Введение.

Пролог. "Словесная служба".

Сущность православного богослужебного пения очень хорошо выражена преподобным Иоанном Дамаскиным в первом воскресном песнопении 8-го гласа, завершающего наше осмогласие - основной закон богослужебного пения Святой Православной Церкви: наша богослужебная песнь - это песнь вечерняя по характеру и словесная по содержанию.

Вечер - направляющее начало духовной жизни на земле и богослужебной жизни Церкви (Быт. 1, 5). Господь наш Иисус Христос, неоднократно уподоблявший в Своих притчах Царствие Божие вечери, то есть вечерней трапезе, благоволил и сам залог Царствия - Евхаристию преподать на Вечери же.

Вечернее состояние природы гармонирует с нашими чувствами, активно вступающими в эту пору в духовную жизнь: день клонится к вечеру, а душа - к Богу. Солнце медленно склоняется к Западу. Опускается на землю тихий свет, умиротворяющий душу. Спадает зной напряженного дня, и на земле водворяется прохлада - глас хлада тонка - то самое состояние природы, в котором некогда повелено было пророку - ревнителю ощутить благостное Пришествие Божие (З Царств. 19, 12). Благоухают растения. Вкушают пищу в первый и единственный раз в сутки пустынники и постники. Неодушевленная тварь как бы в смиренном славословии преклоняется пред своим Создателем, а верующая душа, познав в этом преклонении тихий свет святыя славы безсмертнаго, явленный миру под сенью Воплощения, начинает в эти благословенные часы славословить преподобными гласы своего Жизнодавца - Господа. Это время, - время вечерней песни и словесной службы - дышит Божественной любовью, кротостью, миром и "ночной" строгостью, побуждающей каждого из нас оглянуться на прожитый день. Именно такой и создали святые отцы-песнотворцы нашу богослужебную мелодию - вечерней по духу и словесной, выразительной по содержанию. И какие бы разнообразные оттенки ни изображались этой мелодией в частности, - в основном она всегда остается вечерней.

Задачи настоящего исследования.

О церковном пении у нас в России написано много, особенно за истекшие сто лет, с тех пор как профессор-протоиерей Димитрий Васильевич Разумовский создал и выпустил в свет свой капитальный труд "Церковное пение в России" (1867-1869) [2.31]. За это время создано немало важных трактатов по данному вопросу: научные труды И.И. Вознесенского, С.В. Смоленского, В.М. Металлова, А.М.Покровского, Д.В. Аллеманова, А.А. Игнатьева и многих других исследователей. В начале текущего столетия вопросам церковного пения был посвящен и специальный православно-церковный журнал "Хоровое и регентское дело" (1909-1916), а также старообрядческий журнал "Церковное пение", в котором сотрудничали и наши видные ученые - такие, например, как С.В. Смоленский. О нуждах церковного пения неоднократно высказывались выдающиеся иерархи Русской Православной Церкви: митрополит Московский Филарет (Дроздов), Арсений (Стадницкий), митрополит Новгородский и его ученик Патриарх Московский и всея Руси Алексий (Симанский. -Ред.). Из журнальных публикаций послевоенного времени можно указать на статьи профессора Ленинградской Духовной Академии Л.Н. Парийского (ЖМП, 1949, № 11) и протоиерея Н. Трубецкого (ЖМП, 1959, №№ 10-12).

Нет возможности перечислить всего, что было написано за это время по вопросам церковного пения вообще и русского в особенности. Естественно, возникает вопрос: стоит ли снова обращаться к этой теме? Да, стоит. И стоит не потому только, что всякая наука в своем развитии беспредельна. Занятые историко-археологическими изысканиями и музыкально-теоретическими положениями, исследователи трудились, как выразился один из них, "над внешней стороной" церковного пения: их, главным образом, интересовала сторона вещественная, материальная, а духовной стороной они занимались или мимоходом, или вовсе обходили ее [2.12]. Наши церковно-музыкальные специалисты не сказали нам о пении самого главного - того, что Спаситель назвал единым на потребу (Лк. 10, 42), и не сказали этого не потому только, что не тем были заняты, а потому, что если бы и захотели, то не смогли бы сказать.

Чтобы стать на правильный путь в этом отношении, необходимо прежде всего поставить вопрос: для какой цели создано наше церковное пение и для чего оно существует? В самом ответе на этот вопрос мы получим все необходимое, всю нашу "программу".

Мы рассматриваем православное церковное пение как "словесную службу", то есть словесно-мелодическую часть нашего богослужения, и именно с этой стороны оно нам прежде всего дорого. Все прочее, касающееся нашего пения, имеет для нас значение второстепенное, и постольку, поскольку оно служит высшей цели - "единому на потребу". Поэтому, минуя музыкально-теоретические и археологические проблемы в области исследования нашего предмета, мы должны обратить все внимание на его богослужебную сторону, значение которой на сегодняшний день недостаточно раскрыто исследователями. Исторический элемент может нас интересовать примерно в той же мере, в какой он фигурирует в Священном Писании и святоотеческих творениях, то есть только в тех случаях, когда это необходимо для высшей цели.

