ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

Вопрос о духовной жизни является основным для каж­дого человека, поскольку именно она в конечном счете определяет характер, направление и самую разумность всей его деятельности. Духовное состояние является свое­го рода маточным раствором, порождающим кристаллы всех тех идей, чувств, желаний, переживаний, настроений человека, которыми он живет, всего его отношения к лю­дям, природе, делам, вещам и т.д. Ибо дух творит себе формы. Правильная духовная жизнь несет в себе здоро­вую во всех отношениях жизнь, является источником то­го благоденствия, к которому естественно стремится каж­дый человек и каждое общество. Напротив, нарушение духовных законов неотвратимо приводит к разрушению всего строя жизни на всех ее уровнях — личном, семей­ном, общественном.

Понимание духовности, как правило, неразрывно свя­зано с другим не менее емким понятием — святостью. В разных религиях и культурах они имеют свой характер. На­ибольший и вполне закономерный интерес вызывает их православный смысл.

 

ОСНОВЫ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ  ³⁶

(по творениям святителя Игнатия Брянчанинова)

 

Существо любой религии заключено в духовной жизни, которая является наиболее сокровенной ее стороной. Вхож­дение в эту жизнь требует не только ревности от человека, но и знания законов духовной жизни. Ревность не по разу­му, как известно, плохой помощник. Туманные, расплывча­тые представления об этой главной стороне религиозной жизни приводят христианина, особенно подвизающегося, как правило, к печальным последствиям, в лучшем случае — к бесплодным трудам, но чаще — к самомнению и духов­ным, нравственным и психическим расстройствам. Самая распространенная ошибка в религиозной жизни — это под­мена ее духовной стороны (исполнение заповедей Еванге­лия, покаяние, борьба со страстями, любовь к ближним) внешней — исполнением церковных установлений. Как правило, внешнее без внутреннего делает человека «святым сатаной» — гордым фарисеем, лицемером, отвергнутым Бо­гом. Потому столь необходимо знание основополагающих принципов духовной жизни в Православии.

Неоценимую помощь в этом может оказать опытный руководитель, видящий душу человека. Но такие руководи­тели даже в древние времена были, по свидетельству отцов, большой редкостью. Преподобный Симеон Новый Бого­слов в X в. говорил: «Молитвами и слезами умоли Бога по­слать тебе руководителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божественные Писания и особенно деятельные писа­ния святых отцов, чтобы, сравнивая с ними то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты как в зеркале видеть, на­сколько они согласны между собой, и затем согласное с Писаниями усвоять и удерживать в мысли, а несогласное, рассудив добре, отлагать, чтобы не прельститься. Ибо знай, что в эти дни много явилось прелестников и лжеучителей» (Добротолюбие. Т. 5. Гл. 33)·

Тем труднее их найти в настоящее время. Святой Григо­рий Синаит в XIV в. «решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки... Тем бо­лее в наше время делателю молитвы необходимо наблю­дать величайшую осторожность. Богодухновенных настав­ников нет у нас!»³⁷ (I, 274).

Святые отцы предвидели голод слова Божия (при из­бытке Библии!) в последние времена и предуказали ис­кренне ищущим спасительное средство в их духовной жиз­ни. Это средство — «жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий».

Приведенные слова принадлежат одному из авторитет­нейших русских духовных наставников и писателей XIX в. святителю Игнатию Брянчанинову (1807-1867), творения которого являются своего рода православной аскетичес­кой энциклопедией и представляют собой одно из таких «отеческих писаний», имеющих особую для современного христианина ценность. Эта ценность обусловлена тем, что ОНИ:

написаны на основе тщательного изучения святоотече­ских творений и испытаны в горниле личного подвижни­ческого опыта; дают ясное изложение всех важнейших вопросов ду­ховной жизни, в том числе и опасностей, встречающихся на ее пути;

излагают святоотеческий опыт богопознания приме­нительно к психологии и силам человека ближайшей к нам по времени и по степени обмирщенности эпохи (XIX в.).

Здесь представим лишь некоторые из наиболее важных положений его учения по данному вопросу.

 

Правильная мысль

 

«Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловаж­ным, потому они очень мало разборчивы при принятии мысли. Но от принятых правильных мыслей рождается все доброе, от принятых ложных мыслей рождается все злое. Мысль подобна рулю корабельному: от небольшого руля, от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зави­сит направление и, по большей части, участь всей огром­ной машины», — так писал святитель Игнатий, подчерки­вая то исключительное значение, какое имеют наши мысли, взгляды и теоретические знания в целом для духов­ной жизни (IV, 509). Не только правильная догматическая вера и евангельская нравственность, но также знание и не­укоснительное соблюдение духовных законов определяют  успех сложного процесса реального перерождения страст­ного, «плотского» (Рим. 8, 5), «ветхого человека» (Еф. 4, 22) в «нового человека» (Еф. 4, 24).

