ПЛАЧ    МОЙ...

РУССКАЯ ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ГЛАЗАМИ ПОДВИЖНИКОВ ЦЕРКВИ

В ТЕЧЕНИЕ XIX ВЕКА в России не было, пожалуй, ни одного сколь-либо значительного духовного авторитета, не предупреж­давшего общество о гибельных последствиях расцерковления русской жизни. Преподобный Серафим Саровский и оптинские старцы, митрополит Филарет Московский, святители-подвиж­ники Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, святой правед­ный отец Иоанн Кронштадтский и глинский старец Порфирий — целый сонм просвещенных благодатию Божией прозорливцев предостерегал, обличал, вразумлял, молил: одумайтесь! Отринь­те лукавую мудрость века сего, вернитесь к жизни, основанной на камне веры и Законе Божием...

Но, увы! Назидая и врачуя, даже Господь Всемогущий не насилует свободной воли человека, соблюдая неприкосновенным наше богоподобие, дарованное при сотворении и предполагаю­щее произвольный выбор и полную ответственность за его по­следствия. Россия, ослепленная своим внешним величием и державным блеском, выбирая, каким путем ей идти дальше, все больше и больше уклонялась от пути духовного — тяжелого, тесного, но единственно спасительного и правого.

Обер-прокурор Святейшего Синода граф Александр Петрович Толстой не раз обращался к оптинским старцам, прося вразум­ления и совета. Дважды, в 1866 и 1871 годах, писал он к препо­добному Амвросию по случаям исключительным, нуждаясь в духовном толковании становившихся ему известными тревож­ных знамений. Старец ответствовал, что знамения сии могут означать "настоящее положение нашей Церкви, в которой свет веры едва светится, а мрак неверия, дерзко-хульного вольнодум­ства и нового язычества всюду распространяется, всюду прони­кает".Отмечая опасность положения, он писал Толстому: "Если и в России, ради презрения заповедей Божиих и ради ослабления правил и постановлений Православной Церкви, и ради других причин, оскудеет благочестие, тогда уже неминуемо должно по­следовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, то есть в Апокалипсисе Иоанна Богослова..." В 1878 году отошел от земной суеты в жизнь вечную знаменитый старец Глинской пустыни архимандрит Илиодор. За несколько лет до кончины он сподобился пророческого видения, о котором поведал своим ближайшим духовным чадам.

"Пришли мы к нему один раз, — повествует иеромонах Домн, присный ученик старца, — вечером, и застали его в келии сидяща скорбна и даже уныла. В келии старца был полумрак; горела одна лампада. Старец встретил нас молчаливым благословением и сидел безмолвный и скорбный. Сели и мы "при ногу учителеву", ожидая, когда сам он благословит начать беседу. И невольно сердце наше исполнилось какого-то тяжкого предчувствия.

И обратил к нам слово свое старец великий:

"Чадца мои! Видите вы меня ныне скорбна. Поведаю вам, откуда мне и сия скорбь належит. На сих днях читал я Откровение святого апостола и тайнозрителя Иоанна Богослова; и возжелала душа моя уведать: доколе же Господу Богу угодно будет долготерпеть все умножающимся беззакониям мира. И был я в духе, и вижу: се восходит от востока звезда пресветлая и великая, и вокруг той звезды — звезды меньшие, но тоже яркие и светлые. Прошла эта звезда со своими звездами по небосклону и склони­лась к западу. И сказал мне некий голос:

Се — звезда Императора Александра Благословенного!

Посем иную звезду узрел я восходящей с востока с окружаю­щими ее звездами. И та звезда, и те звезды горели блеском великим и славным, и так же прошли они по небесному своду, и так же сокрылись на западе. И голос возвестил мне:

Се — звезда Императора Николая Павловича!

И иную звезду увидел я на востоке; и была та звезда, как и прежние, окружена звездами; но яркий свет их был, как цвет крови. И звезда та не дошла до своего запада и исчезла как бы в преполовении пути своего. И было мне грозное и страшное слово:

Се — звезда ныне царствующего Государя Александра Нико­лаевича. А что пресеченным путь его зришь, то ведай: Царь сей среди бела дня лишен будет жизни рукой освобожденного им

раба на стогнах верноподданной столицы. Безумное, страшное свершится злодеяние!"

И исполнились при этих словах сердца наши великой скорби и жалости. Уже были, правда, покушения на жизнь Государя, но душа наша не допускала даже помысла о насильственной смерти венчанного Помазанника Божия, которую уже провидел духом Богодухновенный старец... Старец же продолжал:

"И вижу я на востоке иную звезду, окруженную своими звез­дами. Вид же, величина и блеск ее превосходили все виденные до того звезды. Но и сей звезды дни таинственно были сокращены.

Се — звезда Императора Александра III! — возвестил мне вещий голос.

И посем узрел я..."

Но далее старец уже не продолжал своей речи, и, склонив главу, тихо заплакал. Прослезились, на него глядя, и мы, и, помолчав мало, спросили:

— Что же дальше?

—  Поведаю вам, чадца, только одно, неции от зде стоящих возжелают смерти, но смерть убежит от них..." (10).

Старец почил в 1878 году Этот его разговор с учениками происходил в 1872-м или 1873-м. Предсказаны: гибель Александра II от рук бомбиста-народовольца, апогей русской государственной мощи при Алексан­дре III и его внезапная смерть (славившийся огромной силой и желез­ным здоровьем Государь скончался неожиданно для всех), потрясения, ожидавшие страну в царствование Николая II. Впервые беседа старца была опубликована С. Нилусом уже в самом начале XX века. В настоя­щей редакции она взята из издания 1911 года (11).