Итак, рассматривая наше церковное пение как средство богообщения, в свете Откровения и церковного учения, мы должны решить следующие проблемы:

1. Установить церковную формулировку определения самого предмета.
2. Выяснить церковные основы нашего пения.
3. Раскрыть идейную сущность нашей церковно-богослужебной мелодии на основе осмогласия.
4. Составить полную грамматику русского православного церковного пения.

Но прежде чем приступить к решению этих проблем, необходимо выяснить и раскрыть саму сущность нашего предмета - пения Русской Православной Церкви, выявить его основные признаки, характерные черты - другими словами, все то, что требует от него слово Божие и учение Церкви. К этому мы, с помощью Божиею, и приступим теперь.

Светская и религиозная музыка.
Общерелигиозная и церковная музыка.
Протестантская и сектантская музыка.

В мире светском и в инославных религиозных обществах богослужебная музыка понимается в широком смысле этого слова - как вокальная, так и инструментальная. Поэтому, естественно, на первый план там выдвигается "немая" мелодия. В наших рассуждениях о пении вообще (и о неправославном тоже) мы также будем употреблять слово "музыка", но только в отношении инославного, а не православного пения.

Согласно общепринятой формулировке, музыка есть искусство, в котором посредством музыкальных звуков выражаются человеческие чувства и настроения. По способу исполнения музыка, как известно, разделяется на вокальную и инструментальную, а по отношению к религии - на светскую и духовную (религиозную).

Общемузыкальные теоретики называют наше пение вокальной музыкой религиозного содержания. Здесь надо сразу же сделать оговорку: общепринятая (светская) формулировка в отношении церковно-православного пения неприемлема, ибо она не соответствует духу православной церковности и не выражает существа предмета, хотя и употребляется в наших церковно-музыкальных кругах, за неимением собственной формулировки. Более того, как мы увидим ниже, такое определение порождает ряд неверных, чуждых Православию выводов относительно церковного пения.

Воспитательное значение музыки вообще и пения в частности (оно древнее музыки инструментальной) отмечено и философами древности, и отцами Церкви. Аристотель сравнивал действие музыки на душу с действием гимнастики на телесное развитие [2. 9, 120]. "Природа наша, - говорит святитель Иоанн Златоуст, - так услаждается песнями и стройными напевами, и имеет к ним склонность, что и грудные дети, когда плачут и бывают неспокойны, успокоеваются ими... И женщины, и путешественники, и земледельцы, и мореплаватели делают это для того, чтобы пением облегчить трудность работы, так как душа при звуках стройной песни легче может переносить скуку и труд" [1. 19-3, т.5, 151-153]. Так же рассуждает и святитель Василий Великий [1. 19-1, т. 7, 76].

Богослужение всех религий состоит, как известно, из двух основных элементов - действенного и словесно-музыкального. Музыка является неотъемлемой частью богослужения почти всех религий. В неправославных религиозных обществах наряду с вокальной музыкой употребляется и инструментальная, но доминирующее положение занимает музыка вокальная. Чем же отличается религиозная музыка от нерелигиозной, светской музыки?

Характерные черты религиозной музыки вытекают из самого понятия религии как союза божества с человечеством, где первое снисходит к второму в откровении, а второе восходит к первому в молитве и в исполнении божественной воли. С понятием божества во всех религиях сопряжено понятие величия, а в более близких к истине религиях - понятие чистоты и святости. Таким образом, существенными признаками религиозной музыки являются: серьезность, исключающая всякое легкомыслие и шутку, торжественность и спокойствие, достигаемые диатоническим движением мелодии. Эти качества свойственны всякой религиозной музыке: чем ближе к истине стоит данная религия, тем сильнее и ярче выступают они в музыке. История музыкальной культуры, тесно связанная с историей религиозной музыки, свидетельствует о наличии этих особенностей в культовой музыке древних языческих религий Египта, Вавилона, Индии, Китая, а также Иудеи и Византии. Исследователи также признают неразрывную связь музыки с поэзией как "одну из своеобразных черт музыкальной культуры древневосточных цивилизаций" вообще, независимо от религии [2.9, 57-58, 67-68, 82-83, 84, 130].

По своему характеру музыка древних нехристианских религий, вероятно, не могла быть музыкой радостной, светлой. Грехопадение удалило человека от Бога. После своего падения человек должен был возвращаться к Богу тернистым путем рабства и наемничества. В таком состоянии всякая встреча человека с Господом - это "страшный суд", как выразился один из наших современных церковных писателей [2.11-1, 1968, №3, №59]. Человек подзаконный при "лунном" свете Закона Моисеева чувствовал себя, правда, намного лучше по сравнению с язычником; однако и здесь он оставался отверженным. "Человек, удаленный из лона божественного бытия, обречен лишь на отдельные встречи с Богом, причем не "лицом к лицу", а через "стену" греха, стоящую между человеком и Богом. Отсюда всякая религия в своей сущности всегда трагична, - писал в своей статье "Русское православное церковно-богослужебное пение" протоиерей Н.Трубецкой [2.11-1, 1959, №10, №66].

