свойства элементов. На основе периодической системы элементов можно было предсказать появление новых элементов, которые не были еще известны, но предполагалось, что они должны быть в данной группе явлений, и они были впоследствии обнаружены.

Новый атомизм, вскрыв структуру атома, обнаружил, таким образом, своеобразную, далеко не вещественную» скорее подобную духовному, нежели материальному,, природу этого атома и, следовательно, природу самой материи, поскольку последняя имеет атомное строение.