Глава I  ОСНОВЫ РЕЧИ

А. РЕЧЬ — ЭТО ЧЕЛОВЕК В ЦЕЛОМ

В ноябре 1950 года американскому писателю Уильяму Фолкнеру была присуждена Нобелевская премия.

В связи с этим он произнес речь, в которой ярко обрисо­вал высокие задачи, стоящие перед молодыми писателя­ми. Его речь имеет прямое отношение и к начинающим ораторам.

«Я не могу примириться с мыслию, что человечеству приходит конец. Легко сказать, что человек бессмертен лишь потому, что он все преодолеет; что даже если бы пробил и замер последний удар на часах судьбы из-за ничтожной крупицы элемента, который облаком расплывается и недвижимо застынет в багровом отблеске последнего умирающего заката, то и тогда будет еще слышен один звук  - звук слабого неиссякающего человеческого слова. Я отказываюсь допустить это. Я верю, что человек не только все превозможет. Он победит. Он бессмертен не потому, что среди живых существ только ему дано неиссякающее слово, а потому, что ему дарована душа, способная жертвовать, сострадать, терпеть.»

Речь есть нечто большее — это должен понять изуча­ющий ее,— чем механически производимый ряд звуков, который выражает мимолетные наблюдения и настрое­ния, занимающие в данную минуту того, кто говорит. Речь — это человек в целом. Каждое высказывание и фактически и в сознании воспринимающего ее представляет собой мгновенное раскрытие всего опыта и характе­ра, намерений и чувств человека.

Впрочем, несмотря на важное значение, придаваемое Фолкнером духу и мысли, кроющимся за «неиссякающим словом», речь — основной рычаг человеческого мышления. Без способности организовать мысль посред­ством слова человек не мог бы рассуждать и развивать­ся в организованное социальное существо. Речь —не­отъемлемая часть xapaктера и самым широким обра­зом определяет личность. Она в наши дни более, чем когда-либо прежде, представляет собой главное средст­во, с помощью которого люди живут вместе и сотрудни­чают в местных, национальных и даже международных масштабах. Для мира перед нависшей опасностью слово будет тем средством, которым люди добьются победы, если оно восторжествует.

Следовательно,    существует    полная   взаимозависи­мость психики и речи. Не только побуждения, которые вызывают и направляют речь, но и ее влияние на слуша­теля и самого оратора столь   же   глубоки, как   челове­ческий характер и мысль. Этот факт   должен   создать у учащегося незыблемую уверенность в своих силах, как ни мал его опыт, ибо аппарат речи действует главным образом в зависимости от силы и качества идей, приво­дящих его в движение. Если они неясны, робки или без­различны, аппарат речи будет сдавать по всем линиям: дыхание будет прерывистым и поверхностным, голос — монотонным, язык станет    заплетаться. Живые,    яркие мысли и властная потребность поделиться ими приведут весь механизм речи в боевую готовность. Первый воп­рос для большинства начинающих ораторов заключает­ся не в их способности к публичному   выступлению. По общему    правилу,   потенциально    такая     способность имеется у всех. Их первый, всецело оправдывающий себя долг — иметь, что сказать,    и иметь глубокую потреб­ность выразить это.                                                 

Учащегося не должно смущать изречение Эмерсона: «То, что ты представляешь собой, настолько подавляет меня, что я не слышу, что ты говоришь». Студенческая молодежь недооценивает возможностей своего личного влияния на аудиторию, и это весьма характерно. Молодые люди часто ссылаются на робость и застенчивость как на причины своего нежелания выступать или своих без­душных Выступлений. Выступления могут и должны.

развивать характер. Биографии великих ораторов и арти­стов раскрывают  поразительную перемену, происходящую в них к зрелым годам: перемену от робости к уверен­ности в себе, от поверхностного к глубокому. Джон Уэзли — замкнутый в себе студент-книголюб в годы пре­бывания в Оксфордском университете — ничем не обе­щал развернуться в того Джона Уэзли, чья страстность проповедника оказалась в его эпоху фактором громад­ного влияния. Не многие, кто видел Сарру Сиддоне в дебюте на лондонской сцене, могли бы сказать, что пос­ле ряда лет напряженной работы на провинциальной сцене она покорит Лондон и весь мир как одна из вели­чайших трагедийных актрис всех времен. Больше того, часто случается, что люди, стеснительные в простой бе­седе, при публичном выступлении обнаруживают такую уверенность в себе, которую ни они сами и никто другой даже не подозревали. Ваше обучение искусству речи должно идти рука об руку с серьезными усилиями стать тем, кем вы можете и должны быть.