Однако и теоретическое понимание этого вопроса ока­зывается не столь простым, как может показаться на пер­вый взгляд. Многообразие т.н. духовных путей жизни, кото­рые предлагаются сейчас со всех сторон нашему человеку, являются одной из иллюстраций сложности данной про­блемы.

Потому возникает задача исключительной важности: найти наиболее существенные признаки и свойства истин­ной духовности, которые позволили бы отличить ее от все­возможных видов лжедуховности, мистицизма, прелести. Об этом, как кажется, достаточно говорит двухтысячелетний опыт Церкви в лице своих святых, но его восприятие современным человеком, выросшим в условиях материа­листической, бездуховной цивилизации, встречает нема­лые трудности. Вот некоторые из них.

Наставления о духовной жизни святыми отцами всегда давались в соответствии с уровнем тех, кому они предназ­начались. «Просто так», «для науки» отцы не писали. Мно­гие их советы, обращенные к подвижникам высокой созер­цательной жизни и даже к т.н. новоначальным, оказываются полностью неприемлемыми для современно­го христианина — духовного младенца. Также разнообра­зие, неоднозначность, иногда даже противоречивость этих советов, обусловленные различием духовного уровня спра­шивающих, способны дезориентировать неопытного че­ловека. Избежать этих опасностей при изучении святых от­цов, не зная хотя бы наиболее важных принципов духовной жизни, очень трудно. В то же время и без святоотеческого руководства правильная духовная жизнь немыс­лима. Перед лицом этого, казалось бы, неразрешимого ту­пика и выявляется вся значимость духовного наследия тех отцов, преимущественно ближайших к нам по времени, ко­торые «переложили» предшествующий святоотеческий опыт духовной жизни на язык, доступный современному человеку, мало знакомому с этой жизнью и не имеющему, как правило, должного руководителя.

Творения святителя Игнатия, опытнейшего духовного наставника, как раз дают современному христианину, ищу­щему спасения, безукоризненно верный «ключ» к понима­нию аскетического наследия отцов, пониманию их мысли.

 

Что значит вера во Христа?

 

Что конкретно находим в этих творениях?

Прежде всего глубоко духовное объяснение важнейше­го в христианстве вопроса - веры во Христа. Вот как свя­титель Игнатий пишет об этом: «Начало обращения ко Христу заключается в познании своей греховности, своего падения; от такого взгляда на себя человек признает нужду в Искупителе и приступает ко Христу посредством смире­ния, веры и покаяния» (IV, 227); «Не сознающий своей гре­ховности, своего падения, своей погибели не может при­нять Христа, не может уверовать во Христа, не может быть христианином. К чему Христос для того, кто сам и разумен, и добродетелен, кто удовлетворен собою, кто признает се­бя достойным всех наград земных и небесных?» (IV, 378).

В приведенных словах невольно обращает на себя вни­мание мысль о том, что сознание своей греховности и про­истекающее из него покаяние являются первым условием принятия Христа. Святитель как бы подчеркивает: не вера в то, что Христос пришел, пострадал и воскрес — «начало об ращения ко Христу», ибо «и бесы веруют и трепещут» (Иак. 2; 19), а познание «своей греховности, своего падения» рождает истинную веру в Него, ибо «не сознающий своей греховности... не может уверовать во Христа».

Эта мысль святителя указывает на первое и основное положение духовной жизни, столь часто ускользающее от внимания верующих и показывающее действительную глу­бину православного ее понимания. Христианином, оказы­вается, является совсем не тот, кто верит по традиции или кто убедился в бытии Бога какими-то доказательствами, и, конечно же, совсем не тот, кто ходит в храм и чувствует се­бя выше всех этих грешников, безбожников и нехристиан. Нет, христианин — тот, кто видит свою духовную и нравст­венную нечистоту, свою греховность, страдает об этом, кто видит себя погибающим и потому внутренне способен к принятию Спасителя, к действительной вере во Христа. Потому, например, св. Иустин Мученик писал: «Он есть Слово, Коему причастен весь род человеческий. Те, кото­рые жили согласно с Словом, суть христиане, хотя бы счи­тались за безбожников: таковы между эллинами Сократ и Гераклит и им подобные... Таким образом, те, прежде быв­шие, которые жили противно Слову, были бесчестными, враждебными Христу... а те, которые жили и ныне живут со­гласно с Ним, суть христиане»³⁸. Потому так легко принима­ли христианство многие языческие народы.

Напротив, видящий себя праведным, разумным, видя­щий свои добрые дела не может быть христианином и не является им, кем бы он ни был в административно-иерар­хической структуре Церкви. В качестве аргумента свт. Иг­натий приводит красноречивый факт из истории земной жизни Спасителя. Он со слезами раскаяния был принят про­стыми, сознающими свои грехи евреями, но с ненавистью был отвергнут и осужден на жуткую казнь «умной», «доброде­тельной», респектабельной иудейской элитой: архиереями, фарисеями (ревностными исполнителями церковных обы­чаев, устава и т. д.), книжниками (богословами).

«Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9, 12), — говорит Господь. На путь исцеления и спасения становятся лишь те, которые увидят болезнь своей души, ее неисцельность собственными силами и потому оказы­ваются способными обратиться к пострадавшему за них истинному Врачу — Христу. Вне этого состояния, именуе­мого у отцов также познанием себя, невозможна нормаль­ная духовная жизнь. «На познании и сознании немощи зиждется все здание спасения», — пишет святитель Игна­тий (I, 532). Он неоднократно приводит замечательные слова преп. Петра Дамаскина: «Начало просвещения души и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим мор­скому песку» (II, 410).

Потому вновь и вновь, восклицая, повторяет святитель: «Смирение и рождающееся из него покаяние — единст­венное условие, при котором приемлется Христос! Смире­ние и покаяние — единственная цена, которою покупается познание Христа! Смирение и покаяние — единственное нравственное состояние, из которого можно приступить ко Христу, усвоиться Ему! Смирение и покаяние — единст­венная жертва, которой взыскует и которую приемлет Бог от падшего человечества (Пс. 50, 18-19). Зараженных гор­деливым, ошибочным мнением о себе, признающих пока­яние излишним для себя, исключающих себя из числа  грешников отвергает Господь. Они не могут быть христиа­нами» (IV, 182-183).

 

Познай самого себя

 

Каким же образом приобретается человеком это спаси­тельное познание себя, своей ветхости, открывающее ему всю бесконечную значимость Жертвы Христовой? Вот что отвечает свт. Игнатий: «Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаж­дающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его — хо­тя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произ­волением отрекся от всякой дружбы с грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным ме­чом — глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим ме­чом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершит великое дело — установит вражду с грехом, на­сильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего» (II, 122).

В другом месте он дает такой практический совет: «Кто отказался от осуждения ближних, помысл того, естествен­но, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не ви­дел в то время, как занимался осуждением ближних» (V, 351). Основную свою мысль об условии самопознания свя­титель Игнатий выражает следующими замечательными словами преп. Симеона Нового Богослова: «Тщательное ис­полнение заповедей Христовых научает человека его не­мощи» (IV, 9), т. е. открывает ему подлинную и печальную картину того, что находится и что действительно происхо­дит в его душе.

Вопрос о том, как приобретается видение греха своего или познание себя, своего ветхого человека, является центральным в духовной жизни. Святитель Игнатий прекрасно показал его логику: только видящий себя погибающим нуждается в Спасителе- «здоровым» (Мф. 9, 12) Христос не нужен. Поэтому для хотящего верить во Христа право­славно это видение является основной задачей подвига и одновременно главным критерием его истинности.

 

Добрые дела

 

Напротив, подвиг и любые добродетели, не приводя­щие к такому результату, оказываются лжеподвигом, и жизнь обессмысливается. Апостол Павел об этом говорит, обращаясь к Тимофею: «Если же кто и подвизается, не увен­чивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим. 2, 5). Преп. Исаак Сирин говорит об этом еще более определен­но: «Воздаяние бывает не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено, то первые будут напрасны»³⁹.

Последнее высказывание открывает собой еще одну важную страницу в понимании духовной жизни и ее за­конов: не добродетели и подвиги сами по себе приносят человеку благо Царствия Божия, которое «внутрь нас есть» (Лк. 17, 21), но происходящее от них смирение. Ес­ли же смирение не приобретается — бесплодны и бес­смысленны все подвиги, все добродетели. Но научает че­ловека смирению только труд исполнения заповедей Христовых. Так выясняется одна из сложных богослов­ских проблем о соотношении веры и добрых дел в вопро­се спасения.

Святитель Игнатий уделяет большое внимание этому вопросу. Он рассматривает его в двух аспектах: во-первых,  в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, в отношении к христианскому совершенству. Выводы его, выражающие само существо святоотеческого опыта, необычны для школьного богословия.

Он пишет: «Когда бы добрые дела по чувствам сердеч­ным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним» (I, 513); «Несчастен тот, кто удовлетворен собственною человеческою правдою: ему не нужен Хрис­тос» (IV, 24); «Таково свойство всех телесных подвигов и до­брых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем прино­сить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости» (IV, 20).

 Святитель Игнатий даже пишет так: «Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, само­обольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает се­бя достойным и предостойным наград земных и небесных» (V, 47). Отсюда становится понятным призыв святителя: «Не ищи совершенства христианского в добродетелях че­ловеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в Крес­те Христовом» (IV, 477-478).

