ИСТОРИОСОФСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ФИЛОСОФИЧЕСКОМ ПИСЬМЕ (НАПЕЧАТАННОМ В 15 КНИЖКЕ «ТЕЛЕСКОПА»)(ПИСЬМО К Г-ЖЕ Н.)

А.С. Хомяков. РАБОТЫ ПО ФИЛОСОФИИ

ИСТОРИОСОФСКАЯ ПУБЛИЦИСТИКА НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ФИЛОСОФИЧЕСКОМ ПИСЬМЕ (НАПЕЧАТАННОМ В 15 КНИЖКЕ «ТЕЛЕСКОПА»)(ПИСЬМО К Г-ЖЕ Н.)

Впервые: Символ (Париж). 1986. № 16. С. 121-134 (публикация и коммент. Р. Темпеста), где была напечатана по корректурному оттиску из журнала «Московский наблюдатель» (1836. Ч. 2. С. 526-540), сохранившемуся в составе библиотеки А. И. Тургенева (ИРЛИ). Оттиск был обнаружен в 1938 г. сотрудником библиотеки ИРЛИ Я. И. Ясинским; в 1950 г. Н. И. Мордовченко атрибутировал эту статью Хомякову на том основании, что «полемика с Чаадаевым велась с ярко выраженных славянофильских позиций, а в 1836 г. славянофильские взгляды Хомякова уже отчетливо определились» (Очерки по истории русской журналистики  и критики. Т. I. XVIII

век и первая половина XIX века. Л., 1950. С. 376; примеч.). Несмотря на эту атрибуцию, статья не была опубликована и в научный обиход не вошла. В 1970-е гг. В. И. Кулешов вновь предпринял поиски и сообщил: «К сожалению, несмотря на все предпринятые попытки, нам не удалось обнаружить снова этот оттиск ни в библиотеке Пушкинского дома, ни в его рукописном фонде» (Кулешов

B.  И. Славянофилы и русская литература. М. 1976. С. 238.). Р. Тем-пест, опубликовавший эту статью как несомненно принадлежащую Хомякову, снабдил ее убедительной атрибуцией и на ряде конкрет­ных  примеров  показал, что «многие  идеи статьи  предвосхищают ключевые положения доктрины Хомякова 40-х годов».

Эта атрибуция может быть дополнена рядом существенных со­ображений. Сохранившиеся отклики на известную публикацию в «Телескопе» «Письма первого» из серии «Философических писем к г-же***» П. Я. Чаадаева (1836. № 15. С. 275-310; номер вышел в конце сентября) представляют собой либо предварительные «заго­товки» журнальной полемики (два отзыва Н. И. Надеждина), либо «доносы» по инстанциям (отзывы С. С. Уварова, Φ. Φ. Вигеля, мит­рополита Серафима, Д. П. Татищева и др.), либо отзывы из частной переписки современников (А. С. Пушкина, А. И. Тургенева, П. А. Вяземского и др.; частично представлены в качестве приложений в кн.: Чаадаев П. Я. Сочинения. М., 1989. С. 505-565). Известно, что над публичными опровержениями «Письма первого» работали Е. А. Боратынский (Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. Т. III. С. 336) и Хомяков. О последнем сохранилось свиде­тельство племянника Чаадаева М. И. Жихарева: «Алексей Степано­вич Хомяков сию минуту вслед за прочтением статьи готовил на нее, по своему мнению, уничтожающее громовое опровержение. Как только разнеслась весть о наказании, он своему намерению не дал никакого хода, говоря, что «и без него уже Чаадаеву достаточно неучтиво отвечали». Отказать себе в блистательной победе над силь­ным противником из расчетов утонченной деликатности — велико­душие малообыкновенное» (Ж и χ а р е в М. И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х годов   XIX  в.  Люди   и   идеи.   Мемуары   современников.   М.,   1989.

