Приближающееся время говенія и исповеди большей части нашихъ православныхъ мірянъ всехъ сословій побуждаетъ насъ побеседовать съ читателями о существующей постановке исповеди въ нашей церковной практике и о желательныхъ въ ней улучшеніяхъ.
Спросимъ прежде всего, насколько исповедь удовлетворяетъ самихъ мірянъ? На этотъ, какъ и на большинство вопросовъ религіозно-нравственной жизни, можно услышать два ответа: одинъ отъ крестьянъ и вообще отъ „народа", а другой отъ „интеллигенции". Различаясь по своему содержанію, оба ответа, однако, на этотъ разъ соединяются въ выражаемомъ ими скорбномъ чувстве полнейшей неудовлетворенности; сходятся въ этомъ отношеніи какъ благочестивые, такъ и малорелигіозные представители народа и общества. Жалуется, напр., крестьянинъ на тяготеющій надъ душею его грехъ.— „А на духу ты покаялся?" спросите вы его. — „Сказать-то я сказалъ батюшке, да ведь не полегчало; ничего-то онъ мне не ответилъ, да и где-жъ ему сердечному? 300 человекъ насъ пришло въ пятницу, и безъ того замаялся онъ еовсемъ". Если крестьянинъ менее благодушный, то отъ него можно услышать нередко почти кощунственныя слова относительно исповеди. — ,Былъ я на духу, да что толку? Чего бы ни сказалъ попу, онъ тольно речь заминаетъ, да нагибаетъ голову, чтобъ поскорее отчитать разрешеніе и выпустить человека". Спросите у какого-нибудь не совсемъ изверившагося барина, почему онъ вотъ уже третій годъ не бьтлъ на исповеди.—Да зачемъ ходить-то? ответитъ онъ. Чтобы услышать вопросъ, соблюдаю ли я посты-и не осуждалъ ли ближнихъ, да затемъ невнятное бормотаніе разрешительной молитвы?" Вотъ юноша, еще неиспорченный, но глотнувшій уже лжелиберальной литературы. — «Вотъ вамъ и исповедь! говоритъ онъ. Я сказалъ священнику, что меня одолеваетъ сомненіе въ истине тела и крови Христовыхъ, а онъ чуть не на всю церковь закричалъ: молодъ ты еще разсуждать-то! Буду я съ тобой тутъ философствовать!»
Все зто картинки съ натуры, а не вымышленные факты; все это, конечно, не ново въ печати и притомъ не только въ церковной, но и въ светской, какъ публицистической, такъ и беллетристической. Но мы воспроизводимъ эту печальную действительность отнюдь не для осужденія духовенства, отъ котораго всего скорее можно услышать жалобы на ненормальную постановку исповеди, но для того, чтобы сообща посоветоваться о томъ, какъ пособить беде. Беда прежде всего, разумеется, заключается въ томъ, что въ Великороссіи укоренился обычай исповедывать только въ семь пятницъ великаго поста, въ великую среду и въ канунъ Благовещенія; затемъ являются исповедники въ три дня Успенскаго поста,— и вотъ въ продолженіе этихъ-то двенадцати дней священникъ долженъ отъисповедывать всехъ своихъ духовныхъ чадъ, которыхъ въ Россіи круглымъ числомъ приходится по полторы тысячи на каждаго іерея. Понятно, что, исповедуя по сто и по несколько сотъ человекъ въ день, утомленный и измученный священникъ не можетъ достойнымъ образомъ выдержать свое настроеніе и въ продолженіе техъ двухъ или трехъ минутъ, которыя онъ уделяетъ каждой кающейся душе. Нервы его бываютъ или разстроены до раздражительности, или притуплены до полной невозмутимости. Казалось, чего бы легче принимать исповедающихся въ продолженіе недели говенія ежедневно, кроме того устраивать для людей, несостоящихъ на казенной службе, говенія въ другіе посты, наконецъ, во время мясоеда? Но попробуйте-ка достигнуть такой реформы. Те же возражатели противъ существующей постановки исповеди, вместо живого содействія подобному начинанію духовника, не только откажутся воспользоваться нововведеніемъ, но будутъ вполне серьезно и искренно обвинять священника въ искаженіи православія. — „Какъ же я буду исповедываться не накануне причастія? скажутъ они. Ведь сколько нагрешишь за промежуточное время? Да притомъ разве я решусь приступать къ таинству исповеди, не приведя къ концу недельнаго говенія?" Никакіе доводы въ пользу того, что причастіе и исповедь, по смыслу каноновъ, не сутъ неразделимыя временемъ части единаго священнодействія, но два различныхъ таинства, вамъ тутъ не помогутъ. Нелегко и уговорить мірянъ принимать Св. Тайны въ дни преждеосвященныхъ литургій, коихъ все-таки не менее 16-ти въ каждомъ великомъ посту; даже по воскресеньямъ великаго поста, когда совершается полная литургія, не скоро соберете причастниковъ. Заставить же говеть въ другіе посты, или въ мясоедъ еще труднее. Попытки были, и нетъ недостатка въ жалобахъ пастырей на неудачный исходъ подобныхъ попытокъ. Однако, можетъ быть кому-нибудь и удавалось достигать желаемаго? Обратимся къ фактамъ.
Въ церквахъ военнаго ведомства нижніе чины причащаются по партіямъ на трехъ литургіяхъ каждой великопостной недели. Но это, скажутъ намъ, люди подневольные. Въ такомъ случае, вотъ, примеръ свободнаго установленія подобнаго же обычая въ церкви Георгіевской общины, что на Выборгской стороне въ Петербурге; тамъ вы увидите причастниковъ на каждой воскресной литургіи круглый годъ. У покойнаго протоіерея Полисадова исповедь въ великомъ посту начиналась чуть ли не со вторника еженедельно, причемъ некоторые откладывали причащеніе до субботы, а другіе принимали Св. Тайны на преждеосвященныхъ литургіяхъ. He говоримъ уже о приходской практике Западнаго Края, где міряне говеютъ разъ по пяти въ годъ; тамъ, кроме ежедневнаго исповедыванія въ теченіе всей второй половины великаго поста, пастырь имеетъ утешеніе видеть у святой чаши весь свой приходъ въ день престольнаго праздника, ради чего накануне къ нему съезжается человекъ двадцать окрестныхъ духовниковъ.
Во всякомъ случае вышеприведенныя явленія показываютъ, что и въ неподатливой Великороссіи пастыри могутъ постепенно устранить главное препятствіе къ достойному исполненію ихъ долга, какъ духовниковъ, т. е. устроить большее количество дней для выслушиванія греховъ и соответствующаго назиданія.
Вопросъ, кажется, сводится къ тому: какимъ образомъ заставить мірянъ полюбить исповедь настолько, чтобы достойное исполненіе ея предпочесть вековой привычке и установившимся предразсудкамъ? Въ теперешней краткой исповеди отсутствуетъ существеннейшая ея сторона—наученіе. Съ какой стороны оно ценно въ религіозной жизни, при существованіи (допустимъ) общественнаго учительства? Думается, что преимущество наставленій духовника предъ наставленіями проповедника не незначительно. Дейетвенность всякихъ вообще назиданій, какъ известно, только отчасти определяется ихъ внутренними достоинствами; едва ли не большее значеніе имеютъ: 1) субъективнре настроеніе слушателя, и 2) применимость наставленій къ его личной внутренней жизни. Съ этихъ-то двухъ сторонъ малое слово духовника часто ценнее многаго красноречія проповедника общественнаго. Разсеянный мірской человекъ разъ въ годъ собралъ свою совесть и после тяжкой борьбы съ самолюбіемъ и стыдомъ решился излить свою запятнанную душу предъ другимъ человекомъ. Это уже одно составляетъ великій подъемъ его духа и воспользоваться имъ посредствомъ проявленій задушевнаго участія къ его нравственной борьбе, посредствомъ посильнаго указанія того, какимъ образомъ всякій грешникъ, при сохраненіи условій своего внутренняго характера и внешняго положенія въ жизни можетъ мало-по-малу пролагать путь къ развитію въ себе присущаго ему семени добра,— о, это значитъ пробудить въ немъ энергію къ борьбе, возстановить въ немъ надежду на победу. Уже не ради отбытія гнетущаго долга, но по свободному стремленію христіанской совести поспешитъ онъ на исповедь и въ другой разъ; онъ уже не постесняется придти и не въ пятницу великаго поста, лишь бы воспроизвести те священные порывы, которые въ немъ возбуждены первою хорошею исповедью. Если же такихъ людей окажется несколько, такъ что прихожане привыкнутъ видеть причастниковъ и не въ урочные дни, то количество последнихъ будетъ возрастать съ каждымъ годомъ. Пусть же пастыри возьмутъ на себя подвигъ пріучать къ такому желательному нововведенію хотя техъ несколькихъ мірянъ, которыхъ имъ пришлось отъисповедать действительно по-божъи; а чтобы последнихъ было больше,—пусть постараются не ограничиваться повтореніемъ правилъ морали, но собственною душою проникать во внyтренній міръ грешника съ любовію и соболезнованіемъ.
Если міряне не решатся сразу говеть въ мясоедъ, то умноженіе причастныхъ дней можно ввести постепенно. На-чать можно съ полныхъ великопостныхъ литургій: воскресныхъ, благовещенской, наконецъ двухъ царскихъ (26 февраля и 2 марта), чтобы освятить дни гражданскаго торжества высшею духовною радостью прихожанъ. Вотъ у священника въ распоряженіи уже вдвое больше времени для исповеди, уже онъ въ состояніи значительно поднять ея значеніе. Затемъ привыкнутъ исповедываться и за два дня до причастія; затемъ — причащаться на преждеосвященныхъ; наконецъ, явятся говеющіе и въ прочіе посты, въ праздники, такъ что духовникъ возстановитъ мало-по-малу то доброе время, когда слова литургіи: „со страхомъ Божіимъ и верою приступите"—не будутъ оставаться одною формальностью, но каждый разъ пріобщатъ ко Христу несколько верующихъ душъ.
He безъ предварительнаго опыта пишутся эти строки, но и не въ виде единственно возможнаго исхода изъ печальнаго положенія нашихъ духовниковъ и кающихся. Если кто изъ первыхъ или последнихъ найдетъ что прибавить къ нашимъ словамъ, или возразить на нихъ: то, конечно, мы первые съ радостію встретимъ его ответъ. Подобный обменъ опытами внутренней религіозной жизни и деятельности, думается, способствовалъ бы къ процветанію св. веры еще лучше, чемъ различныя, даже и вполне разумныя меропріятія, касающіяся формальной стороны дела. Царствіе Божіе внутри насъ, a поэтому и созидать его возможно ничемъ инымъ, какъ благоразумнымъ руководствомъ христіанской совести.