Б. ГЛАВНАЯ ФУНКЦИЯ РЕЧИ — ОБЩЕНИЕ

«Поделиться  мыслью — значит  умножить  ее силу». Всякое высказывание—следствие одной из двух причин - или их сочетания: потребности выразить свои чувства и желания поделиться мыслью. Различие этих причин при­водит часто к большой путанице. Мы вздыхаем, стонем, плачем и смеемся не для того, чтобы поделиться с окру­жающими, а чтобы получить облегчение или удовлетво­рение от выражения своих чувств, подобно тому, как со­баке приятно лаять и вилять хвостом. По той же причи­не мы произносим    многие слова, вроде «ах боже» или «много ты знаешь», которые представляют только чувст­венные реакции, но никоим образом не речь. В широком смысле слова к ним можно отнести замечания о погоде и малозначащий разговор только для соблюдения при­личий. Это лишь способ наладить удобные отношения с окружающими.    В действительности речь должна бытьвыражением личности в том смысле, что она раскрывает ее во всей полноте переживаний. Простое выявление своих ощущений следует отличить от главной функции речи — делиться мыслями. Разумное устное общение коренным образом отличается от письменного. Оно во многих отношениях более жизненно. В нем есть лицо говорящее и есть слушатели, занятые обсуждением осо­бого вопроса по тому или иному поводу. Речь не обра­щена в пустоту. Если ее произносить как бы в простран­ство, она неизменно теряет характер подлинного об­щения.

Развивать в себе ощущение речи как взаимного об­щения, в котором мысли, слова, манеры постоянно приспособляются к слушателям, - первое насущное требование к оратору.

 Пока он не почувствует    присутствие живых людей с их нуждами, запросами и тревогами, он не познает мощь   настоящего, живого    слова. Если    он стремится к этому, результатом будут — при еще незна­чительной практике — целесообразная организация идей, надлежащие слова, голос и манеры. Люди с ярким про­явлением чувств умеют поддерживать подлинное обще­ние в частной беседе. Им нужно только применить эту способность при выступлении перед аудиторией.

В. ПУБЛИЧНАЯ РЕЧЬ В ОСНОВНОМ ПОХОЖА НА ОБЫЧНУЮ БЕСЕДУ

Для публичного выступления требуются те же дан­ные, что и в обычном разговоре. И все же многие обна­руживают робость, когда   их   просят   выступить... «Да чтоб я смог сказать речь?» Абсурд! Ведь они ежедневно произносили целые речи, начиная со второго года жизни. Большинство неопытных ораторов, когда приходится об­ращаться к аудитории, считает необходимым вести себя так, словно успех зависит от того, насколько далеки бу­дут их язык, жесты, голос от обычных, приобретенных за годы разговорной практики. Но ничто так не вредит успеху. Для подобного   представления о публичном вы­ступлении характерны, например,   неестественная поза, отсутствующий    взгляд, банальности и заминки вроде: На меня выпала... э... выдающаяся честь обра­титься... э... к вам по данному поводу. Проблема,

стоящая перед вами... э... э... — это тема, близкая нашим    сердцам... то есть...    разуму    и    сердцу...

На публичную речь больше уже не смотрят как на изящную словесность; подобно всякому устному обще­нию, она — средство к цели, а не самоцель. Следователь­но, ни для кого, даже для профессионального оратора, нет оснований считать, что он как бы выставлен на по­каз. Внимание направлено всегда на то, что должно быть сказано, а не на самого оратора.

Публичная речь должна обладать качествами хоро­шего собеседования с некоторыми поправками в отноше­нии голоса, манер и темы для полного соответствия с об­становкой выступления. Каковы отличительные черты непринужденной беседы? Понаблюдайте внимательно двух-трех интеллигентных людей, занятых обсуждением интересной темы. Здесь нет и следа застенчивости; здесь полная серьезность и прямолинейность; один смотрит другому прямо в глаза, фигуры склоняются друг к дру­гу; вспыхивающий взор, мимика, движения головы, плеч, рук, кистей подчеркивают их замечания. Чувство обще­ния, связывая собеседников, подобно электрическому то­ку, поддерживает их взаимное внимание.