Эта мысль прямо противостоит широко распростра­ненному убеждению, что т.н. добрые дела всегда являются добрыми и содействуют спасению, независимо от побуж­дений, с которыми совершает их человек. В действительно­сти же правда и добродетели ветхого и нового человека не дополняют друг друга, а взаимоисключают. И причина это­го достаточно очевидна. Добрые дела являются не целью, а средством исполнения величайшей заповеди о любви. Но они могут совершаться и по расчету, лицемерно, и по тще­славию и гордыне (когда человек видит нуждающихся, а золотит купола храмов или строит церковь там, где в ней нет никакой необходимости, то ясно, что он не Богу слу­жит, а своему самолюбию). Дела, совершаемые не по при­чине исполнения заповеди, ослепляют человека своей зна­чимостью, превозносят его, делают великим в своих глазах, растят его «Я» и тем «отнимают» у него Христа. Исполнение же заповеди о любви к ближнему, напротив, открывает че­ловеку его страсти: человекоугодие, самомнение, лицеме­рие и прочее, открывает ему, что ни одного доброго дела он не может совершить без греха. Это смиряет человека и приводит к Христу. Преп. Варсануфий Великий говорил: «Истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и не вменяется ни во что»⁴⁰.

Иными словами, добродетели и подвиги могут быть и крайне вредными, если они не основаны на познании скрытого в душе греха и не приводят к еще более глубоко­му его видению. «Надо, — наставляет поэтому святитель Игнатий, — сперва усмотреть свой грех, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невоз­можно совершить ни одной добродетели чисто, вполне» (IV, 490). В качестве примера святитель приводит оценку подвижниками своих подвигов и добродетелей. «Подвиж­ник, — пишет он, — только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее откры­вает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его пад шего естества... Исполнение им заповедей он признает ис­кажением и осквернением их» (I,308-309). Поэтому святые, продолжает он, «омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез» (II, 403).

 

Опасно преждевременное бесстрастие

 

Обратимся еще к одному важному закону духовной жизни. Он заключается в «сродстве между собой как добро­детелей, так и пороков», т. е. в том, что и приобретение доб­родетелей, и действие страстей оказываются подчиненны­ми строгой последовательности и взаимообусловленности. Святитель Игнатий предупреждает, что игнорирование этого закона может привести подвижника к самым тяже­лым для него последствиям. «По причине этого сродства, — пишет он, — произвольное подчинение одному благому помыслу влечет за собой естественное подчинение друго­му благому помыслу; стяжание одной добродетели вводит в душу другую добродетель, сродную и неразлучную с пер­вой. Напротив того, произвольное подчинение одному гре­ховному помыслу влечет невольное подчинение другому; стяжание одной греховной страсти влечет в душу другую страсть, ей сродную; произвольное совершение одного греха влечет к невольному впадению в другой грех, рожда­емый первым. Злоба, сказали отцы, не терпит пребывать бессупружною в сердце» (V, 351).

Серьезное предупреждение! Как часто христиане, не зная этого закона, небрежно относятся к т. н. «мелким» грехам, произвольно, без насилия страсти, согрешая в них. А потом в недоумении со страданием и отчаянием, уже как рабы невольно впадают в тяжкие согрешения, ве­дущие к тяжелым скорбям и трагедиям в жизни.

О том, насколько необходимо в духовной жизни стро­гое соблюдение закона последовательности, свидетельст­вуют приводимые святителем Игнатием следующие слова опытнейшего наставника в духовной жизни преподобного Исаака Сирина: «Премудрый Господь благоволил, чтобы мы снедали в поте лица хлеб духовный. Установил Он это не от злобы, но чтобы не произошло несварения и мы не умер­ли. Каждая добродетель есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели, и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери, то доброде­тели эти становятся ехиднами для души. Если не отверг­нешь их от себя, скоро умрешь» (И, 57-58). Святитель Игна­тий в связи с этим строго предупреждает: «Опасно преждевременное бесстрастие! Опасно преждевременное получение наслаждения Божественною благодатию! Дары сверхъестественные могут погубить подвижника, не на­ученного немощи своей» (I, 532).

Удивительные слова! Для духовно неопытного сама мысль о том, что какая-то добродетель может оказаться преждевременной, тем более, смертельной для души, «ехидной», покажется странной, едва ли не кощунственной. Но именно такова реальность духовной жизни, таков один из ее строгих законов, открытый великим опытом святых. В пятом томе своих сочинений, который святитель назвал «Приношение современному монашеству», в главе деся­той «Об осторожности при чтении отеческих книг о мона­шеской жизни», он прямо пишет: «Падший ангел старается обмануть и вовлечь в погибель иноков, предлагая им не только грех в разных видах его, но и предлагая несвойст­венные им возвышеннейшие добродетели» (V, 54).

