65. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЦЕРКВИ И ГОСУДАРСТВА В РОССИИ. ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

65.1. Церковь и государство в допетровскую эпоху. Взаи­моотношения между государственной властью и Православ­ной Церковью составляли стержень политической системы Российского государства. Начиная с конца XV века, для рус­ского правосознания приобрела чрезвычайно весомый харак­тер идея преемства Руси Византии - Ромейскому царству. Эта идея развивалась в контексте учения о Третьем Риме.

Взаимоотношения Церкви с государством у нас сознатель­но строились по византийской модели. Но при этом у Рус­ских государей, в отличие от византийских василевсов, не было наследия языческого Рима. Поэтому симфония церков­ной и государственной власти у нас в древности осуществля­лась в формах более правильных и церковных. В допетров­ской России великокняжеская, а потом и Царская власть, ограничена была не только традиционным, обычным правом, но и принципиальной независимостью от Царя высшей цер­ковной власти - Освященного Собора и Патриарха.

Отступления от симфонического строя церковно-государ­ственных отношений у нас в одних случаях носили индивидуальный характер - тираническое правление святоубийцы Иоанна Грозного, в других же имели характер менее выра­женный, более мягкий и сдержанный, чем в Византии, - как это проявилось, например, в столкновении царя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном, обусловленном, поми­мо личных качеств монарха и Патриарха, влиянием новоев­ропейских идей на государственное правосознание правитель­ственных кругов России.

Попытки отдельных Московских государей узурпировать власть над Церковью явились лишь посягательством на нор­му, на право, а нормой всё-таки и при Василии III, и при его сыне Иоанне Грозном, и при Алексее Михайловиче оста­валась симфония, суть которой с лапидарной ясностью была сформулирована Большим Московским Собором 1666-1667 годов: «Да будет признано заключение, что Царь имеет пре­имущество в делах гражданских, а Патриарх - церковных, дабы таким образом сохранилась целой и непоколебимой вовек стройность церковного учреждения»     .

65.2. Синодальная система церковно-государственных от­ношений. В 1721 году осуществлена была кардинальная реформа церковного управления, которая одновременно обо­значила действительный переворот в церковно-государствен­ных отношениях. Святейший Синод, учрежденный в 1721 году, представлял собой высшую административную и судеб­ную инстанцию Российской Православной Церкви. При этом действовал он исключительно с согласия Высочайшей власти. Государственные законы, регулировавшие церковную жизнь, издавались с тех пор обычно либо в качестве именных Ука­зов Высочайшей власти, либо как Указы Святейшего Прави­тельствующего Синода, который, как и Сенат, действовал от имени государя, получал от него к исполнению Высочайшие указы и повеления по всем церковным делам. Все постанов­ления Святейшего Синода выходили со штемпелем «По ука­зу Его Императорского Величества».

Впрочем, Синод имел право ходатайствовать перед Высо­чайшей властью о нуждах Православной Церкви. В 1722 году Указом императора Петра I была учреждена должность Синодального обер-прокурора. Инструкция обер-прокурора была буквально списана с Инструкции генерал-прокурора при Сенате. Обер-прокурором, по мысли Петра I, должен был на­значаться «из офицеров добрый человек». Ему вменялось в обязанность быть «оком государя и стряпчим по делам государственным». В круг обязанностей обер-прокурора входило: 1) наблюдение за исполнением государственных законов по Духовному ведомству и контроль за своевременным исполне­нием дел; 2) просмотр протоколов Святейшего Синода, преж­де чем они будут приведены в исполнение; 3) представление докладов Синода Императору и объявление Синоду Высочай­ших Повелений; 4) присутствие на заседании Комитета мини­стров по делам Православной Церкви; 5) через обер-прокуро­ра осуществлялись все сношения Синода с министрами и дру­гими высшими светскими начальниками; 6) к нему на предва­рительные заключения поступали все рассматриваемые в Сена­те дела, которые касались церковной недвижимости; 7) обер-прокурор являлся главным начальником для светских чинов­ников, состоявших на службе в Духовном ведомстве.

В результате петровской реформы от византийской симфо­нии сделан был шаг в сторону системы государственной цер­ковности протестантских немецких княжеств эпохи абсолю­тизма. Хотя унаследованная от Византии симфония Церкви и Царства оставалась и после Петра высшим идеалом, но в сво­ей юридической реализации и политической практике этот идеал подвергся радикальной деформации. До Петра Велико­го служение Богу и Церкви сознавалось и носителями госу­дарственной власти, и всем русским народом как высший смысл и высшая цель самого существования государства, как конечное основание для всякого государственного деяния. После Петра правительство России ставило перед собой впол­не секулярные, вполне автономные от религиозной санкции цели, а привилегированный статус Православной Церкви, ее «господствующее» в сравнении с другими религиозными об­щинами положение находило себе оправдание уже только в том, что Православие, согласно «Основным законам Россий­ской Империи», являлось вероисповеданием Государя и боль­шинства его подданных.

Властной рукой Петра Церковь была отодвинута с аван­сцены национальной жизни. И сам он, и его преемники смо­трели уже на Церковь не столько как на высочайшую святы­ню народа, воплощающую в себе весь смысл его существова­ния, как это было на Руси искони, со времени ее Крещения, сколько как на одну из опор государства, причем, - и это было худшей чертой послепетровской системы церковно-госу­дарственных отношений - саму нуждавшуюся в опеке и надзоре со стороны правительства.

Одним из самых значительных событий XVIII века явилась секуляризация церковных земель при Екатерине Великой. Но началась эта акция уже в кратковременное царствование ее мужа Петра III. По подсказке окружавших престол временщи­ков Воронцовых и Шуваловых 19 февраля 1762 года Петр III издал Указ о полной секуляризации церковных недвижимостей с передачей ведавшей ими Коллегии экономии из подчи­нения Святейшему Синоду Сенату. Эта мера, однако, не была осуществлена ввиду последовавшего через три месяца после издания Указа о секуляризации государственного переворота. Император был свергнут с престола и вскоре, как об этом было официально объявлено, «скоропостижно скончался», в действительности был убит во время карточной игры братом фаворита Екатерины Великой Алексеем Орловым. Российской самодержицей провозгласили зачинщицу заговора Екатерину.

