Поучение девятое

О том, что не должно лгать

Хочу вам, братья, воспомянуть несколько о лжи, ибо я вижу, что вы не очень стараетесь удерживать язык свой, от чего мы легко увлекаемся во многое зло. Заметьте, братья мои, что во всяком деле, как я всегда говорю вам, [можно приобрести] навык и к доброму, и к злому. Итак, нужно большое внимание, чтобы нам не быть окраденными ложью, ибо лжец не имеет общения с Богом. Ложь чужда Богу. В Писании сказано, что ложь от лукаваго, и что он ложь есть и отец лжи (Ин. 8: 44). Вот отцом лжи назван диавол, а истина есть Бог, ибо Он Сам говорит: Аз есмь путь, и истина и живот (Ин. 14: 6). Видите по сему, от кого мы отлучаем себя и с кем соединяемся ло­жью — очевидно, с лукавым. Итак, если мы поистине хотим спастись, то мы должны всей силой и со всем усер­дием любить истину и охранять себя от всякой лжи, что­бы она не отлучила нас от истины и жизни.

Есть три различных вида лжи: иной лжёт мыслью, другой лжёт словом, а иной лжёт самой жизнью своей. Мыслью лжёт тот, кто принимает за истину свои предпо­ложения, т.е. пустые подозрения на ближнего. Такой, ког­да видит, что кто-нибудь беседует с братом своим, делает свои догадки и говорит: «Он обо мне беседует». Если прекращают беседу, он опять предполагает, что ради него прекратили беседу. Если кто скажет слово, то он подозре­вает, что оно сказано для оскорбления его. Вообще, в каж­дом деле он постоянно таким образом замечает за ближ­ним, говоря: «Он ради меня это сделал, он ради меня это сказал, он это сделал для того-то». Такой лжёт мыслью, ибо он ничего истинного не говорит, но всё по одному подозрению, а от сего происходят: любопытство, злосло­вие, подслушивания (В слав.: преслушания.), вражда, осуждения.

Бывает, что иной предположит нечто, и это случайно оказывается истинным. А он после этого, желая, как он говорит, исправлять себя, уже постоянно [за всем] заме­чает, думая: «Если кто-нибудь говорит обо мне, то мне надобно знать, какое моё согрешение, за которое он меня осуждает и я буду исправляться». Во-первых, уже и нача­ло этого от лукавого, ибо он начал ложью: не зная под­линно, придумал то, чего не знал. А как может древо зло плоды добры творити (Мф. 7: 18)? Если же он в самом деле желает исправиться, то когда ему брат скажет: «Не делай этого», или «Зачем ты это сделал?», он не должен смущаться, но поклониться и поблагодарить его, и тогда он исправится. Ибо если Бог увидит, что таково его про­изволение, то Он никогда не оставит его в заблуждении, но пошлёт кого-нибудь, могущего его исправить. А гово­рить: «Я верю своим догадкам для исправления себя», и с этой целью подслушивать и любопытствовать — это есть самооправдание, внушаемое диаволом, который желает строить нам козни.

Некогда в бытность мою в общежитии, было мне такое диавольское искушение, что я стал было по движениям и по походке человека заключать о его душевном устроении, и со мной встретился следующий случай. Однажды, когда я стоял, прошла мимо меня женщина с ведром воды; сам не знаю, как я увлёкся и посмотрел ей в глаза, и тотчас помысел внушил мне, что она блудница. Но лишь только пришёл мне сей помысел, я стал очень скорбеть и сказал [об этом] старцу, авве Иоанну: «Владыко, что я должен делать, когда я невольно замечаю чьи-либо движения, походку, и помысел говорит мне о душевном устроении этого [человека]?» И старец отвечал мне так: «Что же? Разве не бывает, что иной имеет естественный недоста­ток, однако с великим усилием и трудами исправляет его? Потому и нельзя из этого заключать чьего-либо душевно­го устроения. Итак, никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым. Мнения [чело­веческие ложны] и вредят тому, кто предаётся им».

Итак, с тех пор когда помысел говорил мне о солнце, что это солнце, или о тьме, что это тьма, я не верил ему, ибо нет ничего тяжелее, как верить своим мнениям.

Это если укоренится в нас, то доводит до такого вре­да, что мы думаем действительно видеть вещи, коих нет и быть не может. И скажу вам об этом удивительный случай, который произошёл при мне, когда я ещё нахо­дился в общежитии.