Наблюдая все усиливающееся богоотступничество в русском народе, его постепенный отход от веры и Церкви, горевал и святитель Феофан, затворник Вышенский. Велегласно преду­преждал подвижник о неотвратимости кары Божией, свидетель­ствовал, что выльется она в форму кровавой революции, приво­дил в пример Францию с ужасами якобинского террора.

"Сколько знамений показал Господь над Россией, — писал он, — избавляя ее от врагов сильнейших, и покоряя ей народы. Сколько даровал ей постоянных сокровищниц, источающих не­престанные знамения — в святых мощах и чудотворных иконах, рассеянных по всей Руси! И, однако ж, во дни наши россияне начинают уклоняться от веры: одна часть совсем и всесторонне падает в неверие, другая отпадает в протестантство, третья тайком сплетает свои верования, в которых думает совместить и спири­тизм, и гносеологические бредни с Божественным Откровением.

Зло растет: зловерие и неверие поднимают голову; вера и Православие слабеют. Ужели мы не образумимся? И будет, на­конец, то же и у нас, что, например, у французов...Что там сделалось в малом объеме, того надобно ожидать со временем в больших размерах... Спаси нас, Господи!"

"Нас увлекает просвещенная Европа, — сетует святитель. — Да! Там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят к нам. Вдохнув этот адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня". "Западом и наказывал и накажет нас Господь, а нам в толк не берется. Завязли в грязи западной по уши, и все хорошо. Есть очи, но не видим, есть уши, но не слышим, и сердцем не разумеем. Господи, помилуй нас! Пошли свет Твой и истину Твою!" "Если у нас все пойдет таким путем, то что дивного, если и между нами повторится конец осьмнадцатого века со всеми его ужасами? Ибо от подобных причин подобные бывают и следствия!"

Замечательно то, что сам Феофан Затворник — кротчайший, благостнейший и любвеобильный архипастырь — был немило­сердно суров и беспощадно строг ко всем сеятелям безверия и нечестия. Говорят, что одной из причин его ухода с епископской кафедры в затвор была именно необыкновенная, голубиная кро­тость подвижника, мешавшая ему делать необходимые выговоры и замечания неисправным подчиненным (12). И вот такой крот­чайший святитель со всей суровостью обрушивается в своих письмах на богоборцев-материалистов, требуя запретить им раз­лагать народ под угрозой... смертной   казни!

"Всюду ахают и охают: Беда! Беда! И беда видна, — пишет он. — Но никому и в голову не приходит загородить и завалить источник беды. Как шла французская революция? Сначала рас­пространились материалистические воззрения. Они пошатнули и христианские, и общерелигиозные убеждения. Пошло поваль­ное неверие: Бога нет, человек — ком грязи, за гробом нечего ждать...

Что у нас? У нас материалистические воззрения все более приобретают вес и обобщаются... Выходит, что и мы на пу­ти к революции. Как же быть? Надо свободу замыслов пресечь — зажать рот журналистам и газетчикам. Неверие объ­явить государственным преступлением. Материальные воззре­ния запретить под смертной казнью. Материальные воззрения чрез школы распространяются... Кто виноват в этом? Правитель­ство. Оно позволило. Следовательно, кому следует все это пре­сечь? Правительству".

В своем призыве к власти вспомнить ее верозащитный долг, осознать себя как гарант преемственности русской жизни и со­блюдения неприкосновенными ее исконных святынь владыка Феофан не был одинок. Могучий глас Кронштадтского старца, святого праведного отца Иоанна, вторил грозным предупрежде­ниям архиерея.

"Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвергнуты праведной каре закона, — пред­рекал он, — и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и свои беззакония. Ви­новно и высшее правительство, потворствующее беспорядкам... Безнаказанность в России в моде, ею щеголяют... Так и впредь будет при слабом управлении. Бедное отечество, когда-то ты будешь благоденствовать? Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов..." "Да, через посредство державных лиц Господь блюдет благо царств земных и особенно благо мира Церкви Своей, 'не допуская безбожным учениям, ересям и расколам обуревать ее, — и величайший злодей мира, который явится в последнее вре­мя, Антихрист, не может появиться среди нас по причине само­державной власти, сдерживающей бесчинное шатание и нелепое учение безбожников" (13).

О потрясениях, ожидающих осуетившийся мир, задолго до революции предупреждал святитель Игнатий Брянчанинов, епи­скоп Кавказский и Черноморский.

"Идут, идут страшнее волн всемирного потопа, истребившего весь род человеческий, идут волны лжи и тьмы, окружают со всех сторон, готовы поглотить вселенную, истребляют веру во Христа, разрушают на земле Его Царство, подавляют Его учение, повреж­дают нравы, притупляют, уничтожают совесть, устанавливают владычество всезлобного миродержца".

"Когда мир будет провозглашать и превозносить свое преус­пеяние, водворение высшего благоденствия, нерушимого спо­койствия, "тогда внезапно нападет на них всегубительство" (1 Сол. 5:3)... К чему, в видах Божиих, существовать долее миру, когда мир, то есть человечество, отвергает совершенно ту цель, для которой предоставлено ему Богом странствование на земле...

Кратковременная земная жизнь принимается за вечность, — сетовал святитель, — все силы души и тела истощаются челове­ком..., приносятся в жертву нелепой, несбыточной мечте: исто­щаются они на устройство высшего плотского благоденствия...Льстит гибельная мечта человекам на всем пути земной жизни; изменяет им на конце жизни, предает их действительности, оставляет ни с чем. Они вступают в вечность нисколько не подготовленные к ней, нисколько не ознакомленные с нею. Этого мало: они вступают в нее, усвоив себе настроение, вполне враж­дебное к ее духовным благам, к собственному благополучию в ней. Где место за гранями времени для таких плевелов? Нет и не может быть для них иного места во вселенной, как в бездне ада..." (14).