 

Правильная молитва

 

Указанные мысли имеют прямое отношение к понима­нию важнейшего христианского делания — молитвы. Свя­титель Игнатий, говоря согласно со всеми святыми, что «молитва есть мать добродетелей и дверь ко всем духовным дарам» (II, 228), настоятельно указывает на условия, при со­блюдении которых только она является таковой. Несоблю­дение их, оказывается, делает молитву или бесплодной, или даже средством глубокого падения подвижника. Неко­торые из этих условий хорошо известны. Кто не прощает других, тот не будет прощен. «Кто молится устами, а о душе небрежет и сердца не хранит, такой человек молится возду­ху, а не Богу, и всуе трудится, потому что Бог внимает уму и усердию, а не многоречию», — говорит очень почитаемый святителем Игнатием русский подвижник священноинок Дорофей (II, 266).

Особое внимание святитель уделяет условиям соверше­ния молитвы Иисусовой. В силу большого значения ее для каждого христианина сделаем краткую выписку из замеча­тельной статьи святителя Игнатия «О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником».

«В упражнении молитвой Иисусовой есть свое начало, своя постепенность, свой конец бесконечный. Необходи­мо начинать упражнение с начала, а не с середины и не с конца...

Начинают с середины те новоначальные, которые, про­читав наставление... данное отцами-безмолвниками... не­обдуманно принимают это наставление в руководство сво­ей деятельности. Начинают с середины те, которые без всякого предварительного приготовления усиливаются взойти умом в сердечный храм и оттуда воссылать молитву. С конца начинают те, которые ищут немедленно рас­крыть в себе благодатную сладость молитвы и прочие бла­годатные действия ее.

Должно начинать с начала, т. е. совершать молитву со вниманием и благоговением, с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно со­присутствовали молитве... Особенное попечение, попече­ние самое тщательное должно быть принято о благоустро-ении нравственности сообразно учению Евангелия... Единственно на нравственности, приведенной в благоуст­ройство евангельскими заповедями... может быть воздвиг­нут. .. невещественный храм богоугодной молитвы. Тщетен труд зиждущего на песце: на нравственности легкой, колеб­лющейся» (I, 225-226).

Из этой цитаты видно, насколько внимательным и бла­гоговейно осторожным должно быть отношение к молит­ве Иисусовой. Она должна совершаться не как-нибудь, а правильно. В противном случае упражнение в ней не толь­ко перестает быть молитвой, но и может погубить христи­анина. В одном из писем свт. Игнатий говорит, каким дол­жен быть настрой души при молитве: «Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особен­но нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Неко­торый инок сказал ему: «Я нахожусь в непрестанном памя­товании Бога». Преподобный Сисой отвечал ему: «Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари». Высокое занятие, — продолжает Святитель, — не­престанное памятование Бога! Но эта высота очень опас­ная, когда Лествица к ней не основана на прочном камне смирения» (IV, 497). В связи с этим следует отметить, что «признак непрестанности и самодейственности в соверше нии Иисусовой молитвы отнюдь не является признаком ее благодатности, потому что не гарантирует... тех плодов, которые всегда указывали на ее благодатность»; «Духовная борьба, результатом и целью которой является приобрете­ние СМИРЕНИЯ... подменяется у некоторых иной (проме­жуточной) целью: приобретением непрестанной и само-движной Иисусовой молитвы, которая... не является конечной целью, а лишь одним из средств ее достиже­ния»⁴¹.

 

Прелесть⁴²

 

Последние слова святителя указывают еще на один чрезвычайно ответственный момент в духовной жизни, на смертельную опасность, грозящую подвижнику неопытно­му, не имеющему ни истинного наставника, ни правиль­ных теоретических духовных знаний, — на возможность впадения в прелесть. Термин этот, часто употребляемый от­цами, замечателен тем, что точно вскрывает само существо названной духовной болезни: лесть себе, самообман, меч­тательность, мнение о своем достоинстве и совершенстве, гордость.

Святитель Игнатий, называя главный источник этой тяжелой болезни — гордость, приводит следующие слова преп. Григория Синаита (XIV в.): «Прелесть, говорят, в двух видах является или, лучше, находит... — в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести — от мечтаний. Вто­рой образ прелести... начало свое имеет... в сладострас­тии, рождающемся от естественного похотения. В сем состоянии прельщенный берется пророчествовать, дает ложные предсказания... Бес непотребства, омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно пред­ставляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица»⁴³.

Каково же главное лекарство от этой болезни? «Как гор­дость есть вообще причина прелести, так смирение... слу­жит верным предостережением и предохранением от пре­лести... Да будет наша молитва проникнута чувством покаяния, да совокупится она с плачем и прелесть никогда не воздействует на нас» (I, 228).