Там был у нас один брат, которого очень беспокоила эта страсть. И он так следовал своим догадкам, что был уверен в каждом предположении своём. Ему казалось, что [дело происходит] непременно так, как представляет ему помысел его, и не может быть иначе. Зло со временем усилилось. И демоны довели его до такого заблуждения, что однажды, как он, войдя в сад, высматривал, — ибо он всегда подсматривал и подслушивал, — ему показалось,

что он видит, будто один из братии крадёт и ест смоквы, а была пятница, и ещё не было даже второго часа. Итак, уверив себя, что он действительно видел это, он скрылся и ушёл молча. Потом, в час Литургии, он опять стал за­мечать, что будет делать во время причащения брат, толь­ко что укравший и евший смоквы. И когда он увидел, что тот умывает руки дабы войти приобщиться, он побежал и сказал игумену: «Посмотри, такой-то брат идёт приобщать­ся Божественных Таин вместе с братией, но не вели ему давать Святых Даров, ибо я видел сегодня утром, как он крал смоквы из сада и ел».

А между тем брат этот вошёл уже к Святому Причаще­нию с большим благоговением и умилением, ибо он был из благоговейных. Когда же игумен увидел его, то он по­дозвал его к себе, прежде чем тот подошёл к священнику, преподающему Святые Дары, и отведя его в сторону, спро­сил: «Скажи мне, брат, что ты сделал сегодня?» Тот уди­вился и сказал ему: «Где, Владыко?» Игумен продолжал: «Когда ты утром вошёл в сад, что ты там делал?» Брат, удивлённый этим отвечал ему опять: «Владыко, я сегод­ня не видел сада и даже не был утром здесь, в киновии, но теперь только возвратился из пути, ибо тотчас по окон­чании [всенощного] бдения эконом послал меня на такое-то послушание». А место того послушания, о котором он говорил, было очень далеко, и брат с трудом поспел к самому времени Литургии. Игумен призвал эконома и спросил его: «Куда ты посылал этого брата?» Эконом отвечал то же, что и брат сказал, т.е. что он посылал его в такое-то село. Игумен спросил: «Почему же ты не привёл его принять [от меня] благословение?» Тот, поклонившись, отвечал: «Прости меня, Владыко, ты отдыхал после бде­ния, потому я не привёл принять от тебя благословение». Когда игумен таким образом удостоверился, то он отпустил этого брата идти причаститься, и, призвав того, который верил своим подозрениям, наложил на него епитимию и отлучил его от Святого Причащения. И мало того, но, созвав всю братию по окончании Литургии, со слезами рассказал им о случившемся и обличил брата перед все­ми, [желая] достигнуть сим троякой пользы: [во-первых], посрамить диавола и обличить сеющего такие подозре­ния, во вторых, чтобы через это посрамление был прощён грех брата и чтобы он получил от Бога помощь на будущее время, и в третьих, чтобы утвердить братию — никогда не верить своим мнениям. И много поучив об этом и нас, и брата, он сказал, что нет ничего вреднее подозрительнос­ти и доказывал это случившимся примером.

И много подобного сказали отцы, предохраняя нас от вреда верить своим подозрениям. Итак, постараемся же, братья, никогда не верить своим самомышлениям. Ибо поистине ничто так не удаляет человека от Бога и от внимания к своим грехам и не побуждает его всегда лю­бопытствовать о неполезном ему как эта страсть. От это­го не бывает ничего доброго, а множество смущений, от этого человек никогда не находит возможности приоб­рести страх Божий. Если же по причине порочности на­шей посеваются в нас лукавые помышления, то тотчас должно обращать их в добрые, и они не повредят нам. Ибо если верить своим догадкам, то им и конца не будет, и они никогда не попустят душе быть мирной. Вот это ложь мыслью.

А словом лжёт тот, кто, например, от уныния поле­нившись встать на бдение, не говорит: «Прости меня, что я поленился встать», но говорит: «У меня был жар, я до крайности утомился работой, не в силах был встать, был нездоров». И говорит десять лживых слов для того, что­бы не сделать одного поклона и не смириться. И если он[в подобном случае] не укорит себя, то беспрестанно из­меняет слова свои и спорит, чтобы не понести укоризны.