Закройте глаза, прислушайтесь к звукам. На вас про­изведет впечатление большой диапазон их высоты, звуч­ности, темпов и несомненный ритмический характер. На­иболее значительные слова произносятся громче, усту­пая место сдержанному звучанию. Здесь много коротких фраз включительно до вопросов, восклицаний, но слыш­ны и длинные предложения с соразмерными паузами. Это и есть разговор по душам... Молодые люди студен­ческого возраста могут смело начать с него. Где бы ни возникали подобные беседы, они — наилучшее в нашем жизненном опыте. Мы дорожим ими, годы спустя ясно вспоминаем, что было сказано, и снова находимся под впечатлением идей, которыми когда-то обменялись.

Но что нередко происходит с силой живого общения, когда приходится выступить перед аудиторией? Здесь те же элементы: захватывающая тема, слушатели в ожида­нии, перед ними оратор, все у него наготове. Но нет какой-то искорки, что-то расхолаживает,   нет подъема. По общему правилу, трудность положения нельзя объ­яснить только одним обстоятельством. Отчасти это ре­зультат монотонного голоса или невыразительного взгля­да, устремленного не на слушателей, но в окно, на пото­лок или на пол. Может возникнуть ощущение, что высту­пающий говорит не свое, а что-то подхваченное на лету и даже не особенно занимающее его. Через минуту-две слушатели устало откидываются на спинку сидений или начинают возню, и тогда только что-нибудь ошеломляю­щее может спасти положение. Но это случается редко.

Располагает ли оратор, выступающий перед аудито­рией, теми возможностями, какими обладает интересный собеседник? В некотором смысле, пожалуй, нет. Аудито­рия обычно шире, чем группа, поглощенная беседой, и оратор должен заинтересовать большее количество лю­дей. Обстановка почти всегда более официальная, и ора­тор менее знаком со своими слушателями. Поэтому свои замечания он делает с осмотрительностью. 3десь он  должен остерегаться  многих личных и неожиданно возни­кающих высказываний, которые помогают ему чувство­вать себя  непринужденно в частной беседе. Необходи­мость все время придерживаться предмета обсужде­ния— главная трудность, не встречающаяся в беседе. Присоединяются и чисто физическая проблема, как до­нести свой голос до всей обширной аудитории, и вполне понятная застенчивость у начинающих ораторов.

Впрочем, многие из кажущихся трудностей могут об­ратиться в преимущества. Ряды обращенных на вас лиц с выражением ожидания, которые вначале нагоняют страх, впоследствии станут вызывать воодушевление и ощущение силы. Самая необходимость говорить громче освободит оратора от чувства связанности и поднимет эмоциональный строй речи. В большой и сплоченной аудитории заразительность идей и чувств может стать значительным преимуществом для оратора, если он даст ей случай проявиться. Человек в массе будет смеяться или плакать над тем, что не произвело бы на него ника­кого впечатления, если бы он был один.

Непрерывность изложения в публичной речи придаст ей исчерпывающий характер и все нарастающую мощь, которые невозможны в беседе. Кроме того, разговорный

обмен мнениями только внешне отсутствует во время публичного выступления. Если оратор действительно будет обращаться к публике и говорить со слушателями, а не при них, он почувствует, как возникает взаимное об­щение. Каждый, кого вдохновило неодолимое желание выступить,— а только немногие не испытали этого,— вспомнит радостное чувство совместного творчества, хо­тя бы говорил только оратор. В итоге, если есть что ска­зать и потребность поделиться со слушателями, то поче­му нельзя выступить в официальной обстановке так же хорошо, как и в обычной?