В Манифесте Екатерины II от 28 июля 1762 года, который был составлен архиепископом Димитрием (Сеченовым), устра­нение Петра объяснялось прежде всего тем, что в его прав­ление нависла угроза над Православной Церковью: «Всем прямым сынам Отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналась самым делом, а именно: закон наш православный греческий первее всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих пре­даний церковных, так что Церковь наша Греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности - переменою древнего в России Православия и принятием ино­верного закона»⁵⁰⁰.

Церковную политику самой Екатерины хорошо характери­зует одно замечание, сделанное ею до восшествия на престол: «Уважать религию, но ни за что не допускать ее в дела го­сударственные»⁵⁰¹. Искусный политик, она не сразу обнару­жила своих намерений относительно Церкви. Через две неде­ли после переворота, 12 августа, вышел именной Указ Импе­ратрицы «О возвращении имений, отобранных от монастырей по прежнему в управление Духовных властей и об уничтоже­нии Коллегии экономии»⁵⁰². Этим Указом в собственность епархиальных домов, монастырей и церковных причтов воз­вращались юридически принадлежавшие им ранее земельные владения, иными словами, отменялся Указ Петра III, кото­рый так и не успели привести в исполнение.

Но прошло еще три недели - и вышел новый Указ, в котором объявлялось намерение правительства заново рассмотреть вопрос о церковных недвижимостях. С этой целью 29 ноября 1762 года образована была Духовная Комиссия о церковных имениях. Результатом работы этой Комиссии явился изданный 26 февраля 1764 года именной Указ Импе­ратрицы Сенату о секуляризации населенных церковных имений. В Манифесте содержатся многочисленные ссылки на правительственные акты предшественников Екатерины Вели­кой, начиная «с прадеда нашего, блаженныя и вечнодостойныя памяти, Государя Царя и Великого Князя Алексея Ми­хайловича», который «в 1649 году учреждая правосудие в подданном народе, усмотрел количество имений духовных не по намерению подателей употребляемое, помышлять начал о распоряжении оных и обращении на действительные дела Церкви Христовой» (там же. - В. Ц.), - имеется в виду, очевидно, прямо не упомянутое учреждение в 1649 году Монастырского приказа, в ведение которого передавалось управление церковными вотчинами с сохранением их, одна­ко, в юридической собственности архиерейских домов и мо­настырей. Особенно много ссылок в «Манифесте» на акты «Нашего вселюбезнейшего Деда Императора Петра Великого» по делам, связанным с управлением церковными населенны­ми землями и распоряжением доходами от них, но, казалось бы, странным образом, перечень прецедентов заканчивается упоминанием последних распоряжений на сей счет «вселюбезнейшей Нашей Тетки, в Бозе почивающей Императрицы Елисаветы Петровны»⁵⁰³, но в «Манифесте» нет упоминаний об Указе Петра III, который по своему содержанию почти идентичен «Манифесту», изданному его вдовой, отменившей, однако, тот Указ одним из первых своих актов.

Манифестом от 26 февраля 1764 года все населенные цер­ковные имения передавались Коллегии экономии, и церков­ные учреждения совершенно устранялись от управления ими.

Ревностные архиереи, монахи и клирики, благочестивые миряне с сердечной болью переживали страшное разорение монастырей. Но мало кто решился на открытое возражение. Указ о секуляризации критиковал митрополит Тобольский Павел (Конюскевич). Резкий протест выразил еще во время работы Комиссии, до издания «Манифеста», митрополит Ростовский священномученик Арсений (Мацеевич), за что был подвергнут суровой расправе: лишению сана, а потом заключению в каземат, в котором он скончался в 1772 году после беспримерных страданий.

После секуляризации церковных земель и расправы над митрополитом Арсением правительство стало относиться к Церкви с бесцеремонностью, которая заставляла вспомнить о временах бироновщины. Обер-прокурором Синода был на­значен И. И. Мелиссино, который не скрывал своих деист-ских воззрений. В 1767 году, когда подавались всякого рода законодательные проекты в Комиссию по новому Уложению, Мелиссино представил на рассмотрение Синода проект, в котором, помимо введения неограниченной веротерпимости, предлагал ослабить и сократить посты, отменить вечерни и всенощные, а вместо них ввести краткие молитвы с поучени­ями народу, прекратить содержание монахов, епископов и бе­лого духовенства из казны, епископам дозволить «с законны­ми женами сожитие иметь», отменить «поминовение усоп­ших» и даже воспретить причастие младенцев в возрасте до 10 лет⁵⁰⁴. Нелепость этого проекта потрясла членов Синода, и они попросту отказались принимать этот скандальный доку­мент на рассмотрение. В 1768 году Мелиссино был уволен с поста обер-прокурора. Его заменил П. П. Чебышев, невежест­венный солдафон в чине бригадира, который, понаслышке узнав о «современных идеях», открыто щеголял атеизмом. Чебышев всячески препятствовал изданию апологетических сочинений, направленных против деизма и неверия.

В царствование Екатерины Великой был издан еще ряд законодательных актов «по ведомству Православного испове­дания». 4 сентября 1764 года вышел именной Указ «О по­стрижении в монашество при светских честных и достовер­ных свидетелях»⁵⁰⁵. 12 ноября того же года - синодский указ, изданный на основании именного «О наблюдении ду­ховным властям, дабы нигде бродячих монахов не было»⁵⁰⁶, 17 января 1765 года - сенатский Указ «Об увещевании ко­лодников и об означении в присылаемых ведомостях, сколь­ко в который пост исповедывано»⁵⁰⁷, 15 февраля 1766 года - «О непострижении в монашество и не принимании в духовный сан никого из положенных в подушный оклад»⁵⁰⁸    .