C.  104). В этом свидетельстве осведомленного мемуариста речь идет об  уже  готовом   «опровержении»,   от  публикации   которого   автор отказался,  так  как  в той  ситуации,  которая   развернулась  вокруг публикации «Телескопа» в ноябре-декабре 1836 г. (арест и ссылка редактора Надеждина, отставка цензора А. В. Болдырева, «высочай­шее»  объявление  Чаадаева  сумасшедшим),  этот  отзыв  мог  быть рассмотрен как очередной «донос».

А. И. Тургенев, знакомый с «опровержением» «Московского на­блюдателя» еще в корректуре (которую и сохранил в составе своей библиотеки), заметил в письме к Жуковскому и Вяземскому от 24 октября 1836 г.: «Одно опровержение печатается в «Наблюдателе», другое пишет Боратынский, но первое — слабо, а дамское восстание на него напоминает, говорят, подобное за «Горе от ума» (Цит. по: Чаадаев П. Я. Ук. соч. С. 530). Следовательно, этот текст не мог принадлежать Боратынскому (который готовил «другое» опро­вержение). Но если сопоставить это замечание с воспоминанием Жихарева, то Хомяков почти наверняка должен быть признан авто­ром этого текста. Цензурный запрет на всякое печатное упоминаниео чаадаевском «письме» вполне совпал с его субъективным желанием «не давать никакого хода» готовому «опровержению».

Косвенным доказательством авторства Хомякова является и сама тональность «опровержения», которое на поверку не оказывается ни «уничтожающим», ни «громовым» (во всяком случае, по субъектив­ному отношению к Чаадаеву). Тургенев посчитат его «слабым», имея в виду именно мягкость публицистического отпора. Говоря о неу­местности публичных заявлений, подобных чаадаевскому, Хомяков был солидарен с большинством друзей Чаадаева (ср. замечание Вяземского: «Такого рода парадоксы хороши у камина для оживления разговора, но далее пускать их нельзя, особенно же у нас, где умы не приготовлены и не обдержаны прениями противоположных мне­ний».—письмо А. И. Тургеневу от 28 окт. 1836 //Чаадаев П. Я. Ук. соч. С. 533). И вместе с тем как человек, близко знавший Чаадаева и общавшийся с ним, он постоянно «смягчает» выводы оппонента, как бы пытаясь оправдать в глазах правительства иные чересчур острые выпады. Сама форма ответа нацелена на рассмот­рение позиции Чаадаева как позиции «частной», «домашней»: «оп­ровержение» написано в форме обращения к неназванной даме (как и исходное «Письмо»). Р. Темпест полагает, что адресатом была жена Хомякова Екатерина Михайловна, урожд. Языкова, на которой он женился за несколько месяцев перед тем (Символ. № 17. С. 123). Вряд ли, однако, стоит искать таких прямых параллелей: жестоко полемизируя с Чаадаевым, Хомяков предпочитает оставаться в сти­листике его частных высказываний и демонстрирует «домашний», предварительный характер этой полемики, не предполагающей пра­вительственных «оргвыводов».

Прямым подтверждением авторства Хомякова является то, что многие идеи статьи предвосхищают те основные положения его историософской и религиозной системы, которые развивались им впоследствии в «Семирамиде» и ряде других сочинений: мысль об особом «просветительском» предназначении России во «всех четырех частях света», рассуждения, предвосхищающие антиномию «иранство»—«кушитство» (выступающую как противопоставление «Греции» и «Рима») и т. д. (ряд таких совпадений указан ниже).

Печатается по тексту первой публикации с исправлением неко­торых неточностей.

С. 449* Хомяков свободно пересказывает следующее утвержде­ние Чаадаева: «Для души есть диэтическое содержание, точно так же, как и для тела; умение подчинять ее этому содержанию необ­ходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку; но в нашем отечестве она имеет все достоинства новости» (Чаадаев П. Я. Ук. соч. С. 507; перевод А С. Норова при участии Н. X. Кетчера). Приме­чательно, что вариант этой фразы, сообщенный Хомяковым, ближе к французскому подлиннику (совр. пер.: Там же. С. 18), что позво­ляет предположить более раннее знакомство Хомякова с текстом чаадаевского «Письма...».