Следовательно, понадобится лишь несколько доволь­но простых приемов, чтобы придать речи характер пу­бличного выступления. По своему усмотрению вы будете считаться с ними в зависимости от каждого отдельного случая, как делается в частной беседе. Всегда старайтесь избегать нарочитых манер заправского говоруна. Если обстановка более или менее неофициальная, держитесь попроще. Например, на деловом совещании или на засе­дании комиссии нет надобности говорить стоя. Если вы хорошо знакомы с вашими слушателями, язык будет про­ще; вы сможете обращаться к отдельным лицам, называя их по имени; в своих высказываниях вы станете прибе­гать к соображениям, возникающим на ходу, чаще, чем, например, в личной беседе с администратором, к кото­рому вы обращаетесь за работой.

Эти указания не имеют специфического характера: не бывает ни тождественных положений, ни совершенно одинаковых ораторов. Индивидуальные особенности так же важны при общественных выступлениях, как и в ча­стной жизни. Поэтому будьте самим собой. Стремитесь свободно выразить все наиболее действенное в вашей личности. Никогда не пытайтесь подражать манерам других ораторов. Притягательная сила большинства крупных ораторов в том, что они неповторимы.

Г. КРАСНОРЕЧИЕ ТРЕБУЕТ ПОДГОТОВКИ

Искренность и стремление к общению, как ни важна их роль, не могут заменить умения. Как сказал Джо­зеф   Джефферсон — знаменитый    американский    актер прошлого столетия,— «произнести яркую речь — одно де­ло, а произнести ее ярко — другое». Многие деловые лю­ди и специалисты жалуются, что они не могут выразить при случае именно то, что имели ,в виду. Сколько у вас знакомых, умеющих свободно поддержать беседу в нуж­ном направлении? Сколько знакомых, обладающих спо­собностью говорить с подъемом? А как часто вы чувст­вовали, что у вас рвется наружу мысль — и только для того, чтобы показаться на свет в искаженном виде? Правда, люди без предварительной подготовки к публич­ным выступлениям, если они прониклись сильным убеж­дением, могли говорить красноречиво и увлекательно. Но такие случаи редки.

Для хорошей речи необходимы знание предмета, целеустремленность и умение. Знание цель  неотъемлемы при приобретении умения, так как, не имея, что сказать и потребности сказать, оратор уподобляется кораблю «без руля и без ветрил». К тому же он должен быть уве­рен в себе. Ведь если только сделать открытие, что не так уж трудно встать перед аудиторией и начать говорить, то хорошим оратором не станешь,— это прекрасно знают миллионы скучающих слушателей. Вряд ли, гово­ря о речи, можно считать правильным несколько пара­доксальное замечание английского очеркиста Д. К. Че­стертона: «Если что-нибудь надо сделать, то стоит сде­лать даже плохо».

Человек восемнадцатилетнего возраста в среднем произнес по крайней мере шестьдесят миллионов слов. Но научился ли он поэтому правильно говорить? Совсем необязательно. Умение можно приобрести только в ре­зультате систематических занятий. Особая необходи­мость в системе обусловлена устойчивостью приобретен­ных навыков. Желающий учиться игре на музыкальном инструменте начинает извлекать из него какой-то скре­жет, но зато здесь нет дурных привычек, с которыми нужно бороться. Обучающийся искусству речи редко на­ходится в таком счастливом положении. При сложности механизма речи предпринимаемая борьба с дурными на­выками — дело нелегкое. Человек, тысячи раз произносив­ший слова с ошибками, не сразу приучится к правильно­му произношению. Кто годами привык сутулиться, чудом не приобретет выправки, а руки оратора, находящиеся в бесцельном движении, вдруг не примут правильного положения. Кто склонен примириться с такими дурными привычками, напоминает одного субъекта, о третьем бра­ке которого д-р Джонсон сказал, что в данном случае воплощен «триумф надежды над опытом».

Существует определенный порядок слов в фразе и фраз в речи. Сколько людей задумываются над этим пе­ред началом речи? А сколько открывают рот, чтобы вы­пускать слова просто наудачу? Разница в значительной мере зависит от навыка. Поэтому обучение правильно­му, упорядоченному мышлению крайне необходимо для искусства речи.

Руководства и учебные наставления не создают уме­ния. Они только указывают путь. Главное в подготовке должен проделать сам оратор. Нелегкий труд, но за не­сколько месяцев он оправдает себя и создаст из посред­ственности хорошего оратора. Обучение даст это не каж­дому студенту: кое-кто не пожелает подчиниться требо­ваниям учебной дисциплины. Есть много способов фор­мулировать требования к учащемуся, но, пожалуй, са­мое главное из них — терпение и упорство. Близко к не­му по важности стоит другое, а именно побольше само­критики и дерзания.