Еще об одной из наиболее распространенных причин впадения в прелесть свт. Игнатий пишет таю «Не без осно­вания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув уп­ражнение молитвою Иисусовою и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, т. е. неопусти-тельным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила, состоящего исклю­чительно из псалмопения и молитвословия устных и гласных... Они не могут избежать «мнения»... Устное и глас­ное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вни­манию научаемся преимущественно при упражнении мо­литвою Иисусовою» (I, 257-258). Естественно, это замеча­ние относится не только к инокам, но и ко всем христианам.

Поэтому св. Игнатий, говоря о прелести, напоминает: «Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится

от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписы­вающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя мне­нием, заграждает этим мнением вход в себя и духовным де­ланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати, открывает широко вход греховной заразе и де­монам. Уже нет никакой способности к духовному преуспе­янию у зараженных мнением» (I, 243).

«Все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении. Все самообольщенные считали себя достойными Бога: этим явили объявшую их души гордость и бесовскую пре­лесть. Иные из них приняли бесов, представших им в ви­де ангелов, и последовали им... Иные возбуждали свое во­ображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное на­слаждение и впали в самообольщение, совершенное ом­рачение, причислились по духу своему к духам отвержен­ным» (II, 126).

 

Наставник

 

Оказаться в таком бедственном состоянии может, к сожалению, любой верующий, каждый подвизающийся, если будет жить по своему разумению, без истинного ду­ховного наставника, без руководства святоотеческими писаниями.

Но если понимание отцов — задача не всегда простая, то многократно более трудным для нашего времени являет­ся обретение истинного наставника. Ошибка же в его вы­боре может стать роковой для верующего.

Важнейшее, о чем говорят отцы — это:

(1)          о необходимости большой осторожности в выборе руководителя и огромной опасности принять бездуховно­го «старца» за духовника;

(2)          о правильном к нему отношении;

(3)          о верном понимании послушания найденному ру­ководителю;

(4)          о непременности разлучения со «слепым» духовни­ком, по слову Спасителя: «Оставьте их: они — слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 15; 14);

(5)          об оскудении в последние времена духоносных на­ставников, видящих души людей (святитель Игнатий пря­мо говорит, что в настоящее время нет духоносных настав­ников);

(6)          о необходимости самим верующим изучать Свя­щенное Писание и творения святых отцов и руководство­ваться ими с советом старшей, имеющей больший духов­ный опыт «преуспевшей братии», проверяя, однако, и их советы святоотеческими писаниями.

Приведем мысли святых отцов по этим вопросам.

(1) О выборе духовника.

Преп. Иоанн Кассиан Римлянин (V в.): «Полезно откры­вать свои помыслы отцам, но не каким попало, а старцам духовным, имеющим рассуждение, старцам не по телесно­му возрасту и сединам. Многие, увлекшись наружным ви­дом старости и высказав свои помышления, вместо врачевства получили вред» (1,491).

Преп. Иоанн Лествичник (VI в.): «Когда мы... желаем... вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления на­шего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проница тельности и рассуждения, должны рассматривать, испыты­вать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека обладаемого страстьми, вместо пристани в пучину, и таким образом не найти готовой погибели» (Лествица. Сл. 4, гл. 6).

Преподобный Симеон Новый Богослов (X в.): «Молит­вами и слезами умоли Бога послать тебе бесстрастного и святого руководителя. Также и сам исследуй Божественные Писания, особенно же практические сочинении святых от­цов, чтобы, сравнивая с ними то, чему учит тебя учитель и предстоятель, ты смог видеть это как в зеркале и сопостав­лять и согласное с Божественными Писаниями принимать внутрь и удерживать в мысли, а ложное и чуждое выявлять и отбрасывать, чтобы не прельститься. Ибо знай, что мно­го в эти дни стало прельстителей и лжеучителей» (Доброто­любие. Т. 5. Гл. 33).

«Святой Макарий Великий (IV-V в.) говорил, что... встречаются души, соделавшиеся причастниками Божест­венной благодати... вместе с тем, по недостатку деятельной опытности, пребывающие как бы в детстве, в состоянии очень неудовлетворительном... которое требуется истин­ным подвижничеством» (I, 284); «В монастырях употребля­ется о таких старцах изречение: «Свят, но не искусен», и на­блюдается осторожность в советовании с ними... чтобы не вверяться поспешно и легкомысленно наставлениям таких старцев» (I, 285). Святой Исаак Сирин говорит даже, что та­кой старец «недостоин называться святым» (I, 286).

Св. Феофан (Говоров): «При определении их [духовни­ков] должно употреблять великую осмотрительность и строгое рассуждение, чтобы вместо пользы не нанести вред, вместо созидания разорение»⁴⁴.