С. 450* Чаадаев П. Я. Ук. соч. С. 515. Здесь Чаадаев противопоставляет европейское и русское средневековье.

·* Имеется в виду «Повесть временных лет».

С. 451* Римский папа Сикст V (1585-1590) пытался подчинить германского императора Рудольфа II папской власти.

*· В корректуре «Московского наблюдателя» явная опечатка: «для человечества гордости».

С. 452* Имеется в виду чаадаевское разделение народов на «ветви латинскую и тевтоническую, на южную и северную» (Ч а а д а е в П. Я. Ук. соч. С. 511). Выделение «семьи греко-российской» продолжено и в «Семирамиде»: Хомяков доказывал, что цивилизация Греции была в гораздо меньшей степени «загрязнена» кушитской примесью необходимости, нежели цивилизация Рима (см.: ПСС. VI. 437-485).

** Названные Чаадаевым (Ук. соч. С. 511) «необходимые нача­ла» общества и идеалы любого человека, образующие «его нравст­венное бытие еще до вступления в мир и в общество».

С. 453* См.: Чаадаев П. Я. Ук. соч. С. 513. Полемизируя с логически противоречивым рассуждением Чаадаева, Хомяков про­тивопоставляет ему идею, близкую его понятию соборности.

** См.: Там ж е. С. 513. Хомяков обращает внимание на характерный парадокс историософии Чаадаева: ратуя за единение всех нравственных сил людей, он исключал из этого процесса Рос­сию и, следовательно, себя самого.

*** Ср. у Чаадаева: «Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него; не приобщили ни единой идеи к массе идей человечества; ничем не содействовали совершенствованию че­ловеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это со­вершенствование» (Там ж е. С. 514). Логическое опровержение Чаадаева повторено Хомяковым в ст. «О старом и новом».

С. 454* Подробнее это положение будет раскрыто Хомяковым в брошюре «Несколько мыслей православного христианина о запад­ных вероисповеданиях. По поводу брошюры г. Лоранси» (наст. изд. Т. 2).

* * Часто повторяемый у Хомякова символ чистоты и непороч­ности Церкви, принятый, вероятно, из Евангелий (Мф. 3, 16; Мр. 1, 10; Лк. 3, 22; Иоан. 1, 32).

*** Имеется в виду крещение Руси в 988 г.

**** Ср. у Чаадаева: «Пусть поверхностная философия вопиет что хочет, против войн за веру, против костров, зажженных нетер-пимостию; мы можем только завидовать народам, которые в этой сшибке мнений, в этой кровопролитной борьбе за истину создали себе целый мир идей...» (Ук. соч. С. 519).

С. 455* Имеются в виду «Слово о полку Игореве» и «Моление Даниила Заточника».

** Делая исключение для «шотландцев», Хомяков имеет в виду поэмы Оссиана, популярные в начале XIX в. (см.: Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе. Л., 1980). Подобное патриотическое преувеличение было характерно для будущих славянофилов. Ср. в письме П. В. Киреевского к Η. Μ. Языкову от 14 октября 1833 г.: «Знаешь ли ты, что готовящееся собрание русских песен будет не только лучшая книга всей нашей литературы, не только из замеча­тельнейших явлений литературы вообще, но что оно, если дойдет до сведения иностранцев в должной степени и будет ими понято, то должно ошеломить их так, как они ошеломлены быть не ожидают! <...> У меня теперь под рукою большая часть знаменитейших собраний иностранных народных песен, из которых мне все больше и больше открывается их ничтожество в сравнении с нашими. <...>мне кажется, можно доказать, что живая народная литература там никогда не была распространена до такой степени, как у нас» (П и-сьма П. В. Киреевского к Η. Μ. Языкову. М.; Л., 1935. С. 48).