Д. ПУБЛИЧНОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ — ДЕЛО ОТВЕТСТВЕННОЕ

Красноречие—сила. Ораторы в меру своего влия­ния— вожди общества; их специальная сфера —воз­действие на людей. Это влечет за собой обязательства. Искусство полезно оратору, но если им пользоваться  не-честно, оно ничего, кроме вреда слушателю, не принесет. Аристотель сказал: «Истина и справедливость сильнее, чем их противоположности». Правое дело находит свою защиту и в том, что, как сказал Линкольн, «не удастся все время дурачить народ». Вообще неискренность видна даже в манере оратора. Нам претит искусственный жар­гон рекламы по радио или телевидению. Мы насквозь ви­дим «профессиональные» приемы многих коммерсантов и адвокатов, не говоря о людях иных профессий. «Мы убеждаем других, сохраняя серьезность».Оратор может быть искренним и своей искренностью _ внушать безграничное доверие к себе, но тем не менее  ~ быть далеким от правды. Многие из самых безответст­венных и порочных вожаков были искренни. Гитлер в большинстве своих речей был одержим доходящей до иступления искренностью. Судьи-пуритане, посылавшие на костер «ведьм», были искренни до фанатизма. Оратор, думающий, что он один знает правду, опасен. Он на­столько верит в свою правоту, что считает ниже своего достоинства прочитать хоть одну печатную страничку, оп­ровергающую его. Его «искренние» убеждения о прави­тельстве, труде и капитале могут оказаться из года в год наслаивавшейся и непроверенной информацией из ме­лочей, случайно попадавших в газетные заголовки, и беспардонных утверждений его ближайшего окружения. Искренность, в строгом смысле слова, явление слож­ное и неуловимое, настолько неуловимое, что многим ораторам не удается полностью придерживаться ее тре­бований. Даже хорошо знающие предмет и честные ораторы имеют склонность обходить факты, противоре­чащие их мнению, и прибегать только к фактам, под­тверждающим его. Это, мягко говоря, довольно обычная практика. Представьте себе, что оратор, настаивая на снижении прибылей промышленников, цитирует данные о росте прибылей с 1940 года и проходит мимо того, что доллар обесценился. Или вообразите следующее: утверж­дая, что прирост заработной платы в данной отрасли промышленности очень высок, он забывает сказать, что прирост происходит не за счет почасовой оплаты, а за счет сверхурочных. В таких вопросах истина сложна, ее нужно тщательно искать. Слушатели не занимаются или не могут заняться поисками истины, поэтому шарлатаны и демагоги преуспевают. Многие ораторы успокаиваются на компромиссе, как тот аукционист, который никогда не говорил неправды, «пока она не становилась абсолют­но приемлемой».

Максуэлл Андерсон говорит: «Все мы живем верой, но ни одна вера не разумна. Жизнь — все, что у нас есть, и мы стараемся прожить ее так, как мы верим...» Может быть, это и так. Но не голые убеждения, а их достоинства решат, будем ли мы жить или погибнем,

Каковы же особенные черты лучших ораторов, кото­рые должен воспитывать в себе каждый серьезный сту­дент? Все, что мы знаем о больших ораторах нашей на­циональной истории, сводится к бесспорному ответу на данный вопрос. Даниэль Уэбстер, Генри Клей, Абраам Линкольн, Уэнделл Филиппс, Генри Уард Бичер, Уильям Дженингс Брайен, Франклин Д. Рузвельт и почти без исключения другие деятели, выдающиеся своим красно­речием,  были были людьми потрясающей жизненной силы и энергии, людьми строгой морали и внутренней дисциплины_.  Они знали цену искусства речи, и многие из них немало потрудились, чтобы овладеть им. Они были так­же людьми большого мужества и глубоких симпатий к простому народу. Они всегда были на стороне свободы и прав человека. Сама их жизнь красноречива, как их сло­ва. Они оправдали изречение, что «великие мысли исходят из сердца». Генри Уард Бичер, величайший в свое время оратор на кафедре проповедника, сказал: