"... ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЖДЬ НАМ ДНЕСЬ"

Переходим к четвертому прошению молитвы Гос­подней: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь..." Прежде всего хочется задать себе самому и слу­шателям вопрос: почему, в каком порядке это про­шение поставлено на этом месте? То есть оно стоит на четвертом, после трех прежних и перед пятым.

Мне приходит мысль такая.

Первые три прошения, а также воззвание к Отцу Небесному, можно назвать небесной частью молит­вы. Правда, в третьем — уже напоминается: "и на земли". Следовательно, казалось бы, будто мы от неба перешли там уже к земле. Но когда мы просим там, чтобы и на земле была воля Божия, воля Бога, воля небесная (а на небе нет иной воли, кроме Божией: в Едином Боге, в Ангелах и святых), то в конце кон­цов мы хотим того, чтобы на земле было, как и на небе, по Божьи. Значит, в сущности, мы желаем, чтобы все и здесь творилось, как угодно Богу на небе. А так как Богу угодно, чтобы нами все совершалось во славу Божию и во спасение души нашей, а спасе­ние наше в том и состоит, чтобы мы готовились к Царству Небесному, к Царству Божию, значит, зем­ная жизнь является лишь путем туда, временной странноприимной гостиницей, а целью, концом стремлений, остается то же Царство Небесное, Цар­ство Божие, божественная или — для твари — бла­годатная жизнь во Святом Духе.

Таким образом, и третье прошение обращает наши души к Богу же, так и подобает, но только местом воли Божией является уже не небо, а земля.

В четвертом же прошении излагается прошение прямо о земном не только в смысле действия, но и предмете прошения: о хлебе земном.

Правда, есть толкование о том, что под хлебом можно разуметь духовное питание, то есть Святое Причащение Тела и Крови Христовых. Так и Сам Христос Господь сказал о Себе: Не Моисей дал вам хлеб с неба (то есть манну), а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, ко­торый сходит с небес и дает жизнь миру. На это ска­зали Ему: Господи! Подавай нам всегда такой хлеб. Иисус же сказал им (евреям): Я есмь хлеб жизни; при­ходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда (Ин. 6, 32—35). "Возроптали" на Него иудеи за то, что Он сказал: "Я есмь хлеб, сшедший с небес", но Господь снова повто­рил им: Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни... Я хлеб живый, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить во век; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира (Ин. 6, 51). После этих слов иудеи стали спорить между собою, говоря: Как Он мо­жет дать нам есть Плоть Свою? Иисус же сказал им: Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого, и пить Крови Его; то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем: так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей то есть хлеб, сшедший с небес (Ин. 6, 52—58).

Как видно, Господь говорит здесь о Святом При­чащении.

Чудные эти слова!

И многие из учеников Его начали между собою роп­тать: Какие странные слова, кто может это слушать? Действительно странные, небывалые дивные слова! Но Иисус, зная Сам в Себе, что ученики Его ропщут на то, сказал им: Это ли соблазняет вас? Что ж, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде? Дух животворит; плоть не пользует ни мало. Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь (Ин. 6, 60-63).

С этого времени многие из учеников Его отошли от Него, и уже не ходили с Ним. Но Господь не только не отказался от Своих слов, но ни одним словом не дал понять, что они не так поняли слова Его. Наоборот, Он обратился еще особо к двенадцати и вопросил их: Не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни. И мы уверовали и познали, что Ты Хрис­тос, Сын Бога Живаго (Ин. 6, 66—69). Обычно апос­тол Петр говорил от имени всех двенадцати.

Но на этот раз с ним не согласен был один из двенадцати, хотя этого и не высказал, то был Иуда Искариотский. Он останется неверующим и на Тай­ной Вечери, хотя примет "кусок" и, конечно, съест его как простой хлеб (Ин. 13, 26). Но за это неверие после сего куска вошел в него сатана (27).

Прозирая все это, Господь отвечал им: Не двенад­цать ли вас избрал Я? Но один из вас диавол. Это, объясняет евангелист Иоанн, говорил Он об Иуде Симонове Искариоте: ибо сей хотел предать Его, буду­чи один из двенадцати (Ин. 6, 70—71).

Так подробно я и выписал дивные слова Самого Господа об истинном хлебе, сшедшем с небес, при­нимаемом в Причащении Тела и Крови Христовых.

И, конечно, не может быть никакого сомнения в истине слов Самого Господа, что Он есть Хлеб жиз­ни. И поэтому нам необходимо "с верою и страхом Божиим" причащаться "во оставление грехов и жизнь вечную".

Таким необычайным, постоянным причастником бывал угодник Божий отец Иоанн Кронштадтский, который звал к тому же и богомольцев и ныне зовет читателей своих творений. И этим со всею своею ве­рою подтверждал истину слов Христа Господа, что Он воистину есть Хлеб жизни.

И следовательно, под "хлебом" в четвертом про­шении молитвы Господней несомненно можно по­нимать Самого Господа в таинстве Тела и Крови Его.

Но прямой смысл в этом прошении касается соб­ственно хлеба земного. И вот почему.

Как и мы все понимали доселе, Сам Господь под словом "хлеб насущный" на этот раз разумел обыч­ный хлеб, питание.

И назывался "насущным" потому, что он нужен нам, чтобы существовать только. Да и то "днесь", на нынешний лишь день.

Обратим на это внимание. Люди почти всегда стре­мятся к увеличению своего имущества, и прежде всего питания. В притче "О богаче и Лазаре" на это указы­вает Сам Господь: богатый каждый день задавал пиры, дети Иова каждый день собирались по очере­ди у одного из семи братьев на совместный пир, хотя сам Иов в них не участвовал. Апостолы и те спраши­вали при жизни Господа: "Вот мы оставили все и пошли за Тобой, что же нам за это будет?" Братья Заведеевы с матерью Соломиею просили у Христа первых двух мест в Царстве. Они еще разумели по­земному, недаром за это упрекнул их Христос Гос­подь: "Не знаете, чего вы просите!" Когда Господь сказал про богатых: "Трудно им входить в Царство Небесное", Петр спросил: "Если так, то кто же мо­жет спастись?" Зачем об этом спрашивает? Ведь сам он был бедняк, рыбак, рабочий! Ведь Господь не сказал: "Трудно бедному спасаться!" А они и то ма­лое, что имели, лодку и сети, "все оставили". Зачем же они вопрошают: "Кто же может спастись?" О чем-нибудь думал и Петр, задавая такой вопрос.

На все эти вопросы можно ответить так: все люди хотят лучшего, большего, богатого, и вот это хоте­ние большего и нужно считать сребролюбием, стрем­лением к богатству.

А у кого его нет? Разве большинство бедняков, рабочих, рыбаков не хотят в душе своей большего? Не желали быть богатыми? Мало таких. Едва ли один на тысячу найдется такой. Да и то сомнительно. Вот это знал и Петр. И потому он задал такой странный для рыбака вопрос: кто же может спастись?

Значит, суть дела не в самом богатстве и вообще не в изобилии его, а в желании его; не в деньгах, а в сребролюбии, в скупости. Но изобилие очень искусительно. Поэтому Господь и предупреждает против этого искушения. И в самом деле: сколько зла на земле из-за имущества? Сколько ссор, войн даже? И сколько беспокойства почти у всех? Весь мир, можно ска­зать, живет этими заботами и муками. Все ищут ис­хода, а он, казалось бы, так прост.

Нужно бы перестать стремиться к большему! Нуж­но бы довольствоваться малым! Нужно бы заботить­ся лишь о насущном, чтобы только просуществовать. И тогда как бы упростилась вся жизнь!

Но кто этого захочет? Кто послушается? Вот Сам Господь упрекал за это искание обилия народ. Когда он напитал пятью хлебами 5000 человек, тогда люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это ис­тинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир (Ин. 6, 14). — Еще бы! Он дает пищу даром, да при­том — в изобилии: после 5000 народу собрали, и на­полнили 12 коробов кусками от 5 ячменных хлебов, ос­тавшимися у тех, которые ели (13). По числу 12-ти апостолов: 12 коробов! И что же? Уверовали ли люди во Христа как Сына Божия? Подумали ли о своей греховности (сребролюбии, землелюбии)? Спросили ли хотя бы, как Петр, о том, кто же может спас­тись? Нимало!

Наоборот, у них разгорелся лишь большой аппе­тит: они хотят прийти, нечаянно взять Его и сделать царем (15). Неужели Христос для этого пришел? Не­ужели корень бед в мире заключается в недостатке имущества? Неужели, когда восстановилось бы ев­рейское царство во главе со Христом (хотя это явно заранее обречено было бы на новую неудачу), при­шло бы "блаженное" царство? Никогда!

Человек со своими желаниями, страстями, похотьми остался бы таким же, как был. Нет, даже стал бы хуже, ибо, получив большее, скоро стал бы не­доволен и им (ибо аппетит обычно растет с пищей, говорят французы) и захотел бы еще большего.

Зная все это, и что хотят Его сделать царем, Он удалился на гору один (15).

Ученики Его сошли к морю (16), чтобы ночью пе­реплыть в Капернаум. Чудо же было на другой стороне моря Галилейского. Ночью Господь догнал их по воде. Слух о чуде с пятью хлебами быстро распрост­ранился. Конечно! Хлебы бесплатно! Да еще чудесно размножаются: от пяти ячменных хлебцев "насыти­лись" 5000 человек! Люди бросались к Капернауму, куда отплыли с 12 коробами ученики. Видят: здесь уже Иисус! А когда лодка с учениками отплывала, то люди видели, что Его с ними не было. Новое чудо! Как это произошло?

Но их иное интересовало! Не одно и даже не два чуда — а насыщение хлебами.

Увидев же Иисуса вместе с учениками на той сто­роне моря, спросили Его из любопытства: Равви! Ког­да Ты сюда пришел?  Господь, не отвечая на их воп­рос, сказал им в ответ: Истинно, истинно говорю вам: вы ищете Меня даже не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб, и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий; ибо на Нем поло­жил печать Свою Отец, Бог. Народ спрашивает: Что нам делать ? Иисус Христос ответил им: Вот, дело Бо­жие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал!

А народ спрашивает: Какое же Ты даешь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе ? Что ты делаешь ? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: "хлеб с неба дал им есть" (Пс. 77, 24), (Ин. 6, 25—31).

Тогда Господь стал говорить о еще более высшем: о таинстве Причащения.

"Какое знамение дашь"... Как прискорбно это прошение! Только что видели чудесное насыщение, а спрашивают! Какое лицемерие! Какая слепота! Какая неспособность к духовному! И он начал говорить на­роду о Причащении! И "отошли" от Него даже мно­гие из учеников. И больше уже не ходили со Христом.

Так привязаны люди к земному изобилию.

Но не для этого пришел Господь! Наоборот, Он пришел привлечь к изобилию небесному и отвлечь от привязанности к земному.

Здесь полезно обратиться к словам того, с кем совершилась эта перемена — апостолу Павлу. Как и весь еврейский народ, он прежде хотел земного изо­билия. Но когда обратился ко Христу, вот какое на­ставление дает он ученику своему Тимофею. Все наше старание — следовать здравым словам Господа на­шего Иисуса Христа и учению о благодати Святого Духа. Вот это истинный хлеб духовный! Если же кто учит иному, тот горд, ничего не знает, и от этого происходят пустые споры между людьми поврежден­ного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие, вера служат для прибытка. Удаляйся от таких, (см.: 1 Тим. 6, 3-5).

Это весьма поучительные слова; никак не следует думать, что вера обещает земное довольство! Да это­го истинно верующий человек и сам не желает; ему оно не интересно, как вещь ничтожная. Между тем и тогда, и теперь есть люди, которые хотели бы соеди­нить и веру, и "прибыток". Даже более того: мы склон­ны смотреть и на самую веру, как на средство к зем­ному благоденствию. Что это, собственно, значит? Это значит самого Бога обратить в средство! Не ко­щунство ли это? Между тем и сейчас сектанты при­влекают к себе клиентов обещанием "хорошей" жиз­ни, земных благополучий.

Апостол же говорит иное в послании к Тимофею: Великое приобретение в том, чтобы быть благочести­вым и довольным тем, что есть. Ибо мы ничего не при­несли в мир; явно, что ничего не можем и вынесть из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть, и во многие безрассудные и вредные похоти, кото­рые погружают людей в бедствия и пагубу. Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, неко­торые уклонились от веры, и сами себя подвергли мно­гим скорбям (1 Тим. 6, 6—10).

И сам он достиг этого состояния. Я весьма возра­довался, — говорил он филиппийцам, приславшимему в римскую тюрьму некоторые дары, — но говорю это не потому, что нуждаюсь: ибо я научился быть довольным тем, что у меня есть. Умею жить и в ску­дости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем: быть в сытости и терпеть голод, быть и в оби­лии и в недостатке. Все могу в укрепляющем меня Иису­се Христе. Впрочем вы хорошо поступили, приняв учас­тие в моей скорби... Говорю это не потому, чтобы я искал даяния; но ищу плода, умножающегося в пользу вашу... Бог мой да восполнит всякую нужду вашу, по богатству Своему в славе, Христом Иисусом (Фил. 4, 10—19).

Вот христианский идеал: всем быть довольным!

И у христиан было это. Прочитаешь жития святых пустынников и монахов: в какой скудости они жили! Поражаешься даже: да возможно ли это по челове­ческим силам? Раз в день, а иные — через три дня вкушали что-нибудь; другие же еще реже.

Да и в одних ли пустынях и монастырях?

Целый народ, хотя бы и наш, русский, жил в убогой жизни. А когда спросишь, как поживаете, отвечают "Слава Богу, помаленьку!" А пришлось мне видеть и такого бедняка, который отказался даже от предложенного мною пирожка: "Нет, мне не нужно! Хлеб есть!"

Значит, существовать можно: чего же больше?

Скажут, а много ли таких? Пусть немного, но другие уже довольствуются тем, что есть. А иные уме­ренны в жизни. Третьи готовы поделиться с бедны­ми чем можно. Это все различные степени быть до­вольным всем. И то хорошо!

А сколько земных забот снимается с человека та­ким воззрением! Как уменьшаются скорби!

Но пойдем дальше.

"Хлеб наш... Нам". Не сказано: "мой", а "наш". Обращаем ли мы внимание на это слово? Не просто "насущный" — для меня, для моей семьи, а наш, нам, для нас. Для всех.

Почему же вставлено это слово?

Мы уже объясняли в обращении "Отче наш", что Господь повелевает вообще молиться Богу не от од­ного лишь себя, а от имени всех и о всех: Отец один, а мы все братья. Так и о хлебе насущном молиться следует не для себя лишь, а для всех нас.

В этом сказывается братская любовь наша. Ведь немыслимо было бы, чтобы в одной семье один был сыт, а другой голоден. Так, собственно, и во всей человеческой семье следовало бы жить общим инте­ресом, общей жизнью. А у нас забота лишь о себе, о своей семье. В лучшем случае, о своем государстве. Но не мое, не наше государство представляется для нас чужим, нисколько нас не интересующим. Там где-то голод, умирают тысячами, "это не у нас". Мор, чума, болезни — "не у нас". Война — "не у нас". Как далека Молитва Господня от нашей жизни! Даже не думаем об этом. А ведь было иное время. Христиане жили общей жизнью, как пишет об этом книга Дея­ний апостольских. Все же верующие были вместе, и имели все общее. И продавали имение и всякую соб­ственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждо­го (Деян. 2, 44—45). У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее... Не было между ними никого нуждающегося (Деян. 4, 32, 34).

Но и в христианстве этот порядок долго не удер­жался. Скоро вскрылся обман: некие Анания и Сап­фира сговорились отдать не всю цену за проданное имение, а лишь часть ее. И за эту ложь были наказа­ны смертью апостолом Петром (Деян. 5, 1 — 11).

Да и то такое общение имуществ было лишь меж­ду верующими христианами. Из посторонних же ник­то не смел пристать к ним. Видя же такую любовь между ними, народ, даже не уверовавший, прослав­лял их (Деян. 5,13).

Были и так называемые "агапы" (от греческого слова     — любовь). Приходя на богослужение, христиане устраивали после них "вечери любви", но и там начались разделения, как пишет апостол Павел к Коринфянам (1 Кор. 11, 17—34).

И, однако же, несмотря на все эти недостатки, Богу угодно было оставить для памяти всем христи­анским общинам — завет о такой общей жизни. Не так теперь, но так было.

И при христианском воззрении на "хлеб насущ­ный", и при истинной любви это возможно было. Теперь же, когда мы стремимся не к минимуму, не к "хлебу насущному", а к максимуму, к возможно боль­шему, конечно, трудно. "Хлеба насущного" хватило бы для всех, а если одним хочется жить в "изоби­лии", то другим будет недостаток и в хлебе.

Да дело-то даже и не в хлебе. Христос Господь хотел ведь Божественной, небесной жизни для лю­дей. Для этого он заповедал заботиться и молиться о "хлебе насущном", то есть о самом необходимом, а не мучить себя заботами о зловредном богатстве, которое и здесь вовлекает в различные похоти и раз­деления, и затрудняет вход в Царство Небесное, как сказал Господь про богатого юношу.

Следовательно, в христианстве главное дело сво­дится к духовному настроению: к беззаботности и к любви. Если же это общение имуществ имеет целью довольство, изобилие, богатство, то это совсем не то, для чего приходил на землю Господь и дал запо­ведь о "хлебе насущном". Наоборот, такое общение возбуждает лишь большее желание изобилия, то есть развивает в конце концов аппетиты наши. Да это и исходит-то из корыстного материализма, плотскости, любви к богатству, довольству.

Это две вещи различные.

Но даже и при таком несовершенном состоянии христианства учение о хлебе насущном и о любви имеет немалое значение: оно вносит в жизнь уме­ренность, ограничивает наши аппетиты.

Один иностранный общественный политик недав­но выразился так, что люди до сих пор не хотят по­нять выгоды такой простой вещи, даже с чисто эко­номической точки зрения, как совесть. И это верно. Хотя не нужно смотреть на благочестие как на путь "прибытка", по слову апостола, но несомненно, что искреннее благочестие поведет непременно и к эко­номическому благоденствию. Ищите прежде Царствия Божия, а все остальное, то есть земное, приложится вам, — говорил Господь. И Сам Бог даст нам нуж­ное, если мы не соблазняемся в душе желанием бо­гатства и изобилия, если оно не опасно нам. "Богат­ство, если оно течет к тебе, не прилагай к тому сер­дца", — говорится еще в Ветхом Завете. И Златоуст зовет: хочешь богатства, беги от богатства, и богат­ство побежит за тобой.

Но истинный христианин и не будет даже хотеть богатства, как вещи опасной. Да его оно и не прельща­ет: есть другое истинное богатство: благодать Свята­го Духа, Царство Божие — внутри нас.

Тогда довольно будет одного хлеба насущного. Да­же — того меньше. Это показывает нам жизнь святых.

Но Молитва Господня дана была не для исклю­чительных подвижников, а для всех христиан. Здесь и хлеб насущный необходим. И вообще, так называ­емая частная собственность дозволяется. Чем ты вла­дел, — говорил апостол Петр Анании, — не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли влас­ти находилось?  (Деян. 5, 4). Христианство разрешало и разрешает это. Только бы не было стремления к изобилию, а довольствовались бы мы необходимым: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь".

И когда один человек просил Господа разделить его справедливо с братом, Он сказал ему: Кто по­ставил Меня судить или делить вас? И далее: Смот­рите, берегитесь любостяжания; ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения. Тем более Царство Небесное (Лк. 12, 14-15).Еще мне хотелось бы остановиться на маленьком вопросе. Как ни мало думать лишь о "хлебе насущ­ном", да и только "днесь", на нынешний день, но зачем еще и об этом нужно молиться Богу: "даждь нам"?

Приведу такое впечатление о молитве из своей ранней жизни. Когда, бывало, читал я Молитву Гос­подню, то мне непонятно было, зачем нужно про­сить Бога о таком предмете, как насущный хлеб? Ведь хлеб этот был в обилии даже у любого нищего! В молодости я видел такого в нашей округе: у него всегда были довольно полны два мешка, один для муки, другой для "кусков", то есть для ломтей хлеба. И мне казалось, что чего-чего, а хлеба-то уж всегда всем хватит. Зачем же еще просить его у Бога: "даждь нам". Прошло после этого много лет. Я жил тогда в Москве, будучи членом Церковного Собора.

Началась революция. И нам не хватало простого хлеба и нам давали всего лишь по 1/8 фунта хлеба в день, да и тот был с кострикой. Однажды я шел по улице и увидел голодную шатающуюся небольшую собаку: она беспомощно пошаталась-пошаталась и околела.

Вот тогда я понял: да, и о хлебе насущном нужно молить и просить Бога! Иначе можно от голода по­гибнуть!

Ведь мы, собственно, постоянно присутствуем при чуде: из одной и той же земли вырастают тысячи хле­бов разного сорта. Мы этому не дивимся только по­тому, что привыкли. А если бы увидеть это чудо в первый раз, мы не могли бы надивиться. Откуда все это? Одна и та же земля родит разное. Недаром одна северная старушка, кушая арбуз, восхищенно сказа­ла: "Хотела бы я хоть посмотреть, где эти арбузы растут?"

Все это сотворено Вседержителем Богом: Им и сейчас держится, хотя неверующие этого и не признавали, а объясняли "природой". Но разве бездуш­ная природа разумна? Конечно, нет! И тот, кто ссы­лается на природу, он, в сущности, прикрывает лишь свое незнание. Все держится Богом Творцом! Его обо всем и надобно просить: даже и о куске насущного хлеба, хотя бы на один день.

Да и то приходит мне на мысль: ведь и это проше­ние сказано Самим Спасителем Богом! Уже по од­ному этому должно верить Ему всецело и просить — и о хлебе насущном!

Во всяком случае, подобное прошение говорит о нашей вере и смирении. О вере потому, что этим мы выражаем свое упование на Бога во всем, даже са­мом "насущном", необходимом. О смирении — по­тому, что приучает нас довольствоваться малым.

Кроме того, это прошение приносит и добрые результаты всему миру, так как учит огранченности наших пожеланий — а это отразится на всем мире, так как всякая борьба, вражда и зависть приводит к ссорам и войне. И тогда жизнь становится гораздо труд­нее! А Господь хочет облегчить нам и земную жизнь.

Наконец, слова "наш", "нам" напоминают нам о любви друг ко другу. И пусть даже мы не смиримся настолько, чтобы просить лишь "насущного хлеба" да еще всем "нам", но пусть хоть христиане покажут эту скромность прошений наших!

В крайнем случае, пусть каждый думает лишь о себе самом: ему-то уж несомненно будет душевная польза. Но не может быть, чтобы доброе дело от­дельного человека не оказывало влияния и на других. Впрочем, об этом не должно думать, потому что это не смиренно. Даже было бы еще грешнее: так как ограничивая себя телесно, мы "расширялись" бы духовно, в гордости своею добротою, в самомнении — о своей мнимой "святости". И наоборот, чем ты бу­дешь скромнее в требованиях и смиреннее, тем вли­яние твое будет сильнее.

Да у тебя больше останется времени и для духов­ной жизни, если ты будешь довольствоваться малым! А лучше сказать: вся твоя жизнь превратится в не­прерывную духовную жизнь. Здесь припоминается наставление преподобного Серафима Дивеевским "сиротам". Давая им указания ежедневного жития, он их учил: не следует вычитывать разных акафис­тов; не давать подобных обещаний, а прочитать его, Серафимово маленькое "правильце", немного чего-либо вкусить и сразу на послушание или на работу, какая указывается старшими. Но между работой, про себя, творить молитву Иисусову. Так до обеда. После обеда — правильце и опять за работу, с прибавлени­ем к молитве Иисусовой "молитвами Богородицы". Потом пред сном опять "правильце". И спать.

— И уверяю вас, — спасетесь, — утешал отец Се­рафим своих "сирот".

Длинный уставной, молитвенный Саровский по­рядок отец Серафим не благословил для Дивеевских сестер: он и для монахов-то труден. Но его не всегда в этом слушались: старались уподобляться Сарову в молитвенном уставе. А Батюшка по своему опыту знал, как лучше молиться и вообще — спасаться. Он не был приверженцем длинной уставности: но в сер­дце постоянно молился. А Господь этого именно и требует: "Сыне! Даждь Ми сердце Твое!"

Молитвословие — еще не есть молитва! И знаю­щим монастырские порядки известно, что истинным молитвенникам дается свобода в молитве; они, в скитах, например, могут и позднее вставать и по­зднее ложиться, и не исполняют устава служб, а стараются молиться "непрестанно", по повелению апо­стола: Непрестанно молитесь (1 Сол. 5, 17).

Теперь надобно обратиться к человеческим спо­собам избавиться от сложной современной жизни.

Вместо той ограниченности, которую заповедует нам Господь в этом прошении и которая разрешает сложность всей мировой жизни, народы думают об иных путях существования, в частности, о государ­ственном способе уравнения имуществ.

И кажется с первого взгляда, это весьма походит на первые дни христианства, когда у всех было все общее и никто ничего не называл "своим". Но на самом деле есть большая разница. Именно:

Если Господь хочет разгрузить нас от лишних за­бот, свести на минимум существования, то в совре­менных поисках улучшения жизни в основу стремле­ний обещают, и действительно дают, максимум оби­лия; не только, говорят, будет бесплатный хлеб и притом в изобилии, но нужно ожидать впереди и вообще сладкой жизни.

Уже здесь — коренная разница: Господь хочет све­сти наши телесные заботы к минимуму, а в мировом масштабе привлекают лучшим, обилием настолько, что останется время для культурного воспитания и всевозможных удовольствий. Таковы — различные источники.

Затем: христианство исходит из нравственных по­буждений и стремится к ним; человеческие же спо­собы улучшения жизни имеют целью материальное благополучие, которое будто приведет и к морально­му совершенству, хотя это, собственно, и не очень-то интересует преобразователей жизни: было бы слад­ко жить здесь, потом ведь все умрут, и ничего кроме праха не останется от них. Так — различны цели.

Христианство исходит из религиозных Божествен­ных заповедей, из веры в Бога и вечной ответствен­ности за свою жизнь: земные же пути отвергают все нематериальное. Мало того, считают веру в Бога не только излишней, но даже вредной для этой жизни, потому что она отвлекает от материальных целей, отрывает от революционных методов: учит смирению, тогда как современные теории стараются возбуждать правовое сознание, гордость.

Христианство явилось в мир как религиозное дви­жение, во имя Господа Иисуса Христа; а современ­ные теории объясняют его как восстание низших классов против имущих, что — совершенно ложно. Самого Христа считают легендой.

Потому современные преобразователи различны­ми способами поднимают гонения против христиан­ства, как будто бы зловредного. А на самом деле оно прежде всего привлекает на людей благословение и милость от Бога, вводит мир в общество, останавли­вает преступность, вносит умеренность во взаимоот­ношения наши, проповедует законопослушность и почитание начальников, даже хотя бы и безрелиги­озных, учит терпению и т. п.

Поэтому начальникам следовало бы не гнать хри­стианство, а поддерживать его. Но им это трудно, потому что весь дух христианства отличен от мирс­ких путей. Да и верующим неполезно такое постоян­ное благополучие; известно, что Христос Сам стра­дал — до распятия, и последующих Ему призывал к тому же (Мф. 16). Страданиями мучеников окрепла христианская вера: "Кровь мучеников становилась семенем новых христиан", — говорит Тертуллиан. И эта истина имеет силу и теперь! Это — факт.

Поэтому христианской Церкви духовно лучше там, где предшествует Крест Христов. И потому во второе пришествие Господа явится знамение Сына Челове­ческого на небе, то есть опять же Крест Христов (Мф. 24, 30; Мк. 14, 62; Откр. 1, 7; Зах. 12, 10). Вся пропо­ведь христианская называется "Словом о Кресте" (1 Кор. 1, 18-24).

Потом христиане, терпящие страдания, несом­ненно выше, чем те, которые живут в лучших мате­риальных условиях: спасительнее скорби, чем зем­ное благополучие! А истинные христиане даже жела­ют себе стаданий за христианство и для спасения: от­сюда — и мученики, и пустынники, и добрые иноче­ствующие, и юродивые, всегда искали себе скорбей, креста (Мф. 16, 21-27; Лк. 12, 4-9, 23-31, 49-53).

Разве, может быть, одно то доброе бывает в этих человеческих замыслах: богатые и гордые наказыва­ются Богом через подобные движения. Они теряют свои имущества, а иногда и самую жизнь. Это конеч­но, им больно. Но для спасения душ их полезно, ибо сказано: трудно богатому войти в царство Небесное (Мф. 19, 23; Лк. 18, 24; Мк. 10, 23-26).

