Аргументы к личности

Аргументы к личности представляются, как отмечалось выше, самыми убедительными для любой аудитории при усло­вии, если они правильно построены. Любое знание или мнение человека в конечном счете сводится к свидетельству его личного опыта, который принимает или не принимает факты и умозаклю­чения в той мере, в какой они с этим опытом совместимы.

Но топика современного здравого смысла, основанная на по­зитивистской философии, антиперсональна: слово «субъектив­ный» означает в толковом словаре «1. присущий только данному субъекту, лицу; 2. пристрастный, предвзятый»²⁰⁶. Поэтому са­мосознание человека или утверждение достоверности личного опыта нуждается в обосновании. В «Диалогах» о. Валентина Свенцицкого предпосылкой аргументации бессмертия души яв­ляется простое утверждение достоинства и независимости лично­го суждения:

«Духовник. Подожди, поймешь. А пока я спрошу тебя. Допустим, ты видишь своими собственными глазами зеленое дерево. Тебе дока­жут путем логических выводов, что никакого дерева на самом деле нет. Скажешь ли ты тогда: «Неправда, оно есть»?

Неизвестный. Скажу.

Духовник. Ну вот. Именно такой путь выбираю и я в своих рассуж­дениях, Я беру то, что ты видишь и в чем ты не сомневаешься, затем условно встаю на точку зрения «отрицания бессмертия». Доказываю тебе, что то, что ты видишь и в чем ты не сомневаешься, - «бессмыс­лица» и на самом деле этого не существует. Скажешь ли ты мне тогда: «Неправда, существует, - я это знаю»?                                                      

Неизвестный. Скажу»²⁰⁷.

Обоснованием такого утверждения может быть редукция кол­лективного опыта к индивидуальному, основанная на идее принципиальной  однородности   индивидуального   и  коллективного опыта:

«Существование субъекта как реального единичного существа, ле­жащего в основании всех явлений внутреннего мира, не подлежит ни малейшему сомнению. Только полное недомыслие может отвергать этот всемирный факт, выясняемый метафизикой и составляющий не­обходимое предположения всякого опыта. Когда эмпирики утвержда­ют, что я есть не более как наше представление, они признают во множественном числе то самое я, которое отрицают в единственном. Для того чтобы было представление, надобно, чтобы оно кому-то представлялось; для того чтобы было сознание, необходим сознающий субъект. Это такие очевидные истины, о которых странно даже спо­рить. Утверждать противное можно, только отказавшись от всякой логики»²⁰⁸.

Но подобного рода редукция, в свою очередь, нуждается в последующем уточнении и разведении категорий индивидуаль­ного и коллективного опыта, потому что она может привести к другой крайности - отвержению коллективного опыта. Выход из противоречия «субъективное — объективное» — в обращении к духовному опыту Церкви, к Божественному откровению.

«Неизвестный. Да, я с этой стороны никогда не рассматривал Цер­ковь. Я видел в ней только определенную исторически изменяющуюся религиозную организацию, подобную всякой другой организации, ставящей себе те или иные общественные задачи.

Духовник. Вот именно. Это-то незнание истины и привело тебя к искаженным суждениям о Церкви. Но пойдем дальше. Теперь тебе легче будет понять мои слова. У нас есть общая основа, на которой мы стоим. Церковь, возглавляемая Христом, является единственной хра­нительницей абсолютной истины. Никакое самое высокое индивиду­альное сознание, в силу поврежденности человеческой природы, не может быть вместилищем истины абсолютной. Там, где начинается индивидуальная человеческая мудрость, там начинается большее или меньшее искажение истины. Ограниченный человеческий разум мо­жет вмещать лишь частичную истину, а для того, чтобы могла рас­крыться и сохраниться истина абсолютная, должно быть не индивиду­альное сознание, хотя бы самого мудрого человека, а абсолютное, со­вершенное и сверхъестественное сознание Церкви. Отсюда ясно, что без Церкви не может быть веры. Потому что не может быть первого ее условия: для того чтобы веровать, надо знать, во что веровать.

Неизвестный. Но получается какой-то заколдованный круг: с одной стороны, чтобы сделаться членом Церкви, нужна вера, а чтобы иметь веру, надо быть уже членом Церкви, как же так?»²⁰⁹

Далее о. Валентин Свенцицкий обосновывает развитие инди­видуального опыта веры:

«Духовник. Для того чтобы сделаться членом Церкви, нужна та сте­пень веры, которая доступна каждой человеческой душе, не потеряв­шей образ и подобие Божие. Это состояние выражается в словах: «... верую, Господи! Помоги моему неверию» /Мк. 9:24/. Но вера, о кото­рой говорим мы, - это совсем другое, она так же отличается от веры вне Церкви, как индивидуальное сознание от сознания церковного. Только в Церкви она получает свою полноту и возможность беспре­дельного совершенствования.

Неизвестный. Мне так важно уяснить вопрос о вере, что я просил бы тебя как можно подробнее сказать об этом.