7 июня 1767 года вышел Указ Святейшего Синода «О нечинении пристрастных допросов и телесных наказаний свя­щенникам и иеромонахам»⁵⁰⁹. В этом Указе, в частности, говорилось: «Во многих епархиях и монастырях священно­служителям за происходящие от них поступки от духовных командиров, равно как бы и в светских командах подлому народу, телесные чинятся наказания и пристрастные распросы, чрез что духовенство, а особливо священнослужители, теряют должное по характеру своему от общества почтение, пастве же их подается немалый соблазн и причина к презре­нию» (там же). В связи с этим Святейший Синод приказал, «дабы священникам и иеромонахам как пристрастных распросов, так и никаких телесных наказаний чрез побои в ду­ховных командах (имеются в виду архиерейские дома. - В. Ц.) отнюдь чинимо не было, а единственно исправляемы были, вместо телесного наказания, приличными духовенству трудами и отрешением от дохода и от прихода, по рассмот­рению» (там же). Таким образом, данным Указом отменялись телесные наказания как дисциплинарная мера, применяемая епархиальной властью по отношению к подведомственному духовенству.

Вслед за тем, 15 апреля 1769 года, издан был сенатский Указ, которым защищалось достоинство священнослужителей и церковнослужителей от посягательств со стороны помещи­ков: «Некоторые помещики, - говорилось в Указе, - свя­щенно- и церковнослужителей не только побоями, но и нака­занием на теле оскорбляют», в связи с чем Сенат повелел, «чтобы духовным персонам во всех местах никому обид и притеснений отнюдь чинено не было... а ежели тем духовным персонам от кого светских будут чинены обиды, о том следо­вать и с винными чинить по указам без упущения»⁵¹⁰. Указ по существу дела не создавал новой нормы, а только требо­вал строго следовать в подобных случаях ранее изданным указам, предусматривавшим наказания за причинение обид духовным лицам.

И все же до конца царствования Екатерины Великой ду­ховенство не было, подобно дворянству, освобождено от теле­сных наказаний в уголовном порядке, по приговору суда. Лишь император Павел, который за короткое время своего царствования сделал много доброго для Церкви: увеличил штатные оклады духовенству, принял меры по обеспечению вдов и сирот духовного звания, повысил ассигнования на духовные школы, - распространил эту привилегию - осво­бождение от телесных наказаний по судебным приговорам - и на священнослужителей. Правда, низшие клирики-церков­нослужители, или причетники, не освобождались от телесных наказаний по приговору суда вплоть до великих реформ 1860-х годов, когда телесные наказания были совершенно отменены в качестве уголовной кары.

Пятого апреля 1797 года императором Павлом в день его коронации был оглашен «Акт о наследовании Всероссийского Императорского Престола» - важнейший закон Российской империи, составленный Павлом Петровичем в бытность его наследником престола в 1788 году и положенный для хране­ния в Успенском соборе Московского Кремля. Целью издания этого «Акта» было внесение твердого и однозначно интерпре­тируемого наследственного порядка в преемство высшей госу­дарственной власти, который должен был заменить прежнюю, введенную Петром Великим систему, основанную на назначе­нии наследника царствующим государем по его усмотрению, чреватую, ввиду неопределенности относительно лица наслед­ника до самой кончины правящего государя, интригами во­круг престолонаследия и прямыми государственными перево­ротами, которые и имели место в 1741 и 1762 годах.

В «Акте», в частности, говорится о невозможности восше­ствия на Российский престол лица, не принадлежащего к Пра­вославной Церкви. Соответствующее место включает в себя и усвоение Российскому государю статуса Главы Церкви: «Когда наследство дойдет до такого поколения женского, которое цар­ствует уже на другом престоле, тогда предоставлено наследую­щему лицу избрать веру и престол и отрещись вместе с наслед­ником от другой веры и престола, если таковой престол связан с Законом (подразумевается вероисповедание, в данном случае, не православное. - В. If.), для того, что Государи Российские суть Главою Церкви, а если отрицания от веры не будет, то наследовать тому лицу, которое ближе по порядку»⁵¹¹.

Это положение о невозможности занимать Российский пре­стол особе, не принадлежащей к Православной Церкви, повто­ряет соответствующее место из завещания императрицы Екате­рины I, составленного в 1727 году: «Никто никогда Российским престолом владеть не может, который не греческого закона»⁵¹².

Содержание положения «Акта» относительно вероисповеда­ния государя отразилось в 42-й статье «Основных законов», помещенных в «Свод законов Российской Империи», первое издание которого вышло в 1832 году: «Император яко христи­анский Государь есть верховный защитник и хранитель догма­тов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» (положение заимствовано из «Духовного Регламента». - В. Ц.), А в примечании к этой статье сказано: «В сем смысле Император в Акте о наследии престола 1797 года апреля 5-го именуется Главою Церкви»⁵¹³.

Таким образом, вносится известное ограничение в формулу от­носительно главенства государя в Церкви. Формула императо­ра Павла лишается силы прямого закона, становясь только толкованием одной из статей «Основных законов».

Для православного канонического правосознания допустима лишь такая интерпретация положения о главенстве Императо­ра в Церкви, которая подразумевает возглавление и представ­ление Императором сословия мирян, но не епископата. В та­ком смысле и интерпретировалось соответствующее положение в канонической и юридической литературе XIX века боль­шинством авторов. Так, А. Д. Градовский в своем толковании 42-й статьи «Основных законов» писал: «Права самодержавной власти касаются предметов церковного управления, а не само­го содержания положительного вероисповедания, догматичес­кой и обрядовой стороны... Таким образом, компетенция вер­ховной власти ограничивается теми делами, которые вообще могут быть предметом церковной администрации, то есть не предполагают актов, по существу своему принадлежащих орга­нам Вселенской Церкви, Вселенским Соборам»⁵¹⁴. Некоторые авторы, однако, настаивали на том, что хотя Император и не может издавать законов о вере, устанавливать догматов, ему, однако, принадлежит в Церкви полнота власти, в том числе и законодательной. Так Н. С. Суворов писал: «Император зако­нодательствует в Церкви, поскольку она есть юридический порядок, основанный на традиционном Православии, не изме­няя этого традиционного Православия и не внося в него но­вых догматов, но регулируя церковную жизнь в духе этого Православия»⁵¹⁵. По интерпретации П. Е. Казанского, «Импе­ратор - не посторонняя Православной Церкви государствен­ная власть, но именно глава Церкви... По наиболее распрост­раненному воззрению, Государь-Император наследует в этом отношении власть византийских императоров»⁵¹⁶.