В наше время часто смешивают понятие религии с понятием Церкви, особенно когда хотят противопоставить общество верующих обществу неверующих, церковное - государственному и так далее. На самом деле, это две вещи разные: религией мы называем взаимоотношение, а Церковью - общество. Из этих двух понятий вытекает разница между музыкой религиозной и церковной.

Исходя из понятия Церкви как религиозно-общественной организации, мы усматриваем в церковной музыке, кроме признаков общерелигиозных, еще особые, собственно церковные признаки, без которых она не может считаться церковной: самобытность, отражаемость и чинность. Этим церковная музыка отличается от музыки религиозной вообще, отражающей субъективно-религиозные переживания отдельных личностей и такие же "дикорастущие" религиозные чувства неорганизованной религиозной толпы.

Церковная музыка рождается в недрах данной Церкви так же, как слово говорящего человека рождается в устах только его самого: никто другой не может иметь контакта с его внутренним миром до тех пор, пока сам он не выразит своего внутреннего состояния (1Кор. 2, 11). Церковная музыка, прежде всего, самобытна: она не может быть навязываема извне, и если заимствуется, то заимствуется генетически, вместе с самим учением данной Церкви. Заимствованная таким образом, она, естественно, перерабатывается в частностях, соответственно национально-психологическим особенностям и местным условиям данного церковного общества, оставаясь неизменной в основном. Насажденная принудительно или оставленная без соответствующей переработки, церковная музыка не будет соответствовать своему высокому назначению: она не сможет отразить в точности религиозных чувств верующих данного церковного общества.

Церковная музыка - это зеркало, отражающее внутреннюю жизнь данной Церкви - ее учение и порождаемые им религиозные переживания всего общества в целом. Каждый член Церкви, взятый в отдельности, потому и есть ее член, что он исповедует веру церковную, молится церковно и вообще живет духовной жизнью своей Церкви.

Музыкальное отражение религиозной идеологии и соответствующих религиозных чувств легко заметно в богослужебной музыке протестантских обществ (мы имеем в виду протестантские общества с наиболее устойчивыми традициями). Здесь, прежде всего, слышится радость, ликование. Исповедуя свою святость, приобретенную через веру в Искупителя, христианин-протестант благодарит Бога - Благодетеля и радуется о своем спасении. В хоралах Мартина Лютера мы слышим мужество, призыв к борьбе, упование и простоту.

Как музыка общественной организации, церковная музыка, естественно, подчинена законам данной организации. Эта чинность тем выше и организованнее, чем ближе к истине сама Церковь.

Существенные признаки церковности в той или иной мере можно найти в богослужебной музыке всех религий. Некоторое исключение составляют мелкие рационалистические и мистические секты, возникшие после Реформации, хотя, надо заметить, остатки этих признаков там не исчезли еще окончательно.

Основоположник движения Реформации Мартин Лютер, отвергнув и расторгнув "узы и иго" Церкви (Пс. 2, 3), создав известную доктрину так называемого "внутреннего озарения" в толковании Священного Писания и выдвинув на первый план интерес к народному языку и народной песне, дал широкий простор человеческому разуму и воле. Увлекаемый заманчивой идеей собственной святости, протестант, естественно, должен был отодвинуть на второй план святость самой религии - то, без чего, собственно говоря, религия немыслима. Лютер положил начало переработке мотивов народной песни и католических церковных мелодий для своих богослужебных песнопений. Последователи его продолжили эту деятельность. Но если у протестантов "ортодоксальных" существуют, все же, в этом отношении какие-то пределы, традиционные правила, то в протестантских сектах действует полная свобода, вернее - произвол, основанный на той же пресловутой доктрине "внутреннего озарения". Особенно этим отличаются русские секты. Утратив жизненную связь с Богооткровенной религией и создав собственное "откровение", общества эти мечутся из стороны в сторону, что, естественно, отражается и в их богослужебной музыке. Наряду с песнопениями, самобытными по тексту и мелодии, здесь употребляется не только любая мелодия - от православно-богослужебной до народно-песенной, -- но и церковно-православные песнопения целиком. Так, хлыстовские секты употребляют в своих "молитвенных" собраниях песнопения "Небеснаго круга", "Отверзу уста моя" и мн. др. В собраниях баптистов можно услышать "Ныне отпущаеши" и "Хвалите Имя Господне" А.А.Архангельского; в мен-нонитском гимне "Боже вечный" звучит мелодия одной из наших композиций "Свете тихий", причем, без малейшего изменения. Многие песнопения баптистов имеют мелодии русских песен, романсов и вальсов с незначительной переработкой, а иногда и в чистом виде. Так, баптистский гимн "Пастырь добрый ищет", с припевом "Ищет тебя, ищет тебя", имеет напев русской народной песни "Вдоль да по речке"; один из меннонитских гимнов поется на мотив известной русской песни "Коробейники". Много сектантских гимнов положено на мотив любовных романсов и оперных арий. Сектант употребляет православные мелодии не потому только, что текст этих песнопений взят из Библии, и не по тяготению к нашей Церкви, нет. Не по привязанности к миру употребляет он и светские мелодии: он применяет их лишь потому, что все это соответствует духу его религии, отражает его религиозное мировоззрение по совпадению.

Церковные мелодии христианского Запада, даже самые лучшие из них, - это красивые музыкальные картины, ласкающие слух так же, как радует глаз картина, мастерски написанная красками на полотне. Красота эта не совсем мирская, не театральная, но ее нельзя назвать и истинно духовной. В мажорных мелодиях западной церковной музыки звучит блаженная, самодовольная радость, а в минорных - земной укачивающий покой. Такая музыка легко становится популярной, успешно действует на слабые стороны человеческой души. Исходя из произвольного понимания слов апостола Павла, противопоставляющего (а не сравнивающего) благотворное действие священных песнопений искусственному воздействию алкоголя (Еф. 5, 18-19), западные христиане склонны понимать духовную радость в смысле своего рода духовного опьянения, которым фактически и является их церковная мелодия. Мелодия безмерной радости и усыпляющего покоя превращает земную подвизающуюся Церковь в торжествующую Церковь Небесную, чего на земле, конечно, нет и быть не может. Но протестанты и, прежде всего, баптисты называют свою религию "непрерывной пасхой", что и отражает их богослужебная музыка.

Таковы существенные признаки религиозной музыки вообще и инославной богослужебной музыки в частности.

Выше было сказано, что общепринятая формулировка, применяемая в отношении музыки инославных вероисповеданий, для нашего церковного пения не подходит, и даже может принести вред. Теперь мы вплотную подошли к решению этого вопроса. В чем же тут дело?

Если церковное пение есть вокальная музыка, - а последняя, как известно, является одним из видов искусства, - то оно должно подчиняться соответствующим законам искусства, в данном случае - всем правилам обще музыкальной теории; текст должен подчиняться мелодии, а мелодия - ограниченному размером такту и прочим требованиям теории. "Музыкальное искусство само по себе едино, и двух независимых музыкальных искусств быть не может" - так писал последний из исследователей старой школы, священник А.Игнатьев в 1916 году [2.12, 470]. Если церковное пение как музыкальное искусство выражает чувства и настроения церковного общества в целом, то почему оно не может отражать субъективных настроений художника-композитора, особенно тогда, когда эти настроения отвечают вкусам какой-то части этого общества? Отсюда напрашивается вывод: сколько композиторов, столько и настроений, столько и мелодий, их отражающих. Да и у одного и того же художника один и тот же сюжет может в разное время вызвать различные настроения и переживания. Вот вам и протестантский персонализм: сколько верующих, столько и религий. Наконец, если церковное пение есть музыкальное искусство, то оно не должно отставать от жизни: оно должно применяться к требованиям и вкусам общества, должно идти, так сказать, в ногу со временем. Отсюда и джазовая музыка при богослужении, и реквием, и литургическая драма. Все это чуждо нашей Православной Церкви. Итак, можно ли наше церковное пение назвать музыкой? Рассмотрим этот вопрос.

Является ли наше церковное пение музыкой и искусством?

Греческое слово ( ), перенесенное в славянскую Библию без перевода, но с незначительным изменением (мусикия), встречается в Священном Писании всего лишь два раза - в Книге пророка Даниила, где повествуется о повелении вавилонского царя Навуходоносора созвать всех начальствующих его страны на обновление истукана, поставленного по его же повелению на поле Деире. Когда все они собрались, глашатай (в славянском "проповедник") обратился к ним с такими словами: Вам глаголется, народи, людие, племена, языцы: в оньже час аще услышите глас трубы, свирели же и гусли, самвики же и псалтири и согласия, и всякого рода мусикийска, падающе покланяйтеся телу златому, еже постави навуходоносор царь.. (Дан. 3, 4-5). В той же главе, несколько ниже (с. 14-15) это же обращение буквально повторено самим царем Навуходоносором. Помимо этих двух мест, слово "музыка" в Библии больше не встречается. Нет его даже в хвалебной книге Псалтирь, где очень часто говорится о пении и музыкальных инструментах того времени, употреблявшихся при ветхозаветном богослужении. Примечательно, что Псалмопевец, перечисляя в 150-м псалме музыкальные инструменты, не делает обобщения, как это мы видим у пророка Даниила. Отношение святых отцов-песнописцев к этому слову также нельзя назвать положительным. Мусикийским органом согласующим, и людем безчисленным покланяющимся образу в деире, три отрацы не повинувшеся, - говорит творец канона усопших 8-го гласа [1.14, 282]. Безстудней ярости же и огню, божественное желание сопротивляяся, огнь убо орошаше, ярости же смеяшеся, богодохновенною словесною преподобных тривещанною цевницею, противовещая мусикийским органом посреди пламени: препрославленный отцев и наш боже, благословен еси, - говорит святой Косма в 7-й песни канона на Успение Пресвятой Богородицы. В обоих этих песнопениях отцы-песнописцы прямо противопоставляют явление, обозначаемое этим словом, всякому благочестию.

Почитатели и защитники слова "музыка" могут представить на приведенные нами доводы множество всевозможных возражений, но главное не в этом: светское слово "музыка" не подходит нам потому, что оно не соответствует святости нашего предмета - церковного пения. Архиепископ Филарет Черниговский замечает, что слово "гимн" ( ), как оскверненное язычниками, древними христианами не употреблялось, а заменялось словом [2.40, 51]. Митрополит Московский Филарет (Дроздов) в свое время указывал, что "итальянские названия - "соло", "дуэт", "трио" неприлично видеть переносимыми из театра в Церковь" [2.39, №369, №472]. Таким образом, слово "музыка" в церковном употреблении неуместно: оно у нас диссонирует с богослужением так же, как и прочие светские концертные термины: сцена, хормейстер, антракт и т.п. Если светские музыкальные специалисты и теоретики называют наше церковное пение музыкой, в их устах это звучит вполне нормально; мы же можем употреблять его только в отношении светского и неправославного пения, а в отношении богослужебного пения нашей Церкви его следует избегать, заменяя более соответствующими его существу терминами. Наше церковно-богослужебное пение - это, прежде всего, словесное служение Богу, и притом церковно-общественное, а не индивидуальное. Поэтому в нем нет и не может быть места ни абстракционизму, ни религиозному субъективизму. Известный писатель, музыковед и меценат XIX века В.Ф.Одоевский писал: "...отцы наши называли церковное пение не музыкой, а словесной мелодией" [2.19, 116-117].

Наше богослужебное пение мы можем назвать только Искусством с большой буквы, то есть искусством в превосходной степени, как Библию мы называем Книгой или святых отцов Церкви - Писателями. Православное церковно-богослужебное пение, по меткому выражению протоиерея Н.Трубецкого, есть "надыскусство", граничащее с откровением, ибо в нем "действует не народный гений, не мудрость века сего, а голос Церкви, одухотворяемой и просвещаемой Духом-Утешителем, пребывающим в ней по обетованию Божественного Основателя" [2.11-1, 1959, №12, №48].

Характерные черты православного богослужебного пения:
священная древность и отражение четырех догматических свойств Церкви.

Имея в полноте и совершенстве все свойства религиозной и церковной мелодии, наше богослужебное пение обладает еще и собственными свойствами: оно, прежде всего, есть пение православное вообще и отражает догматические свойства Церкви, в которой оно возникло и образовалось.

Православие, по выражению архиепископа Никанора Херсонского, состоит в том, что "все, хранимое Церковью доныне, не только в основе, но и в весьма многих подробностях, в неизменном богоустановленном виде происходит от Самого Христа и Его святых апостолов и восходит по своему началу правым и прямым путем ко временам апостольским" [2.11-5, №9, №98]. Другими словами, Православие - это Богооткровенная, и потому абсолютная истина. В чем же состоит православность нашего богослужебного пения?

Наше церковное пение уходит своими корнями вглубь библейской истории, к пению Церкви ветхозаветной - древней хранительницы Богооткровенных истин. Древнеиудейская распевная речитация (псалмодия), словесный ритм и "типовые мелодические модели" (попевки) стали основными признаками нашего церковного пения [2.9, 85-88, 128]. Первые проблески нашего осмогласия ученые находят в древнеиудейской ладовой структуре, "предвосхитившей греческие лады" [2.9, 87]. Священные мелодии "подзаконной" Церкви, принесенные лучшими ее сынами в Церковь Христову, легли в основу православного греко-сирийского осмогласия, достигшего позднее своего апогея в нашем великороссийском знаменном осмогласии на заре XVII века.

Православная Церковь бережно хранит священные традиции. Словесно-разумную сторону нашего богослужения составляют пение и чтение; разница же между ними состоит только в мелодической широте. Наше церковное пение - это мелодически расширенное и украшенное чтение, а чтение - это то же пение, сокращенное в мелодии соответственно содержанию текста и требованиям Устава. Текст и богослужебный Устав являются факторами, непосредственно управляющими богослужебной мелодией.

Православно-богослужебное пение не может не отражать внутренних свойств Церкви: оно, как и сама Церковь, также является единым, святым, соборным и апостольским, чем, собственно, и отличается от инославной церковной музыки.

Православное единство выражается в нашем богослужебном пении прежде всего через единство мелодической идеи. Его нетрудно уловить даже на слух, если прислушаться к мелодиям православных автокефальных Церквей - в особенности, Церквей славянских народов. Такое единство, как мы уже видели, есть отчасти и в инославных обществах, но у нас оно выступает особенно, по-православному. Наши древнецерковные распевы - как северные, так и юго-западные, - красуясь собственными характерными чертами национальной самобытности, неизменно сохраняют православное единство мелодической идеи, ибо все они исходят из единого источника, имеют единую духовную основу - Православие.

Идея православного единства отражается и в самом способе исполнения - в единогласии. "В Церкви должен всегда быть слышим один голос, - говорит святитель Иоанн Златоуст, - так как она есть одно тело. Потому и чтец читает один; и сам, имеющий епископство, ожидает, сидя в молчании; и певец поет один; и когда все возглашают, то голос их произносится как бы из одних уст; и беседующий беседует один" [1.19-3, т. 10, 375]. Таким образом, всякое многогласие в церковном пении, - будь то многогласие XVI XVII веков, созданное дьячками-профессионалами, или многогласие наших дней, внесенное в Церковь мирскими "мастерами" концертного исполнения, - одинаково чуждо нашему пению, ибо оно противоречит идее православного единства. Апостол Павел требовал единства в богослужении даже при наличии харизмы, ибо пророчество не разрушает Закона (1Кор. 14, 8-19, 23-35).

Православное единство требует также согласного исполнения песнопений [1.16, 75 правило Шестого Вселенского Собора].

Безчинный вопль поющих в церкви, - говорит церковный Устав, - не прияти того к церковному пению, не приятен есть: да извергутся сана своего, и паки в церкви да не поют [1.20, гл.28]. 174 правило Номоканона гласит: Не подобает пети велегласно и естество на вопль понуждати. Таким образом, в нашем церковном пении не допускается ничего противоестественного. Сила звучания каждого поющего голоса в отдельности должна быть ограничена пределами естественной (разговорной) громкости; в противном случае чрезмерно сильное звучание поющих голосов обязательно даст то, что Устав называет "бесчинным воплем". Ни один голос не должен по силе звучания выделяться из общего числа поющих голосов. Никому также не позволяется самовольно сокращать или расширять церковную мелодию, а тем более - изменять богослужебный текст или обессмысливать его в целях приспособления к изобретенной "мелодии". Сила звучания всего хора также должна ограничиваться пределами естественной громкости. По замечанию митрополита Московского Филарета, здесь достаточно одной лишь свободы голоса: так называемое "возможное усиление - это уже крик" [2.39, №379, №172].

В православном богослужебном пении отражается и второе догматическое свойство нашей Церкви - святость.

Наша Святая Православная Церковь, призванная освящать своих членов, или, по апостолу, - "совершать святых" (Еф. 4, 10-13), осуществляет это освящение в своей внутренней жизни через священнодействия, связанные с "словесной службой", которая, как уже было сказано, вся, за исключением проповеди и негласных молитв, заключается в пении, расширенном или сокращенном по требованию богослужебного Устава.

У нас богослужебная мелодия не просто сопровождает священный текст, а отражает его содержание и восполняет (интерпретирует) его, передавая то, что невозможно выразить словесно; поэтому она свята как по содержанию, так и по положению своему.

Говоря о святости, мы обычно соединяем с ней такие качества, как чистота, высота, величие. Православно-богослужебная мелодия, отражающая в себе тайны Царствия Божия - царства, не от мира сего (Мф. 13, 11; Ин. 18, 36) - является, прежде всего, мелодией премирной, мелодией духа. Этим она отличается от всякой другой религиозной и церковной музыки. Возвышаясь над миром греховной суеты и служения страстям, мелодия эта имеет свой особый, неведомый миру язык понятий. Святитель Иоанн Златоуст, обращаясь к современному ему светскому обществу, говорил: "Не только то ужасно, что вы внушаете детям противное заповедям Христовым, но и то еще, что прикрываете порочность благозвучными наименованиями, называя обладание богатством - свободой, славолюбие - великодушием, дерзость - откровенностью, расточительность - человеколюбием, несправедливость - мужеством... вы и добродетели называете противоположными именами: скромность - неучтивостью, кротость - трусостью, справедливость - слабостью, смирение - раболепством, незлобие - бессилием" [1.19-3, т.1, 90]. Таковы были понятия во времена Златоуста в светском верующем обществе; в языческом же обществе было еще хуже: там пороки не только назывались добродетелями, но и боготворились [1.19-2, т.1, 535]. Мир, понимаемый в смысле греха, остается таким же, доколе существует грех. Все это не могло не отразиться в светской музыке. "Светское пение и церковное совершенно различны по характеру выражаемых ими мыслей и чувств. В первом мы часто слышим рельефное выражение чувств, совершенно чуждых благочестию: возмущение духа плотскими страстями и оправдание поступков, противных Закону Божию и гражданскому, сетование на утрату земных благ и вопли отчаяния, беззаботную рассеянность и безрассудную удаль, горделивое сознание своих достоинств, самонадеянность, саркастический смех над ближними. Мотивы церковных песнопений, напротив, имеют характер отложения земных попечении, благодатно-невозмутимого спокойствия и примирения человека с собой, Богом и людьми или сердечно-благоговейного умиления перед величием, святостью и благостью Бога и небожителей, светло-высокой торжественности и самоуглубления [2.8, 7-8]. Но и это еще не все. В противоположность мирским мотивам, наша богослужебная мелодия является мелодией чистой и совершенно бесстрастной. В ней не только исключается отражение извращенных мирских понятий, смешение греха с добродетелью, но и положительное дается здесь в свете духовном. Здесь все проникнуто бесстрастием. Радость, печаль, свет, покой - все это звучит здесь необыкновенно, или, как говорит святитель Иоанн Златоуст, - "духовно" [1.19-3, т. 11, 433].

В отличие от католического и протестантского богослужений, в которых преобладают утилитаризм и проповедь в прямом смысле этого слова, наше православное богослужение, будучи по своему содержанию хвалебно-назидательным, по характеру своему приближается к богослужению небесному, как отметил профессор М.Скабалланович [2.33, ч. 2, 12]. Это же следует сказать и о нашей богослужебной мелодии, ибо именно так понимали ее отцы Церкви.

Святой Иоанн Златоуст заповедует православным христианам учиться духовному пению, восходя постепенно от псалмопения к гимнословию. "Если ты навыкнешь петь псалмы, - говорит святитель, - тогда сумеешь петь и гимны. А это дело божественное... Гимны, а не псалмы воспеваются горними силами" [1.19-3, т. 5, 603]. "Псалмы заключают в себе все, а затем гимны - ничего человеческого; когда он будет сведущ в псалмах, тогда узнает и гимны, представляющие собой дело более святое, так как высшие силы гимнословят, а не псалмословят" [1.19-3, т. 11, 433]. Ясно, что гимнами святитель называет здесь новозаветные песнопения Духа, о которых говорит Апостол, и которые во времена Златоуста стали прочно входить в церковное употребление, но не имели еще полного и окончательного устройства, как и само богослужение.

Наша богослужебная мелодия свята не только по содержанию, но и по положению своему. Ей, как и всякой вообще святыне, свойственна священная неприкосновенность. Основы этой идеи даны Самим Богом еще в Ветхом Завете - в третьей и четвертой заповедях Закона Моисеева (Исх. 20, 1-17). На протяжении ветхозаветной истории можно видеть ряд случаев наказания нарушителей закона о священной неприкосновенности, причем не только злонамеренных и нерадивых, но даже и благонамеренных, таких, например, как Оза (2Царств. 6, 6-7). Господь Иисус Христос подтвердил этот закон, дважды очистив храм Иерусалимский, несмотря на то, что там шла не просто торговля, а продажа предметов и размен монет, необходимых для богослужения (Ин. 2, 14-16; Мф. 21, 12-13). Основываясь на этом евангельском повествовании, святитель Василий Великий говорит: "Святыни не должно предавать поруганию, присоединяя к ней что-нибудь из служащего к общему употреблению" [1.19-1, т. 2, 23].

Таким образом, на основании слова Божия и учения святых отцов и учителей Церкви, мы должны сделать в отношении святости церковного пения следующие выводы: в церковно - богослужебную мелодию, отражающую связанный с ней богослужебный текст, нельзя вносить ничего постороннего - будь то мирская песня или неправославное песнопение, - причем даже в тех случаях, когда делающий это возмнится службу приносити богу (Ин. 16, 2). 75 апостольское правило запрещает употреблять для мирских (домашних) надобностей сосуд, бывший в церковном употреблении. Понятно, что употребление богослужебной мелодии с текстом мирских песен - кощунство. Более того, само употребление богослужебных песнопений Устав Православной Церкви ограничивает местом (храмом) и временем их прямого назначения: Не подобает имети во общем житии устава, кроме общины пети псалмы особне, или ину службу, но вся посреде быти, разве аще что по праведному слову, на пользу и спасение души есть, по коемуждо предписахом образу, и с настоящаго советом [1.20, гл.37]. При должном внимании поющих и слушающих, священные песнопения освящают их слух и язык, как говорит святой Иоанн Златоуст [1.19-3, т. 5, 151-153].

Православное богослужебное пение является не только единым в самом себе, но и объединяющим. Это свойство вытекает из третьего догматического свойства самой Церкви - соборности. "Давид имел псалтирь с бездушными струнами, и Церковь имеет псалтирь, устроенную из струн одушевленных. Наши языки суть струны этой псалтири, - которые издают хотя и различные звуки, но согласное благочестие. Жены и мужи, старцы и юноши, хотя и отличаются друг от друга по возрасту, но не отличаются по псалмопению, потому что Дух, настраивая голос каждого, производит во всех согласное пение... Вот какой-нибудь псалом соединил различные голоса, и поднялась одна созвучная песнь, все - юноши и старцы, богатые и бедные, жены и мужья, рабы и свободные начали петь одну мелодию. Если музыкант, соединив с помощью строгого искусства различные струны, делает из многих струн, остающихся многими, одну струну, то что удивительного, если сила псалма и духовной песни делает то же самое" - так рассуждает святой Иоанн Златоуст [1.19-3, т. 5, 583; т. 12, 313]. Это единство во множестве различно толкуют сторонники унисонного пения и поборники гармонического. Как те, так и другие применяют его по-своему. Первые, ссылаясь на древность унисона, считают единственным средством, выражающим единство -- унисон; вторые же, наоборот, указывая на естественную закономерность гармонии, признанную еще философами древнего мира, предпочитают гармонию [2.9, 120-121].