(2)      О взаимоотношениях духовника и пасомых.
«Всякий духовный наставник должен приводить души к

Нему [Христу], а не к себе... Наставник пусть, подобно вели­кому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признает себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, которое служит признаком их духовного преуспеяния... Охранитесь от пристрастия к наставникам. Многие не ос­тереглись и впали вместе с наставниками в сеть диаволу... Пристрастие делает любимого человека кумиром: от при­носимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог... И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела. И ты, на­ставник, охранись от начинания греховного! Не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Последуй приме­ру святого Предтечи» (IV, 519).

(3) О послушании духовнику.

«Те старцы, которые принимают на себя роль [старца]... (употребим это неприятное слово)... в сущности не что иное, как душепагубное актерство и печальнейшая коме­дия. Старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований, да ведают, что самое их намерение, самые мысли и понятия их о ве­ликом иноческом делании— послушании, суть ложные, что самый их образ мыслей, их разум, их знание суть само­обольщение и бесовская прелесть...» (V, 72)

«Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь

и в бесовскую прелесть губит, по учению апостола» (2 Сол. 2, 10-12; 5, 73).

«Скромное отношение советника к наставляемому — совсем иное, нежели старца к безусловному послушнику... Совет не заключает в себе условия непременно исполнять его: он может быть исполнен и не исполнен» (V, 80).

«Если же руководитель начнет искать послушания себе, а не Богу, не достоин он быть руководителем ближне­го! Он — не слуга Божий! Слуга диавола, его орудие есть сеть! «Не делайтесь рабами человеков» (1 Кор. 7, 23), — за­вещает апостол»⁴⁵.

(4)           О непременности разлучения со «слепым» духовником.
«Преподобный Пимен Великий (V в.) повелел немед­ленно разлучаться со старцем, совместное жительство с ко­торым оказывается душевредным» (V, 74).

(5)    Об отсутствии духоносных наставников.

Святой Григорий Синаит «решился сказать, что в его время [XIV в.] вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки... Тем более в наше время [середина XIX века] делателю молитвы необходимо наблюдать величайшую осторожность. Богодухновенных наставников нет у нас!» (I, 274).

«Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на ред­кость богодухновенных наставников, на появившееся мно­жество лжеучителей и предлагают в руководство Священ­ное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей досто­янием древности и уже решительно завещают в руководство Священное и Святое Писание, проверяемый по этим Пи­саниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий» (I, 563).

(6) О жизни по совету.

«Преподобный Нил Сорский (XV в.) никогда не давал на­ставления или совета прямо от себя, но предлагал вопроша­ющим или учение Писания, или учение отцов. Когда же... он не находил в памяти освященного мнения о каком-либо предмете, то оставлял ответ или исполнение до того време­ни, как находил наставление в Писании. Этот метод очевиден из сочинений священномученика Петра Дамаскина, преп. Григория Синаита, святых Ксанфопулов и других отцов, осо­бенно позднейших. Его держались... иеросхимонахи Опти-ной пустыни Леонид и Макарий... Никогда не давали они со­ветов от себя... Это давало советам их силу» (1,489).

«По учению отцов, жительство... единственно приличе­ствующее нашему времени, есть жительство под руководст­вом отеческих писаний с советом преуспевших современ­ных братий; этот совет опять должно проверять по писанию отцов (I, 5бЗ).

«Никак не будь послушен на зло, если бы и случилось тебе потерпеть за нечеловекоугодие и твердость твои неко­торую скорбь. Советуйся с добродетельными и разумными отцами и братиями; но усваивай себе советы их с крайней осторожностью и осмотрительностью. Не увлекайся сове­том по первоначальному действию его на тебя!..

Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! Они не по­мышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву не­лепым советом, который принимается неопытным новона­чальным с безотчетливою доверчивостью, с плотским и

кровяным разгорячением! Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми стар­цами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тще­славие, свою гордыню!» (О жительстве по совету (V, 77).

Святитель Феофан (Говоров): «Так вот какой ныне луч­ший, благонадежнейший способ руководствования или воспитания в жизни христианской! Жизнь в преданности в волю Божию, по Божественным и отеческим Писаниям с совета и вопрошения единомышленных»⁴⁶.

Таков голос Священного Предания Церкви, говорящий по одному из самых болезненных вопросов современной духовной жизни.

 

Католицизм

 

Глубоко ошибочно было бы думать, что прелесть — явле­ние, возникающее на почве специфически православной. В своей статье «О прелести» святитель Игнатий прямо пишет: «Прелесть есть состояние всех человеков, без исключения, произведенное падением праотцев наших. Все мы в прелес­ти. Знание этого есть величайшее предохранение от прелес­ти. Величайшая прелесть — признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиною. Ис­тина есть Господь наш Иисус Христос» (I, 230).