Православная Церковь, как вероисповедание Императора, занимала в Российской империи господствующее положение, по терминологии российских законов. Каким же статусом рас­полагали в Российской империи неправославные христианские Церкви и нехристианские религиозные общины? Свободой веры пользовались у нас все подданные, принадлежавшие к национальным вероисповеданиям; но она не распространялась на носителей экзотических, изуверских или незаконно появив­шихся у нас религий и конфессий; к тому же, пределы этой свободы были для разных вероисповеданий разными.

По объему прав и привилегий, с одной стороны, и всяко­го рода стеснений и ограничений, с другой, - все признан­ные в Российской империи религии можно выстроить в иерархический ряд. В таком случае вслед за господствующей Православной Церковью следует поставить Лютеранскую и Реформатскую Церкви, общину гернгутеров, Армяно-григори­анскую, Армяно-католическую и Католическую Церкви; вслед за этими христианскими конфессиями по объему при­вилегий стояли общины евреев-караимов, магометан-суннитов и шиитов; менее привилегированной была община евреев-тал­мудистов; наконец, последней из привилегированных общин была буддистско-ламаистская калмыков и бурят. Всего лишь терпимыми, но лишенными привилегий были русские старо­обрядцы, шотландские и базельские сектанты, меннониты и баптисты Закавказья, сибирские шаманисты и самоеды-языч­ники. Общины молокан, духоборцев, субботников, скопцов, хлыстов и иных крайних сектантов были не признанными и не терпимыми по законам Российской империи. После По­лоцкого Собора 1839 года, на котором униаты западных гу­берний воссоединились с Православной Церковью, в Россий­ской империи, за исключением царства Польского, Греко-униатская Церковь прекратила легальное существование. Юридически для российских подданных, - не для прожи­вавших в России иностранцев, - у нас не существовало так­же старо-католического или англиканского исповедания.

На чем основана была эта иерархия вероисповеданий по степени их привилегированности? Отчасти, конечно, на мере расхождения вероучения каждого из них с догматами Право­славия. Но только отчасти; ибо если бы этот масштаб был единственным, лежащим в основе дарования тому или иному вероисповеданию известных прав и преимуществ, то совер­шенно необъяснимо было бы более трудное положение старо­обрядцев, чем мусульман или евреев. Непонятно было бы также и то, что в этом ряду вероисповеданий баптисты За­кавказья стоят ниже, чем ламаисты-калмыки.

Было еще одно обстоятельство, помимо меры расхождения вероучения религиозного общества с догматами Православия, которое решительным образом влияло на статус вероисповеда­ния по законам Российской империи. Это - законность или незаконность его происхождения. Более всего этот критерий влиял на положение старообрядческих общин. Исконная веро­терпимость русского народа, которую выражало и российское законодательство, не стесняла религиозную жизнь новых наро­дов, входивших в состав империи. Их традиционные исповеда­ния рассматривались как законные, им гарантировалось по­кровительство со стороны государственной власти, хотя при этом создавались также государственные гарантии против того, чтобы возможным прозелитизмом они наносили урон Право­славной Церкви или вызывали трения, осложнения и вражду между подданными разных национальностей. Но старообрядче­ство имело иное происхождение. Это был раскол, потрясший религиозную жизнь самого русского народа и подрывавший его духовное единство. И потому даже статус терпимого испо­ведания оно получило только при Петре I, оставаясь в послед­ние десятилетия XVII века совершенно вне закона.

Имея разные основания, неравноправие религиозных об­щин было действительной чертой российского вероисповедно­го законодательства. Но в чем практически проявлялось это неравноправие по российским законам? Разумеется, не в объеме личных прав подданного, принадлежавшего к той или иной конфессии или религии. В эпоху до освободительной реформы 1861 года православный русский крепостной крес­тьянин в западных губерниях был стеснен не только несрав­ненно больше, чем его помещик-католик, но даже больше, чем ограниченный чертой оседлости, но не крепостной зави­симостью, еврей, проживавший в той же местности. К выс­шему дворянскому сословию принадлежали не только право­славные, но и католики, и протестанты, и иудеи, и мусуль­мане, и даже родовая знать языческих племен.

Неравноправие религиозных общин обнаруживалось в раз­ной мере покровительства им со стороны государственной вла­сти, а главное, в том, что переход из одного вероисповедания в другое был затруднен неодинаковым для всех образом; воз­можность перемены религии для российских подданных была, так сказать, направленно ориентированной, а именно: отпаде­ние от Православной Церкви в любое иное христианское, а тем более нехристианское исповедание законами положитель­но воспрещалось; нелегальным был и любой переход из всяко­го христианского исповедания в нехристианское.

Переход из неправославной христианской конфессии в другую неправославную же христианскую конфессию был затруднен, но не абсолютно исключался законами. Присоеди­нение же к Православной Церкви для всех российских под­данных неправославных исповеданий было,  разумеется,  открыто. Что же касается возможности присоединения иновер­цев к одной из признанных государством неправославных христианских Церквей, то для таких случаев существовала детально разработанная регламентация. Например, к Армяно-григорианской Церкви могли беспрепятственно присоединять­ся все смертельно больные магометане Кавказа; к любому терпимому христианскому исповеданию могли быть «приво­димы» опасно больные евреи или евреи-военнослужащие. В иных обстоятельствах - присоединение язычников, евреев и мусульман к неправославной христианской Церкви могло состояться лишь с особого разрешения министра внутренних дел, а на Кавказе - главнокомандующего. Присоединение иноверцев к терпимым старообрядческим общинам законами не предусматривалось, но совершаемое на деле полицейских осложнений не вызывало.

Семнадцатого апреля 1905 года был издан Императорский Указ об укреплении начал веротерпимости,  который суще­ственно изменил правовой статус инославных и иноверных исповеданий и, тем самым, косвенно задел и положение Пра­вославной Церкви. Этим Указом значительно были расшире­ны права старообрядческих и сектантских общин, не носив­ших изуверского характера.  Почти во всех отношениях,  в частности, во владении имуществом от имени религиозных обществ, в праве на сооружение молитвенных домов, на ус­тройство скитов, обителей, в праве печатать богослужебные книги, преподавать своим детям Закон Божий, вести метри­ческие книги, они были уравнены с ранее признанными го­сударством христианскими Церквами. Приверженцы белокриницкого согласия и беглопоповцы стали после издания Ука­за официально именоваться не раскольниками, а старообряд­цами. Отменялись прежние ограничения для старообрядцев и сектантов на поступление их на государственную службу. Но старообрядческое и сектантское духовенство не получило, од­нако, права на официально признанное употребление духов­ных званий и титулов, каким правом пользовалось духовен­ство армяно-григорианское, армяно-католическое, лютеран­ское и реформатское.

Расширены были права католической и мусульманской религиозных общин. Расширение прав мусульман мотивиро­валось в Указе тем, что «мусульманское население внутрен­них губерний исполняло всегда свой долг пред государством наравне с его коренными подданными и не доставляло правительству каких-либо особых забот в отношении политичес­ком. Будучи, затем, весьма твердым в правилах своего веро­учения, население это никогда, однако, не проявляло стрем­ления к прозелитизму среди русского народа. Кроме того, несмотря на сохранившиеся еще некоторые отличия внутрен­него и внешнего быта, население это сроднилось с Россией и вполне ей дружественно»⁵¹⁷. Буддистов-ламаистов Указом от 17 апреля 1905 года было впредь воспрещено официально называть идолопоклонниками и язычниками.

Существенные изменения были внесены в легальный поря­док перемены религии. Сняты были прежние запреты и огра­ничения на переход из одного признанного государством хри­стианского исповедания в другое. В Указе ничего не говорит­ся о возможности присоединения иноверцев к одной из не­православных христианских общин, но на практике после издания Указа от 17 апреля 1905 года такие переходы не встречали уже никаких препятствий со стороны государ­ственных инстанций. Наконец, при сохранении общего запре­та на отпадение от Православия и от христианства сделано было исключение, по которому могло быть легализовано воз­вращение новообращенного православного или инославного христианина в свое прошлое вероисповедание.

65.3. Взаимоотношения Церкви и государства при Времен­ном правительстве. Революционные события февраля-марта 1917 года внесли радикальные перемены в церковно-государственные отношения. Второго марта 1917 года святой импе­ратор Николай II отрекся от престола, власть перешла к Временному правительству, образованному Временным коми­тетом Государственной думы.

И уже в марте Святейший Синод по настоянию обер-проку­рора В. Н. Львова, назначенного Временным правительством, уволил на покой Петроградского митрополита Питирима (Окнова), престарелого митрополита Московского святого Макария (Невского) и архиепископа Тобольского Варнаву (Накропина), обвинив их в тесных связях с Распутиным. Вслед за тем по всей стране начались увольнения архиереев, обвиненных в поддержке старого режима. Напряженность отношений обер-прокурора с епископами объяснялась не только личными ка­чествами В. Н. Львова, но и тем обстоятельством, что преж­де обер-прокурор представлял в органе высшей церковной вла­сти (Святейшем Синоде) Императора, миропомазанного самой же Церковью. Теперь же обер-прокурор, представляющий светскую власть (правительство, лишенное всякой сакральности), но при этом действующий с полномочиями прежнего, царского обер-прокурора, воспринимался церковным сознанием как узурпатор, хотя действовала еще старая привычка к подчине­нию правительству, и Церковь оставалась лояльной ему до самого его падения в октябре 1917 года.

Летом 1917 года Временное правительство рядом актов сделало решительный шаг в сторону создания внеконфессионального государства: 20 июня вышло постановление о пере­даче церковно-приходских школ (а их было в России около 37000) и учительских семинарий в ведение Министерства народного просвещения. Правительство этим своим актом нарушило волю частных благотворителей, жертвовавших в свое время на нужды церковной школы. Святейший Синод протестовал, тем не менее, власти в спешном порядке стали осуществлять это постановление, которое вело к подрыву дела духовного просвещения народа. Закон о свободе совести, опубликованный 14 июля, провозглашал свободу религиозно­го самоопределения для каждого гражданина по достижении 14-летнего возраста, когда дети еще учатся в школе, что так­же вызвало протест со стороны Святейшего Синода и потом Поместного Собора, настаивавших на том, чтобы право сво­бодного религиозного самоопределения предоставлялось не ранее достижения совершеннолетия.

5 августа 1917 года Временное правительство упразднило должность обер-прокурора и учредило Министерство испове­даний, назначив министром А. В. Карташова, незадолго до этого заменившего В. Н. Львова в должности обер-прокурора. В компетенцию нового министерства входили отношения Православной Церкви и других религиозных общин России с государственной властью, какое-либо вмешательство во внутрицерковные дела не предусматривалось. Эта перемена послу­жила освобождению Церкви от давления со стороны прави­тельственных чиновников, но серьезного значения появление нового министерства для Церкви иметь не могло: Временное правительство уже теряло власть в стране.

Поместный Собор, заседания которого проходили в те дни, во внеочередном порядке рассматривал вопрос о преподава­нии Закона Божия и о приходских школах. После обсужде­ния в соборном постановлении записали: «Просить Временное правительство закон 20 июля 1917 года... отменить в тех его частях,   которые  касаются   передачи  церковно-приходских, второклассных и церковно-учительских школ в ведомство Министерства народного просвещения... Все церковно-приходские школы и школы грамоты передать в ведение православ­ных приходов»⁵¹⁸.

Для переговоров с правительством направили в Петроград делегацию во главе с архиепископом Тамбовским святым Ки­риллом. 11 октября 1917 года состоялась их встреча с мини­стром исповеданий А. В. Карташовым, который сказал, что правительство не изменит свою позицию, потому что церков-но-приходская школа - детище старого режима и не может служить новому государственному строю. Уважая гражданс­кие свободы, власть не станет запрещать открытие церков­ных школ на средства приходов, но это будут единичные случаи. Правительство может сохранить в Духовном ведом­стве только те школы, где уровень образования будет при­знан удовлетворительным.

В этот же день состоялась беседа с А. Ф. Керенским. Министр-председатель объяснил, что у Церкви отбираются лишь те школьные помещения, на постройку которых затра­чены казенные средства, остальные государство берет в арен­ду на два года. Правительство не верит слухам о контррево­люционных настроениях Собора, но новый государственный строй должен быть внеконфессиональным, и поэтому закон от 20 июля 1917 года отмене не подлежит. Отчитываясь пе­ред Собором о поездке в Петроград, член делегации Н. Д. Кузнецов сказал, что беседа оставила у него тяжелое впечат­ление: «Нить, связующая государство с Церковью в их забо­тах о христианском просвещении народа, теперь уже порва­лась. Мне до боли стало жаль народа, который будет воспи­тываться теперь в государственных школах вне необходимой для него связи с христианским началом жизни»⁵¹⁹.

65.4. Взаимоотношения Церкви и государства в советскую эпоху. После Октябрьского переворота Советское правительство сразу же начало подготовку законодательства об отделении Церкви от государства. Решительная ломка многовекового тес­ного союза Православной Церкви и государства, начатая Вре­менным правительством, завершилась большевиками.

20 января 1918 года был опубликован составленный самим председателем Совнаркома «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Этот Декрет не только обозначал формальный, юридический разрыв многовекового союза между Церковью и государством, разрыв,  предрешенный уже Февральской революцией; он легализовал гонения на Церковь.

Православная Церковь была отделена от государства, но при этом не получила прав частного религиозного общества. Принципиальное отличие советского законодательства «о культах» от правового режима отделения Церкви в таких государствах, как США или Франция, заключалось в послед­них параграфах Декрета, которыми как Православная Цер­ковь, так и другие религиозные общества лишались права владеть собственностью, а также не имели прав юридических лиц. Все имущество существующих в России церквей и рели­гиозных обществ подвергалось национализации. Декрет за­прещал религиозное воспитание и образование детей в шко­ле. «Преподавание религиозных вероучений, - говорится в нем, - во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразова­тельные предметы,  - не допускается»⁵²⁰.

Декретом 1918 года Русская Православная Церковь была на территории Советского государства исключена из числа субъектов гражданского права. Этот Декрет явился юридичес­кой подготовкой к изъятию церковных ценностей, к закрытию монастырей и духовных школ, к кощунственным осквернени­ям святых мощей угодников Божиих, к противоправным су­дам и расправам над священнослужителями и благочестивыми мирянами. Правовой статус Церкви, по Декрету, изданному в январе 1918 года, приблизился к нелегальному, чего, конечно, не имели в виду деятели Февраля, чьи представления о пра­вовом статусе Церкви, которые они не успели реализовать, были, очевидно, близки тем, что зафиксированы в ныне дей­ствующем Российском законодательстве посткоммунистической эпохи. Но Временное правительство при этом действовало, в некотором смысле слова, в направлении, противоположном тому, по которому шли законодатели в наше время. Времен­ное правительство разрушало союз Церкви и государства, стре­мясь к режиму отделения, а в наше время отменена была советская дискриминационная по отношению ко всем Церквам и религиозным общинам законодательная система.

Русская Православная Церковь на Соборе 1917-1918 годов не признала законности Декрета, как не признавала она до заявлений Патриарха Тихона 1923 года законности советской власти вообще, что, несомненно, отражало тогда настроения большинства народа.

Свой взгляд на правомерные отношения Церкви и государ­ства Поместный Собор выразил в «Определении о правовом положении Православной Российской Церкви», принятом 2 декабря 1917 года. Своеобразие этого документа заключается в том, что, с одной стороны, он не воспроизводит схему цер-ковно-государственных отношений, существовавшую в Рос­сийской империи, а с другой - он вполне игнорирует и складывавшуюся на исходе 1917 года реальную политичес­кую и законодательную ситуацию. Поместный Собор, таким образом, решал вопрос об отношениях между Церковью и го­сударством, отвлекаясь от сложившейся ситуации, решал его принципиально, иными словами, предлагал идеальную в его представлении норму таких взаимоотношений.

В Декларации, которая предваряла Определение, требова­ние о полном отделении Церкви от государства сравнивается с пожеланием, «чтобы солнце не светило, а огонь не согре­вал. Церковь, по внутреннему закону своего бытия, - гово­рится в Декларации, - не может отказаться от признания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизы­вать ее своими лучами»⁵²¹.

Основные положения Определения, принятого Собором, гласили:

«1. Православная Российская Церковь, составляя часть единой Вселенской Христовой Церкви, занимает в Россий­ском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей как величай­шей святыне огромного большинства населения и как вели­кой исторической силе, созидавшей Российское государство.

2.   Православная Церковь в России в учении веры и нравственности, богослужении, внутренней духовной дисциплине и сношениях с другими автокефальными Церквами независима от государственной власти и, руководствуясь своими догматико-каноническими началами, пользуется в делах церков­ного законодательства, управления и суда правами самоопре­деления и самоуправления...

3.   Постановления и узаконения, издаваемые для себя Право­славной Церковью... равно и акты церковного управления и суда, признаются государством имеющими юридическую силу и значе­ние, поскольку ими не нарушаются государственные законы.

4.           Государственные   законы,   касающиеся   Православной Церкви, издаются не иначе, как по соглашению с церковного властью...

6.    Действия органов Православной Церкви подлежат наблюдению государственной власти лишь со стороны соответ­ствия их государственным законам, в судебно-административном и судебном порядке.

7.         Глава Российского государства, министр исповеданий и министр  народного   просвещения,   и  товарищи  их  должны быть православными...

8.    Во всех случаях государственной жизни, в которых государство обращается к религии, преимуществом пользуется Православная Церковь.

9.    Православный календарь признается государственным календарем.

10.               Двунадесятые праздники, воскресные и особо чтимые Православною Церковью дни признаются в государстве не­ присутственными днями...

12. Добровольный выход из Православия допускается не ранее достижения возраста, установленного для вступления в брак. Прежде этого возраста дети могут оставить Православие только по желанию родителей, и притом лишь в случае ос­тавления Православия самими родителями; от детей, достиг­ших 9-летнего возраста, требуется их согласие...

14. Церковное венчание по православному чину признает­ся законною формой заключения брака...

18.   Учреждаемые Православной Церковью низшие, средние и высшие школы как специально-богословские, так и общеобразовательные, пользуются в государстве всеми пра­вами правительственных учебных заведений на общем осно­вании.

19.   Во всех светских государственных и частных школах воспитание православных детей должно соответствовать духу Православной Церкви; преподавание Закона Божия для право­ славных учащихся обязательно как в низших, так и в высших учебных заведениях, содержание законоучительских должнос­тей в государственных школах принимается за счет казны.

20.   Удовлетворение религиозных нужд членов Православ­ной Церкви, состоящих в армии и флоте, должно быть обес­печено заботой государства; каждая воинская часть должна иметь православное духовенство...»⁵²²

Осуществить это Определение Собора в ту пору было со­вершенно невозможно. После Октябрьского переворота над легальным существованием Православной Церкви в России нависла прямая угроза.

В Конституцию РСФСР 1918 года и последующие совет­ские конституции неизменно входили фундаментальные поло­жения Декрета 1918 года, устанавливавшие драконовский режим для Православной Церкви и иных религиозных об­щин в России и Советском Союзе. Впрочем, в одном отноше­нии Конституция 1918 года отличалась в лучшую сторону от «сталинской» Конституции и позднейших советских консти­туций - в 1918 году большевики ещё не запрещали «рели­гиозную пропаганду».

8 апреля 1929 года президиум ВЦИК принял Постановле­ние «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах «молитвенных домов», просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась. Духовенство устра­нялось от участия в хозяйственных и финансовых делах так называемых двадцаток. Частное обучение религии, дозволен­ное Декретом 1918 года «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», теперь могло осуществляться лишь как право родителей обучать религии своих детей.

XIV Всероссийский Съезд Советов изменил 4-ю статью Конституции, в новой редакции говорилось уже о «свободе религиозного исповедания и антирелигиозной пропаганды». НКВД в инструктивном циркуляре председателям исполкомов всех ступеней строго предписывал уделить серьезное внима­ние надзору за деятельностью религиозных объединений, «за­частую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующих в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся»⁵²³. Для борьбы с религиозными пред­рассудками в стране вводилась пятидневная рабочая неделя со скользящим выходным днем.

5 декабря 1936 года на VIII Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов было объявлено о принятии новой Конститу­ции СССР. В отличие от прежних советских конституций, в ней впервые провозглашалось равноправие всех граждан, в том числе и «служителей культа». В статье 124 новой Кон­ституции записано, что «в целях обеспечения за гражданами свободы совести Церковь в СССР отделена от государства и школа от Церкви». Но новая Конституция уже не допускала свободу религиозной пропаганды, а только свободу «отправле­ния религиозных культов»: «Свобода отправления религиоз­ных культов и свобода антирелигиозной пропаганды призна­ется за всеми гражданами»⁵²⁴.  Неравноправие верующих и неверующих в этой статье демонстрируется вполне откровен­но, хотя в ином месте Конституция провозглашала равнопра­вие всех граждан,  независимо от их отношения к религии.

1937 год стал торжеством революционного террора, залив­шего страну кровью. Жертвами репрессий пали миллионы людей разных мировоззрений и принадлежавшие ко всем слоям общества. Особенно тяжело пострадало в конце ЗО-х годов православное духовенство. Почти весь епископат был перебит. Священнослужители, оставшиеся в живых, в значи­тельном большинстве оказались в лагерях и тюрьмах.

Частичная нормализация церковно-государственных взаимо­отношений произошла только в 1943 году, во время Великой Отечественной войны, после встречи Сталина с митрополитами Сергием, Алексием и Николаем. От правительства было полу­чено согласие на созыв Собора и избрание на нем Патриарха. Зловещее постановление 1929 года в послевоенные годы прак­тически игнорировалось, хотя не было отменено.

О нем вспомнили в разгар хрущевских гонений на Цер­ковь. На политическом уровне решение о возобновлении го­нений принято было в 1958 году. Четвертого октября 1958 года ЦК КПСС вынес секретное Постановление под названи­ем «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам «О недостатках научно-атеистической пропаганды», которое обязывало партийные, комсомольские и общественные организации развернуть пропагандистское наступление на «религиозные пережитки» советских людей. Государственным учреждениям предписывалось осуществить мероприятия административного характера, направленные на ужесточение условий существования религиозных общин.

Первым актом правительства в наступлении на Церковь было издание двух постановлений Совета министров СССР от 16 октября 1958 года «О монастырях в СССР» и «О повыше­нии налогов на доходы епархиальных предприятий и монас­тырей». В первом из них поручалось Советам министров со­юзных республик, Совету по делам Русской Православной Церкви и Совету по делам религиозных культов в шестиме­сячный срок изучить вопрос о сокращении количества мона­стырей и скитов и внести в Совет министров СССР предложе­ния по этому вопросу, предписывалось также сократить раз­меры земельных угодий, находившихся в пользовании мона­стырей. Постановлением о налогах Церкви запрещалось про­давать свечи по ценам более высоким, чем они приобретались в свечных мастерских. Эта мера явилась серьезным ударом по доходам и бюджету приходов, потому что теперь приобре­тение свечей в мастерских стало убыточным для храмов, и оно, естественно, сократилось, что, в свою очередь, привело к закрытию свечных мастерских. Из-за снизившихся доходов храмов распускались и платные церковные хоры. Вследствие драконовских постановлений Совмина финансовое положение некоторых епархий пришло в крайне расстроенное состояние.

31 марта 1961 года в Совет по делам Русской Православ­ной Церкви были приглашены Святейший Патриарх Алек­сий I и находившиеся в Москве постоянные члены Синода. Председатель Совета Карпов предложил архипастырям прове­сти коренную реформу приходского управления: «Надо пере­смотреть отдельные пункты «Положения об управлении Рус­ской Православной Церкви», чтобы во главе общины был ис­полнительный орган, а не настоятель церкви»⁵²⁵. Юридичес­ким аргументом, который использовал представитель государ­ственной власти, было требование привести «Положение об управлении Русской Православной Церковью» в строгое соот­ветствие с постановлением ВЦИК и Совнаркома РСФСР от 1929 года «О религиозных объединениях», по которому свя­щеннослужители, как лица, лишенные избирательного права, устранялись от участия в хозяйственных делах религиозных общин, хотя это постановление вошло в грубое противоречие с Конституцией СССР 1936 года, предоставившей всем граж­данам одинаковые права.