Православная Церковь вопросами гармонизации богослужебного пения никогда на занималась. Споров по этому поводу никаких не было, а потому нет и соборных постановлений. Отсутствие конкретных указаний Священного Писания и законодательных актов высшей церковной власти по этому вопросу дает простор для деятельности представителям обоих направлений, и вопрос этот на сегодняшний день считается у нас открытым, хотя решение его нельзя считать недоступным: в мире не бывает явлений, неведомых Слову Божию. Что же касается творений отцов Церкви, то здесь мы находим высказывания, которые можно назвать скорее утвердительными, нежели отрицательными. Возьмем приведенные нами слова Златоуста. Если святитель нашел музыкальное созвучие пригодным для наглядного объяснения единства Церкви, то почему такое созвучие не может быть пригодным в качестве средства, выражающего это единство?

Наше богослужебное пение является соборным (объединяющим) не потому только, что оно физически объединяет поющих в едином звучании их голосов, но и потому, что оно, будучи единым голосом единой Вселенской Церкви, приносится Богу как словесная жертва хваления от лица всей Церкви. Предстоящие и молящиеся - это не слушатели, присутствующие при богослужении и, в лучшем случае, молитвенно переживающие слышимое: они так же, как и поющие, приносят Богу словесную службу, с той лишь разницей, что те, по благодати Божией, совершают эту службу гласно, отверзая свои уста, а эти совершают ее внутренне - умом и сердцем. О таком негласном пении говорит святой Иоанн Златоуст: "Можно петь и без голоса, когда душа внутри издает звуки, потому что мы поем не для людей, но для Бога, Который может слышать сердца и проникать в сокровенную глубину нашей души... При таком песнопении, будет ли кто стар или молод, или с грубым голосом, или совершенно не знаком с стройностью пения, в том не будет никакой вины. Здесь требуется целомудренная душа, бодрый ум, сердце сокрушенное, помысл твердый, совесть чистая. Если с такими качествами ты вступишь в святый хор Божий, то можешь стать наряду с самим Давидом" [1.19-3, т. 5, 153]. К такому именно пению призывает Церковь своих чад, возглашая устами певца: Приидите воспоим вернии:, Воспоим вси людие: и т.п.

Вера православная есть вера апостольская, наздани бывше на основании апостол и пророк (Еф. 2, 20) Святая Православная Церковь свято хранит писанное и неписанное апостольское учение в отношении всех сторон своей внутренней жизни вообще и церковного пения в частности.

В посланиях святых апостолов мы находим все необходимые наставления, касающиеся нашего предмета. Так, в Послании к Коринфянам апостол Павел пишет: Вся же благообразно и по чину да бывают (1 Кор. 14, 40). Архиепископ Филарет Черниговский видит в этих словах апостола первый намек на уставность [2.40, 25].

Апостол Иаков заповедует злостраждущим творить молитву, а благодушествующим - петь (Иак. 5, 13). В Послании к Ефесянам апостол Павел дает следующее наставление: И не упивайтеся вином в немже есть блуд: но паче исполняйтеся духом: глаголюще себе во псалмех и пениих и песнех духовных, воспевающе и поюще в сердцах ваших господеви (Еф. 5, 18-19). В Послании к Колоссянам он пишет: Слово христово да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших господеви (Кол. 3, 16). В этих апостольских наставлениях нетрудно усмотреть все основные принципы церковного пения: оно должно быть назидательным, утешительным, благодатным, чинным и мелодически растяжимым в зависимости от содержания, времени употребления и степени духовного совершенства верующих. Противопоставляя благодатное воздействие священных песнопений действию вина, которое создает временное мнимое "благодушие" и разжигает низменные страсти, апостол дает понять саму сущность истинного благодушия, неземной трезвенной радости, - радости созидающей, а не развлекающей, упокоевающей, но не усыпляющей душу.

Священная мелодия, отражающая "словеса Духа", и срастворенная с ней благодать делают человека способным к пению внутреннему, о котором говорит Златоуст. Святитель подчеркивает, что пение священных песнопений, при должном внимании поющих и слушающих, благотворно и спасительно действует само по себе: "Где песни духовные, туда снисходит благодать Духа, и освящает уста и душу... Даже хотя бы ты не разумел силы слов, приучай по крайней мере уста произносить их, и язык освящается этими словами, когда они произносятся с усердием" [1.19-3, т. 5, 151-153 ].

Слова апостола во псалмех и пениих и песнех духовных толкователи понимают по-разному: одни под псалмами разумеют иудейские песнопения или же ветхозаветные "пророческие" песни; другие относят "пении и песни духовные" к новозаветным песнопениям; третьи, наоборот, псалмы и "пении" соединяют в одно; четвертые относят все три вида к новозаветным [2.15, т. 11, 108, 267; 2.40, 23-2 5 ]. Святой Иоанн Златоуст, толкуя это место, разделяет песнопения на псалмы и гимны, как мы уже видели, и предпочитает вторые первым. Вот почему отцы Церкви не распространили закона осмогласия на псалмы и песни пророческие. Песнопения эти, как словеса пророческие, как песни служебные (1Пет. 1. 12) в богослужении всегда предшествуют песнопениям духовным, во всем подчиняясь им, или исполняются на глас, наиболее соответствующий их содержанию, в тех случаях, когда поются отдельно от песнопений новозаветных.