Но потом на место одних богачей появляются дру­гие, новые. И им тоже трудно бывает войти в Цар­ство Божие. И снова является необходимость Госпо­ду посылать на помощь людям голод, пожары, на­воднения, войны. Временно это отрезвляет нас. А потом мы опять стремимся к богатству: опять нам недостаточно хлеба насущного.

Пусть даже мы делаемся материалистами, а оста­емся верующими, но одновременно хотим быть и богатыми. И тогда получается самообман: мы вооб­ражаем себя защитниками веры христианской, а на деле делаемся язычниками, евреями, распявшими Христа, противниками "Слова о Кресте". И кто зна­ет? Не бываем ли мы в таком случае хуже и самих неверующих? Пожалуй — так.

Так современные, так называемые христианские народы, Католическая Церковь со множеством ее богатств, США, стоящие во главе противников но­вого течения, не оказываются ли они хуже — китай­цев, индусов и неверующих людей разных стран? Не стремятся ли они использовать колониальные и по­луколониальные страны за дешевое сырье? Не гро­зят ли они разными бомбами несогласным с ними? Разве это христианство? Собрали большое количе­ство мирового золота и подкупают им нуждающиеся государства под видом "помощи". А в душе мы не язычники ли? Не относится ли и к нам обличение фарисеев лицемеров, что даем десятину с мяты, ани­са и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд (прав­ду), милость (любовь) и веру (истинную): сие надле­жало делать, и того не оставлять. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды... Торе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы по наружности каже­тесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония (Мф. 23, 23—28).

Когда задаешь себе такие вопросы, то совесть свидетельствует: в этом много правды! И спраши­ваешь: не хулится ли нами имя Божие? Откровен­но скажем: привлекаются ли народы через нас к хри­стианству? Не наоборот ли, не отталкиваем ли их от себя?

Миссионерское дело в США и даже в Англии по­ставлено было широко, но Китай отпал от их влия­ния, а от Англии — Индия. Франция послала в Ин­докитай проповедников, а теперь пришлось распла­чиваться горькими слезами. Англичане захватили больше всех на земном шаре пространства, а теперь дело их разваливается, даже свои доминионы отде­ляются.

Об Индии и говорить уже не приходится! Да, плохо кончаются дела у так называемых христианских на­ций. А мы не видим этого?

Да и как мы можем привлечь ко Христу людей, когда сами в жизни идем против Христова Креста?

И не будет ли возмездия и нам, лицемерам? Да прийдет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле!.. Истинно говорю Вам, что все сие прийдет на род сей! (Мф. 23, 35-36).

В заключительной главе, однакоже, обратимся к себе самим, и прежде всего к "вождям", духовен­ству.

Что нам смотреть на чужие сучки в глазах их, а своих бревен не видеть! Пусть они даже не "бревна", а тоже — сучки. Что нам пользы от чужих недостат­ков?

Не обращаясь к себе самим, невольно думаешь, как древние евреи про Христовы притчи об отнятии у них царства: "Говоря так, и нас обижаешь!"

Не относятся ли и к нам эти слова об "окрашен­ных гробах"?

Боюсь сказать уверенно, но приходится задумать­ся над этим.

Что же нам нужно делать тогда?

Иной, может быть, скажет: трудно это учение о "хлебе насущном". Нет сомнения: трудно. Но и "лег­ко"! Это сказал Сам Господь (Мф. 11, 30). Если бы это было невозможно, то Господь не дал бы нам та­кой молитвы: "хлеб наш насущный даждь нам днесь". Если же дал, значит, это возможно! Это облегчает жизнь вообще, и даже материальную.

Конечно, вопрос — в степени. Но важно, чтобы услышали мы в этом прошении призыв к насущно­му, необходимому, а не к обилию. А уж мера — дело совести каждого.

Затем, поелику все управляется промыслом Все­держителя, то нам нужно на него и полагаться во всем. Ведь Он же — Господин жатвы Своей (Мф. 9, 38).

Поэтому будем уповать на Него!

Соль добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее? Ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают ее. Кто имеет уши слышать, да слышит! (Лк. 14, 34—35), — сказал Господь.

Господи! Помилуй нас!...