ГІамять объ отце Іоанне Кроншадтскомъ дорога для каждаго христіанина. Чемъ былъ онъ великъ передъ Богомъ и людьми? Что всехъ влекло къ нему? Чемъ былъ такъ дорогъ о. Іоаннъ для русскаго сердца? Что особенно привлекательнаго было въ его душе и благочестіи? Эти вопросы естественно возникаютъ при мысли о той исключительной знаменитости и славе отца Іоанна при жизни, какой не удостоивались другіе праведные люди, подвизавшіеся въ последнія времена, пожалуй, — и во времена древнейшія.
Русское православное благочестіе обычно является благочестіемъ поста и покаянной скорби. Характернейшую черту нашего благочестія составляетъ сознаніе своей греховности предъ Богомъ и людьми и духъ самоукоренія, самобичеванія. Любимыми нашими молитвами считаются молитвы покаянныя, и между ними особенно любезна русскому верующему сердцу молитва св. Ефрема Сирина—„Господи и Владыко живота моего"...
Однако, постоянною скорбію о грехахъ своихъ и слезами покаянными не исчерпывается вся жизнь души. Вотъ наступаетъ праздникъ Святой Пасхи, съ ея всерадостнымъ торжествомъ, съ ея знаменитымъ словомъ Златоуста. Въ эти дивные часы священнаго, победоноснаго восторга и светлаго ликованія христіанскаго духа забываются печали покаянія, и христіанинъ ликовствуетъ божественною, всепрощающею любовію, такъ что не оказывается разницы между подвизавшимся и не подвизавшимся, между постившимся и непостившимся, между усерднымъ и ленивымъ, и все, безъ различія, приглашаются на великій духовный пиръ веры христіанской: все люди, безъ исключенія, составляютъ общій хоръ славословящихъ воскресшаго Христа, Победителя смерти и ада. Подобное же состояніе души мы переживаемъ и въ некоторые другіе большіе праздники и во дни причащенія Святыхъ Таинъ.
Въ обычное же время не только обычные грешные люди, но и подвижники-праведники проводили и проводятъ свою жизнь въ оплакиваніи своихъ греховъ и, подобно Ефрему Сирину, любятъ „плачевное житіе". Но между ними известенъ христіанамъ одинъ, который имелъ иную настроенность духа, который получалъ благодатную силу отъ Бога своимъ победнымъ, радостно-торжественнымъ хожденіемъ передъ Нимъ. Таковъ—Святитель Николай Чудотворецъ, и въ этомъ — объясненіе его превосходящей славы въ христіанекихъ народахъ, а особенно въ народе русскомъ.
Духомъ Святителя Николая водился и шествовалъ и возлюбленный нашъ пастырь, отошедшій ныне ко Господу, — о. Іоаннъ Кронштадтскій. Ему всегда былъ присущъ духъ радостнаго прославленія Бога, какъ у насъ, грешныхъ, въ день Св. Пасхи; отъ него не было слышно покаянныхъ воплей; онъ болыше радовался, чемъ скорбелъ: онъ, видимо, въ молодости еще отмолилъ свои грехи, и въ немъ постоянно ликовала эта благодатная, духовная победа надъ грехомъ, діаволомъ и міромъ... Видеть такого человека, слышать сего облагодатствованнаго христіанина, молиться съ этимъ великимъ пастыремъ Церкви Христовой, составляло великое духовное наслажденіе для русскаго народа. Отецъ Іоаннъ проходилъ въ своей жизни предъ нами, какъ носитель веры побеждающей, торжествующей.
Вотъ почему люди такъ неудержимо тянулись къ нему., такъ жаждали его. Каждый изъ нихъ какъ бы такъ говорилъ себе: „пусть я немощенъ и весь во грехахъ; но, вотъ. есть въ міре праведникъ, который препобеждаетъ нашу греховную природу; есть такая душа христіанская, которая все победила и получила благодатную силу великаго молитвеннаго дерзновенія, которая только и торжествуетъ о красоте сладчайшаго Іисуса"...
Однако же были и такіе люди; сами не обладавшіе духовною уравновешенностью, не знавшіе хорошо о. Іоанна и составившіе себе понятіе о немъ болыше по газетнымъ сообщеніямъ, которые утверждали, что о. Іоаннъ находится „въ прелести". Этимъ пустосвятамъ соблазномъ представлялись— и та внешняя обстановка, въ которой жилъ, подвизаясь на земле, этотъ праведникъ, и те вещественные знаки любви, которыми щедро одаряли о. Іоанна почитатели его. Смущали ихъ и карета, въ которой ездилъ о. Іоаннъ, и собственный его пароходъ, и шелковыя рясы, и брилліантовые кресты, которые онъ носилъ.