Также когда случится ему иметь какой-либо спор с братом своим, то он не перестаёт оправдываться и гово­рить: «Но ты сказал, но ты сделал, но я не говорил, но такой-то сказал» — и то, и другое, чтобы только не сми­риться. Опять, если он пожелает чего-нибудь, то не хочет сказать: «Я этого желаю», но всё извращает слова свои, говоря: «У меня какая-то болезнь, и это мне нужно, это мне приказано», и лжёт до тех пор, пока не удовлетворит своему желанию. И как всякий грех происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия, так и ложь бывает от этих трёх причин. Человек лжёт или для того, чтобы не укорить себя и не смириться, или для того, чтобы исполнить желание своё, или ради при­обретения и не перестает делать извороты и ухищряться в словах до тех пор, пока не исполнит желания своего. Такому человеку никогда не верят, но, хотя он и правду скажет, никто не может дать ему веры, и самая правда его оказывается невероятной.

Иногда случается такое дело, что бывает крайность скрыть мало, и если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь. Когда встретится такая край­ность, и видит кто-либо себя в такой нужде, то может поэтому изменить слово для того, чтобы не вышло, как я сказал, большего смущения и скорби или обиды. Но ког­да случится такая великая необходимость уклониться от слова правды, то и тогда человек не должен оставаться беспечальным, а каяться и плакать перед Богом, и считать такой случай временем искушения. И на такое уклонение решаться не часто, а разве однажды из многих случаев.

Ибо как бывает с терияком и слабительным: если кто часто их принимает, то они вредят, если же кто примет однажды в год по великой нужде, то они приносят ему пользу. Так должно поступать и в этом деле: кто хочет, по необходимости изменить слово, то он должен делать это не часто, но разве в исключительном случае, однажды во много лет, когда видит, как я сказал, великую необхо­димость. И это самое, допускаемое весьма редко, пусть делает со страхом и трепетом, показывая Богу и произво­ление своё, и необходимость, и тогда он будет прощён, но вред он всё-таки получает. Вот мы сказали, что значит лгать мыслью, что — лгать словом. Теперь хотим ска­зать, что значит лгать и самой жизнью своей.

Жизнью своей лжёт тот, кто, будучи блудником, при­творяется воздержанным; или, будучи корыстолюбив, го­ворит о милостыне и хвалит милосердие; или будучи над­менен, дивится смиренномудрию. И не потому удивляется добродетели, что желает похвалить её. Ибо если бы он говорил с этой мыслью, то он сперва со смирением со­знался бы в своей немощи, говоря: «Горе мне, окаянному, я сделался чуждым всякого блага», и тогда уже, по созна­нии своей немощи, стал бы он хвалить добродетель и удивляться ей. И опять он не с той целью хвалит добро­детель, чтобы не соблазнять другого, ибо он должен бы был [в этом случае] думать так: «Поистине, я окаянен и страстен, но зачем мне соблазнять других? Зачем нано­сить вред душе иного и налагать на себя и другую тя­жесть?» И тогда, хотя бы он в том [вышеупомянутом] и согрешил, однако же коснулся бы и добра. Ибо осуждать себя есть дело смирения, а щадить ближнего есть дело милосердия. Но лжец не по какой-либо из упомянутых причин удивляется, как я сказал, добродетели, но или для того похищает имя добродетели, чтобы покрыть свой стыд и говорить о ней, как будто и сам он совершенно таков, или часто для того, чтобы повредить кому-нибудь или обольстить его. Ибо ни одна злоба, ни одна ересь, ни сам диавол не может никого обольстить [иначе], как только под видом добродетели. Апостол говорит, что сам диавол преобразуется в Ангела светла, потому неудивительно, что и слуги его преобразуются в служителей правды (ср.: 2 Кор. 11: 14-15).

Так и лживый человек или боясь стыда, чтобы не сми­риться, или, как мы сказали, желая обольстить кого-ни­будь и повредить ему, говорит о добродетелях и хвалит их, и удивляется им, как будто сам поступал так и знает их по опыту — такой лжет самой жизнью своей. Это не простой человек, но двойственный, ибо иной он внутри и иной снаружи, и жизнь его двойственна и лукава. Вот мы и сказали о лжи, что она от лукавого, сказали и об исти­не, что истина есть Бог.