18 июля 1961 года, в день памяти преподобного Сергия Радонежского, в Троице-Сергиевой Лавре состоялся Архи­ерейский Собор, который вынужден был внести радикальные изменения в 4-ю часть «Положения об управлении Русской Православной Церковью», продиктованные Советом и нега­тивно сказавшиеся на приходской жизни.

После отставки Хрущева прямые гонения на Церковь оста­новились, но её правовой статус оставался прежним. Закрыт был путь и к пересмотру решений Архиерейского Собора 1961 года. В 70-х годах церковная жизнь оставалась относительно стабильной и протекала без потрясений, подобных тем, какие выпали на долю Церкви десятилетие назад, в годы хрущев­ских гонений. Государственная политика по отношению к Церкви оставалась в основных своих чертах неизменной, ка­кой она сложилась после отставки Хрущева: жесткий, тоталь­ный контроль за всеми проявлениями церковной жизни, противодействие попыткам расширить сферу дозволенного для Церкви, но без массовых репрессий против духовенства или верующих мирян, без массового закрытия церквей и без шум­ных пропагандистских атеистических кампаний.

В 1975 году Президиум Верховного Совета СССР своим Указом внес изменения в сохранявшее силу Постановление ВЦИК и СНК РСФСР 1929 года «О религиозных объединени­ях». Эти изменения, главным образом, коснулись имуще­ственных прав Церкви. Указом отменялась формулировка Постановление 1929 года: «Религиозные объединения и груп­пы верующих не пользуются правом юридического лица». В то же время в нем не декларировалось и усвоение религиоз­ным объединениям такого права. Вместо этого в указе гово­рилось о том, что «религиозные общества имеют право при­обретения церковной утвари, предметов религиозного культа, транспортных средств, аренды, строительства и покупки стро­ений для своих нужд в установленном законом порядке»⁵²⁶. Однако другие дополнения, внесенные указом, еще более су­жали круг дозволенной законом церковной деятельности: «Религиозные общества имеют право производить складчины и собирать добровольные пожертвования только на цели, свя­занные с содержанием молитвенного здания, культового иму­щества, наймом служителей культа и содержанием исполни­тельных органов. Религиозные шествия, совершение религи­озных обрядов и церемоний под открытым небом, а также в квартирах и домах верующих допускается с особого каждый раз разрешения исполнительного комитета районного, город­ского Совета депутатов трудящихся»⁵²⁷.

Ничего нового в советское законодательство, касавшееся статуса религиозных общин, не вносила и принятая в 1977 году очередная Конституция СССР, 52-я статья которой гла­сила: «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеисти­ческую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в свя­зи с религиозными верованиями запрещается. Церковь в СССР отделена от государства и школа от Церкви»⁵²⁸. Нерав­ноправие граждан СССР в зависимости от их отношения к религии очевидным образом вытекало из этой статьи Консти­туции, несмотря на декларируемый в иных местах этого до­кумента принцип равенства всех граждан СССР независимо от национальности, расы, пола, отношения к религии. Граждане с атеистическими убеждениями, согласно Конституции, могли свободно пропагандировать их, а верующим предостав­лялось лишь право «отправлять религиозные культы». Столь откровенное неравноправие граждан разных категорий сооб­щало Советскому Союзу черты сословного государства.

65.5. Церковно-государственные отношения в 1990-е годы. Значительные перемены в правовом статусе Русской Право­славной Церкви и других религиозных объединений про­изошли на исходе существования Советского Союза. Первого октября 1990 года был принят Закон СССР «О свободе сове­сти и религиозных организациях», утвердивший за отдельны­ми приходами, церковными учреждениями, в том числе и Патриархией, права юридического лица. У Церкви появилось право иметь в собственности недвижимость, защищать свои интересы в судебном порядке, религиозные организации мог­ли теперь участвовать в общественной жизни и пользоваться средствами массовой информации.

Исключительно важное положение нового Закона содержа­лось в 6-й статье, которая, хотя и подтверждала принцип от­деления школы от Церкви, тем не менее, открывала юридичес­кую возможность для религиозного обучения детей. «Религиоз­ные организации, имеющие зарегистрированные в установлен­ном порядке уставы (положения), вправе в соответствии со сво­ими установлениями создавать для религиозного образования детей и взрослых учебные заведения и группы, а также прово­дить обучение в иных формах, используя для этого принадле­жащие или предоставляемые им в пользование помещения»⁵²⁹. Закон запрещал командованию воинских частей препятствовать участию военнослужащих в богослужениях в свободное время; он дозволял совершение «религиозных обрядов» в больницах, госпиталях, домах для престарелых, в тюрьмах и лагерях, при­чем администрации этих учреждений предписывалось оказы­вать содействие в приглашении священнослужителей.

Новый Закон сохранял прежний Совет, но менял его фун­кции, лишал его властных полномочий по отношению к ре­лигиозным организациям: «Государственный орган СССР по делам религий является информационным, консультативным и экспертным центром»⁵³⁰.

Новый Закон был более благоприятным для Церкви, чем действовавшее до тех пор Постановление ВЦИК 1929 года, но действовал он недолго - всего 15 месяцев - ровно столь­ко, сколько оставалось существовать СССР.

Спустя месяц после издания союзного закона был принят Российский закон «О свободе вероисповеданий». Он не предус­матривал уже правительственного учреждения, подобного Со­вету по делам религий; вместо него в Верховном Совете была образована Комиссия по свободе совести и вероисповеданиям. Положение об отделении школы от Церкви формулировалось в Российском Законе в более деликатной форме: «Государ­ственная система образования и воспитания носит светский характер и не преследует цели формирования того или иного отношения к религии»⁵³¹. При этом, однако, преподавание вероучения на факультативной основе допускалось в любых дошкольных и учебных заведениях и организациях. Препода­вание же «религиозно-познавательных, религиоведческих и религиозно-философских дисциплин» могло входить в учебную программу государственных учебных заведений»⁵³².

26 сентября 1997 года после длительной и острой дискус­сии как в парламенте, так и в обществе был принят закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», заменивший прежний российский закон «О свободе вероисповеданий».