0, близорукіе люди! Они не знали, что для самого о. Іоанна шелкъ имелъ такое же значеніе, какъ и рогожа; что брилліанты для него были не дороже песка, который мы попираемъ ногами; что все подобные знаки почитанія и любви онъ принималъ не для себя, а ради любившихъ его, дабы не оскорбить ихъ добрыя чувства къ нему и расположеніе къ тому святому делу, которому служилъ онъ всю жизнь свою.
А, быть можетъ,—скажутъ,—о. Іоаннъ приближался къ типу техъ современныхъ мнимыхъ праведниковъ, „духовно-возрожденныхъ и спасенныхъ въ Боге", якобы, чуждыхъ греха, каковыми считаютъ себя наши сектанты — пашковцы, штундисты, баптисты и другіе, смеющіеся надъ подвигами покаянія, надъ постами, святыми иконами и прочими установленіями церковными?—Слава Богу, этого нетъ и не будетъ: о. Іоаннъ — не отъ ихъ части. Техъ обличаетъ самое ихъ самохвальство — почитаніе себя святыми и спасенными. Ибо даже, если святый Апостолъ Павелъ считалъ себя еще не достигшимъ Христа, говорилъ о себе: „стремлюсъ, не достигну ли и я, какъ достигъ меня Христосъ Іисусъ... Забывая заднее и простираясь впередъ, стремлюсъ къ цели, къ почести вышняго званія Божія во Христе Іисусе" (Филип. III, 12—14),—то этимъ ли самооболыценнымъ мечтателямъ считать себя совершенными?!
Какая же разница между о. Іоанномъ и этими мнимыми праведниками? — Дознать это вы можете сами. Попробуйте только основательно возражать имъ и задеть ихъ самолюбіе, какъ сейчасъ обнаружится, какого они духа. Тотчасъ же видъ ихъ резко меняется: изъ мягкихъ и ласковыхъ они становятся злыми и раздражительными, проповедуемые ими радованіе о Боге, миръ и въ человецехъ благоволеніе сменяются проявленіями грубаго гнева, доказывающаго, что въ нихъ вовсе нетъ благодатнаго духа, a — одно лишь лицемеріе. Въ этой раздражительности ихъ, по указаніямъ опытныхъ въ духовной жизни отцовъ, и заключается признакъ того, что одержимые ею находятся во власти злой, демонической силы („въ прелести").
Теперь вспомните, можно ли было такъ раздражить кроткаго и смиреннаго сердцемъ отца Іоанна? Ведь и онъ подвергался оскорбленіямъ какъ отъ своихъ, такъ и отъ чужихъ, ведь его же выгоняли вонъ изъ храма, а разве онъ раздражался, выходилъ изъ себя и злобствовалъ, подобно темъ мнимымъ праведникамъ? Именно, благодаря своему смиренномудрію и кротости, о. Іоаннъ, освободившись отъ всякой гордыни, могъ воспріять ту победную радость Христову, которая исегда сіяла въ немъ, какъ чудесный Божій даръ. И, вотъ, почему отецъ Іоаннъ былъ такъ возлюбленъ всеми.
Но если бы кто пожелалъ спорить и доказывать, что покаянная скорбь всегда должна сопровождать жизнь христіанина, тому полезно напомнить вотъ какое преданіе изъ жизни аѳонскихъ иноковъ. Согрешили два инока и аввою были посажены въ пиргъ (монастырскую темницу) на трое сутокъ. Когда оба они вышли изъ своего заключенія, то одинъ обливался горючими слезами о грехе своемъ, а другой инокъ весьма радовался, что победилъ свой грехъ. На вопросъ недоумевавшей братіи мудрый авва объяснилъ, что оба инока одинаково угодили Богу—и плачущій и радующійся.
Достойно вниманія и то, что о. Іоаннъ непреткновенно подвизался среди техъ искушеній тщеславія и гордости, какимъ обычно подвергаются все знаменитости въ міре. И это происходило отъ того глубокаго христіанскаго смиренія отца Іоанна, при которомъ онъ ни на минуту не переставалъ памятовать о Боге-Промыслителе и считать себя Его недостойнымъ рабомъ и слабымъ орудіемъ Его благости. „Предзрехъ Гос-пода предо мною выну, яко одесную Мене есть, да не подвижуся" (Псал. XV, 8),—могъ сказать онъ о себе вместе съ Псалмопевцемъ. И эта духовная умудренность о. Іоанна становится темъ удивительнее, что у него не было старца, по-видимому, въ продолженіе всей его жизни: онъ учился лишь у самой святой Церкви, въ ея уставахъ и преданіяхъ, въ ея дивномъ богослуженіи и слове Божіемъ. Своимъ неустаннымъ подвигомъ молитвы и сыновняго послушанія Церкви, своими непрестанными добрыми делами въ духе любви Евангельской о. Іоаннъ сумелъ смолоду убить въ себе духъ гордыни и созревалъ, затемъ, въ добрую пшеницу для житницы Христовой.
Какую же истину паче иныхъ возлюбияъ о. Іоаннъ? 0 чемъ наипаче любилъ онъ проповедывать? — Излюбленная мысль о. Іоанна, которая главенствуетъ въ его проповедяхъ и дневникахъ, есть та дорогая для православнаго сознанія истина, что все мы въ Боге составляемъ одно: ангелы, святые угодники и христіане, совершающіе свое спасеніе, живые и умершіе. Ближайшими способами этого единенія являются: возношеніе души нашей къ Богу въ молитве и теснейшее соединеніе со Христомъ Богомъ въ святейшемъ таинстве Евхаристіи.
Проповедь именно этой истины, засвидетельствованной глаголомъ Христовымъ: „дa ecu едино будутъ: якоже Ты, Отче, во Мне и Азъ въ Тебе, да и тіи вь Насъ едино будутъ" (Іоан. XVII, 21), особенно была полезна для Петербурга, где умножается пашковское лжеученіе, отрицающее общеніе святыхъ, якобы, по любви къ единому Ходатаю — Христу. Но Христосъ не самолюбивый гордецъ, который завидуетъ, когда прославляютъ Его друзей. Онъ сказалъ: „кто напоитъ васъ чашею воды во имя Мое, потому что вы— Хрисшовы, истинно говорю вамъ, не потеряетъ награды своей" (Марк. IX, 41). Или еще: „кто напоитъ одного изъ малыхъ сихъ толъко чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вамъ, — не потеряетъ награды своей" (Матф. X, 42). Проникнутый этимъ созерцаніемъ всехъ въ Боге, о. Іоаннъ вмещалъ въ своемъ сердце, вместе съ Богомъ, всехъ людей. И этимъ объясняется близость его ко всемъ и близость всехъ къ нему, и близость наша между собою, когда мы о немъ вспоминаемъ или молимся. Вотъ, и теперь мы составляемъ одинъ одушевленный ликъ, объединенный его вселюбящимъ духомъ.
Известно, что о. Іоаннъ не отличался геніальными умственными способностями и какими-либо другими выдающимися природными талантами, и темъ изумительнее являлись его духовное прозреніе, его близость къ Богу, великое вліяніе его на души людей и благодатная чудодейственная сила. Разгадку этого дивнаго явленія я получилъ отъ моего друга и школьнаго товарища — покойнаго Таврическаго епископа, преосвященнаго Михаила (Грибановскаго). При первомъ же своемъ свиданіи съ о. Іоанномъ, еще въ молодые годы своей жизни, онъ отозвался о Кронштадтскомъ пастыре такъ: „это человекъ, который говоритъ Богу и людямъ только то, что говоритъ ему его сердце: столько онъ проявляетъ въ голосе своемъ чувства, столько оказываетъ людямъ участія и ласки, сколько ощутитъ ихъ въ своемъ сердце, и никогда въ устахъ своихъ не прибавитъ сверхъ того, что имеетъ внутри своей души. Это есть высшая степень духовной правды, которая приближаетъ человека къ Богу".
Проверяя высказанную мысль своими наблюденіями, я нашелъ, что действительно о. Іоаннъ всегда и во всемъ былъ безусловно правдивъ и совершенно искрененъ. Это свойство Души о. Іоанна сказывалась и въ молитве его: некоторые возгласы онъ, следуя своему возвышенному молитвнному настроенію, произносилъ восторженно, а другіе — спокойно. Въ служеніи его Богу не было никакого уклоненія отъ этой высшей искренности; это служеніе являлось отрицаніемъ всякаго актерства. Ведя постоянную внутреннюю борьбу со всякими нечистыми, греховными помыслами, поверяя ежедневно чистоту своей души и правдивость своего сердца, о. Іоаннъ достигъ той высшей степени правдивости, которая только и приближаетъ насъ къ Богу, согласно слову святого Евангелія: „Блажени чистіи сердцемъ, яко тіи Бога узрятъ" Матф. V, 8).
Мы сказали, что отецъ Іоаннъ имелъ духовную близость ко всемъ людямъ. Эта близость сказывалась въ присущемъ ему чувстве самаго искренняго, горячаго и ко всемъ одинаковаго состраданія. Для обыкновеннаго человека это чувство недоступно въ той мере, какъ оно было у о. Іоанна, почему подвигъ его сострадательной любви ко всемъ людямъ необходимо признать подвигомъ неимоверно труднымъ и. какъ бы сверхчеловеческимъ. Ведь наша душа можетъ выразить самое искреннѳе и деятельное состраданіе двумъ, тремъ лицамъ въ одинъ день; если же ихъ явнтся еще несколько, то шестому, седьмому ближнему мы уже не только не будемъ въ состояніи, по немощи нашей, искренно сочувствовать и подлинно помогать, но ихъ притязанія на наше участіе сделаютъ ихъ самихъ для насъ противными. Этой ограниченностію нашей любви къ ближнему и объясняется то явленіе, что такъ спокойно и равнодушно относятся къ чужимъ страданіямъ доктора, больничные, кладбищенскіе священники и другія лица, постоянно присутствующія при человеческихъ страданіяхъ и смерти. Впрочемъ, если такой священникъ живо, искренно приветствуетъ всехъ покойниковъ, какъ братьевъ своихъ во Христе, отходящихъ въ горнее отечество къ Отцу небесному, то это— верный признакъ того, что онъ достигъ уже высокой степени нравственнаго совершенства, что въ немъ уже действуетъ благодать Божія, а не человеческая сила...
Теперь представьте себе, во сколько сотъ разъ более приходилось отцу Іоанну совершать эти подвиги сострадательнаго человеколюбія?! Во сколько сотъ разъ больше, чемъ всякому другому духовнику! И для всехъ у него доставало благодатнаго участія и ободренія. Когда же о. Іоаннъ въ этомъ тяжкомъ подвиге изнемогалъ телесно, то онъ быстро удалялся и уединялся, чтобы найти себе благодатное подкрепленіе въ молитве или чтеніи Святого Евангелія, после чего снова являлся къ людямъ неизменно благостнымъ и лучезарнымъ вестникомъ Евангельской любви...
И эту неземную красоту подвига человеколюбія, это неотразимое духовное обаяніе отца Іоанна признавали за нимъ не только почитатели его, но и все те, кто зналъ этого победоноснаго провозвестника веры Христовой. А для прочихъ его духовныхъ детей о. Іоаннъ былъ столь близокъ духовно, такъ всецело обаятеленъ, что становился для нихъ какъ бы частію ихъ собственнаго существа: эти люди почти каждое движеніе своего сердца стремились связать съ нимъ, съ его волею и всегда мысленно представляли себе: что бы онъ сказалъ или какъ поступилъ въ данномъ случае? Очень многіе ничего важнаго въ своей жизни не предпринимали безъ совета и благословенія о. Іоанна.
Такой духовный союзъ между о. Іоанномъ и его духовными детьми водворялся, главныыъ образомъ, черезъ молитву. И подобное чувство духовнаго взаимообщенія люди склонны были считать сверхъестественнымъ, и отсюда некоторые почитали его за воплотившагося вторично Христа. Вотъ, на этой-то прчве и возникло такое извращенное, болезненное явленіе, какъ іоаннитство, решительно осужденное и Церковію и самимъ отцомъ Іоанномъ. Происхожденіе .даннаго сектантскаго движенія довольно естественно: всегда около мощныхъ явленій въ жизни возникаютъ и заблужденія более или менее сильныя...
Хотя, такимъ образомъ, отецъ Іоаннъ и шествовалъ ликующимъ, победоноснымъ исповедникомъ Христовой истины, правдолюбивую чистоту своего сердца возвысилъ до степени лицезренія Божія и являлся светлымъ носителемъ великой сострадательной любви къ ближнимъ: однако, онъ и тогда, въ эпоху высшей своей славы на земле, не достигъ еще полноты Евангельскихъ блаженствъ. Онъ еще не понесъ тогда „страданія за веру" Христову, на него еще не былъ возложенъ венецъ, провозвещенный Христовымъ глаголомъ: „блажени будете, егда возненавидятъ васъ человецы и егда разлучатъ вы, и понослтъ, и пронесутъ имя ваше, яко зло, Сына Человеческаго ради" (Лук. VI, 22).
Но, вотъ, въ 1905 году, во дни революціонныхъ свободъ, когда нечестивцы втыкивали папиросы въ уста ликовъ святыхъ Божіихъ въ церковныхъ иконостасахъ, когда осквернялись и опрокидывались святые престолы въ алтаряхъ, тогда ополчились и на отца Іоанна враги Христовы гнуснымъ издевательствомъ и клеветою. Его возненавидели именно—„Сына Человеческаго ради"; поняли враги Христовой веры, что не возможно поколебать ее на Руси, пока нравственный обликъ о. Іоанна стоитъ не оскверненнымъ предъ сознаніемъ русскаго народа и общества. И, вотъ, они не остановились ни предъ какою клеветой, чтобы унизить его въ глазахъ людей. Но этимъ они только подняли его въ сознаніи верныхъ чадъ Божіихъ: на честной главе его заблисталъ венецъ исповедника, и мы съ полнымъ упованіемъ приложимъ къ нему продолженіе Христова приветствія: „возрадуйтеся въ день той и взыграйте, се бо мзда ваша многа на небеси".
А намъ, оставшимся на земле, радоваться ли его блаженной кончине, утешаться ли сею славою и благодатью или плакать о духовномъ упадке, въ состояніи коего покинута имъ наша поместная Церковь, наша православная Русь?— Скажу въ ответъ на это следующее.
Четыре года тому назадъ, въ день Сретенія, сообщили мне, что о. Іоаннъ, тогда тяжко болевшій, спрашиваетъ обо мне и желаетъ меня видеть. Обрадованный драгоценнымъ для меня вниманіемъ, я немедленно приветствовалъ его приблизительно такою телеграммой:
Поздравляю досточтимаго батюшку-отца Іоанна съ праздникомъ Сретенія Господня. Прошу васъ, подобно праведному Сѵмеону, не покидать земли и своего народа, доколе не возсіяетъ снова черезъ васъ возрожденное благочестіе, — светъ въ откровеніе языкамъ и слава людей Божіихъ.
Спустя несколько дней, я прибылъ къ о. Іоанну лично въ Кронштадтъ и здесь имелъ утешеніе услышать отъ него намекъ на то, что высказанное мною пожеланіе исполнится. Действительно, вопреки заявленію докторовъ, категорически утверждавшихъ, что о. Іоанну не придется выйти изъ комнаты до Пасхи и прожить дольше осени, онъ уже черезъ 4 дня, въ „прощеное воскресенье", совершалъ въ соборе литургію, затемъ служилъ весь постъ и Пасху, и съ техъ поръ прожилъ еще почти четыре года.
Какъ же теперь понять намъ исполненіе того молитвеннаго пожеланія? Въ томъ ли смысле, что последовавшая 40 дней тому назадъ кончина о. Іоанна является удостовереніемъ тому, что уже окончились для Россіи лихіе годы безбожнаго и мятежнаго беснованія и занялась заря духовнаго возрожденія, или въ томъ смысле, что взятъ изъ среды удерживаяй (2 Сол. II, 7) и приблизилось время окончательнаго торжества и безбожія и безстыдства?
Во всякомъ случае, приближается решительная борьба между верою и неверіемъ; во всякомъ случае, дорогой усопшій повелеваетъ намъ либо отстоять святую веру въ нашей общественной жизни, либо, если этому уже не суждено быть, то, по крайней мере, каждому отстоять свою собственную душу среди бурь злобы и страстей, поднявшихся на истину,—хромать на оба колена русскому обществу и народу далее невозможно.
Что бы Господь намъ ни судилъ, — радость или скорбь, спасеніе или погибель, каждый долженъ, взирая на кончину отца Іоанна, подражать его вере. Каждый изъ насъ дай себе, въ память о. Іоанна, обещаніе: „He скрывать своей веры святой!" „He уступать кощунникамъ и богохульникамъ!" Этимъ и свою душу мы оправдаемъ, и благословеніе получимъ отъ облагодатствованнаго пастыря Христова.