Особенно важны для нашего времени суждения святи­теля Игнатия о западных, католических подвижниках. В полном согласии с прочими святыми Православной Церк­ви он свидетельствовал: «Большая часть подвижников За­падной церкви, провозглашаемых ею за величайших свя­тых — по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее молились и достигали видений, разумеется, ложных, упомянутым мною спосо­бом... В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учре­дитель иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что, как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некое напряжение, как являлись перед его взорами, по его желанию, ад или рай... Известно, что истинным святым Божиим видения да­руются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию — даруются неожиданно, весьма редко... Усилен­ный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкою того пламени, которым разожжены прельщенные» (I, 244).

Святитель указывает и на другие скрытые от внешнего взора причины прелестных состояний западных подвиж­ников. Так, он пишет: «Кровь и нервы приводятся в движе­ние многими страстями: и гневом, и сребролюбием, и сла­столюбием, и тщеславием. Последние две чрезвычайно разгорячают кровь в подвижниках, незаконно подвизаю­щихся, соделывают их исступленными фанатиками. Тще­славие стремится преждевременно к духовным состояни­ям, к которым человек еще не способен по нечистоте своей; за недостижением истины — сочиняет себе мечты. А сладострастие, присоединяя свое действие к действию тщеславия, производит в сердце обольстительные ложные утешения, наслаждения и упоения. Такое состояние есть со стояние самообольщения. Все незаконно подвизающиеся находятся в этом состоянии. Оно развивается в них больше или меньше, смотря по тому, сколько они усиливают свои подвиги. Из этого состояния написано западными писате­лями множество книг» (IV, 499).

Интересно отметить, что святитель Игнатий (изучав­ший католическую аскетическую литературу не по перево­дам, а в латинских подлинниках) указывает и конкретные временные координаты отступления католических аскетов от единого опыта святых единой Вселенской Церкви. Он пишет: «Преподобный Венедикт [544], святой папа Григо­рий Двоеслов [ 604] еще согласны с аскетическими настав­никами Востока; но уже Бернард Клервосский (XII в.) от­личается от них резкою чертою; позднейшие уклонились еще более. Они тотчас влекутся и влекут читателей своих к высотам, недоступным для новоначального, заносятся и за­носят. Разгоряченная... мечтательность заменяет у них все духовное, о котором они не имеют ни малейшего понятия. Эта мечтательность признана ими благодатию» (IV, 498)⁴⁷.

 

Истина одна

 

Прелесть, как видим, возникает у тех, которые живут не по святоотеческим началам, а по своим мыслям, желаниям и пониманию и ищут у Бога не спасения от греха, а благо­датных наслаждений, откровений, даров. Их обычно и «по­лучает» в изобилии горе-подвижник в своем разгорячен­ном воображении и действием темных сил. Прелесть поэтому — не один из возможных и тем более равноцен­ных вариантов духовности, не особый, свой путь к Богу (как называют католическую мистику ее апологеты), но тяжелая болезнь, не поняв которой и не оценив должным об­разом, подвижник разлагается изнутри.

И эта страшная болезнь угрожает гибелью не только от­дельным лицам, но и самому, как видим, христианству. От­ход какой-то христианской общины или Поместной Церк­ви от принципов духовной жизни, открытых и освященных великим опытом Церкви, неминуемо ведет ее к потере понимания истинной святости и прославлению откровенных ее искажений. К таким же гибельным послед­ствиям приводит и каждого отдельного верующего отступ­ление от «царского пути» духовной жизни, проложенного подвижническими стопами святых.

Особенно часты прорывы к «высотам» наблюдаются у новообращенных и юных подвижников, не познавших еще своего ветхого человека, не освободившихся от страс­тей и уже ищущих состояний человека нового, совершен­ного. Недаром у отцов есть выражение: «Если увидишь юношу, по своей воле восходящего на небо, удержи его за ногу и сбрось оттуда, ибо ему это полезно»⁴⁸. Причина по­добных ошибок очевидна: незнание законов духовной жизни, незнание себя. Святитель Игнатий по этому поводу приводит следующие замечательные слова святого Исаака Сирина: «Если некоторые из отцов написали о том, что есть чистота души, что есть здравие ее, что бесстрастие, что ви­дение, то написали не с тем, чтобы мы искали их прежде­временно и с ожиданием. Сказано в Писании: «Не приидет Царствие Божие с соблюдением» (Лк. 17, 20). Те, в которых живет ожидание, стяжали гордыню и падение. Искание с ожиданием высоких Божиих даров отвергнуто Церковью Божией. Это не признак любви к Богу; это недуг души».

Святитель Игнатий заключает эту мысль такими словами: «Святые отцы Восточной Церкви, особливо пустынножите­ли, когда достигали высоты духовных упражнений, тогда все эти упражнения сливались в них в одно покаяние. По­каяние обнимало всю жизнь их, всю деятельность их: оно было последствием зрения греха своего» (II, 125-126).

В этом видении греха своего, рождающего истинное смирение и «покаяние нераскаянно» (2 Кор. 7,10), и заклю­чается единственно надежная, непоколебимая основа пра­вильной духовной жизни