Духовник. Прекрасно. Мы уже несколько раз, поскольку это было нужно, касались понятия веры. Мы уже говорили с тобой, что вера -это не есть простое доверие чужим словам, то есть поверхностное, не­проверенное знание. Вера — это высшая форма познания. Она видит и ощущает то, что не могут видеть глаза и воспринимать внешние чув­ства. Это особое восприятие, таинственное и непостижимое в нас, превышающее все остальные формы познания и заключающее их в себе. Она за видимым открывает невидимое, и невидимое делает столь же реальным, как и видимое: ибо вера объемлет в полноте и разум, и внешнее чувство, и всю его душу. Органом веры является все внут­реннее существо человека, приведенное в свой надлежащий строй. Ум здесь занимает свое, подобающее ему скромное место. Когда разум отравлен ложью, а душа изломана страстями, — испорчен аппарат ве­ры.

Вера без Церкви не может быть совершенной. Не только потому, что для этого надо знать совершенную истины, но и потому, что для этого надо иметь благодать Святого Духа. Ведь если бы вопрос был только в знании истин веры, можно было бы выучить их, поскольку они сохра­няются в Церкви. Но для того, чтобы поверить в эти истины, а не только знать их, недостаточно одного их изучения, а нужно познать их внешним²¹⁰ познанием веры. Не имея благодати Божией, это невоз­можно. Как говорит Апостол: «... никто не может назвать Иисуса Гос­подом, как только Духом Святым» /1 Кор. 12:3/. Значит, для веры нужно принять Духа Утешителя, который сошел на Апостолов в огненных языках и по сие время пребывает в таинствах Церкви. Вот что такое вера, и вот почему без Церкви ее не может быть»²¹¹.

Таким образом, в основании аргументации к личности лежит понятие веры и вся топика, связанная с этим понятием.

Аргумент к человеку (ad hominem) представляет собой включение данных о лице, выдвинувшем те или иные положения, об обстоятельствах аргументации или дополнительных данных, содержащихся в аргументации, в систему доводов об истинности или ложности самих выдвинутых им положений. Например: «Вы судите о моей работе таким образом, потому что невнима­тельно прочли и не поняли ее, из чего следует, что ваши сужде­ния ложны, неточны или предвзяты».

Такое свидетельство полемического противника против его собственных положений включается в посылки и ставится в один ряд с данными опровержения²¹².

«По твоим словам, те из иконоборцев, что понаглее и позловреднее, полагая мудростию хитроумие, задают вопрос: которая из икон Хри­ста истинная - та, которая у римлян, или которую пишут индийцы, или греки, или египтяне, - ведь они непохожи друг на друга, и какую бы из них ни объявили истинной, ясно, что остальные будут отвергну­ты. Но это их недоумение, а вернее кознодейство, о прекрасное извая­ние Православия, можно многими способами отразить и обличить как исполненное великого безумия и злочестия.

Во-первых, можно сказать им, что они сразу же тем самым, с помо­щью чего решили бороться против иконоверия, даже против воли за­свидетельствовали его существование и поклонение иконам по всему миру, где есть христианский род. Так что они скорее говорят в пользу того, что пытаются опровергнуть, и уловляются собственными дово­дами.

Во-вторых, они, говоря такие вещи, незаметно для самих себя стано­вятся в один ряд с язычниками - ведь сказанное о честных иконах можно равным образом применить и к другим нашим таинствам, ведь можно было бы сказать: какие евангельские слова вы называете бого­духновенными, и вообще которое Евангелие? Ведь римское пишется буквами одного облика и вида, индийское - другого, еврейское -третьего, а эфиопское - четвертого, и они не только пишутся несход­ным обликом и видом буквами, но и произносятся разнородным и весьма непохожим звучанием слов. Ведь и эта дерзость свойственна именно вашим доводам - ибо даже какой-нибудь эллин не мог бы лег­ко выдвинуть против нас такие вещи, потому что и у них почитается много похожего. И как у них общая с нами природа, и ум, и слово, и одинаковое смешение души с телом, и тысячи других свойств, так и относительно представлений о Божестве, хотя они очень во многом и самом важном с нами расходятся, но есть вещи, против которых даже они не осмеливаются возражать из-за очевидности общих понятий. Поэтому даже эллин не усомнится у нас в этом, но кто-то другой, со­вершенно безбожный и безверный, совсем не допускающий ни поня­тия о Божестве, ни служения Ему...»²¹³

Аргумент к последовательности (как более мягкий вариант аргумента к человеку) представляет собой доказательст­во несовместимости критикуемого положения оппонента с поло­жением, которое он заведомо принимает. Из этой несовместимо­сти выводится необходимость отказа оппонента от принятого им положения и, следовательно, принятия противоположного.

В отличие от ad hominem в собственном смысле, аргумент к последовательности широко применяется и в диалектической аргументации.

«Во всех обвинениях, мною высказанных против различных ветвей раскола, я строго придерживался правила ограничиваться выводами из начал, ими самими признаваемых. Все мои приговоры основаны единственно на внутренних противоречиях, которые они в себе содержат. Так я показал, что поставление папы, в котором латиняне хотят видеть как бы завершение рукоположения, на самом деле упраздняет это та­инство; далее я показал, что протестантство, опираясь на Библию и в то же время отвергая Церковь, тем самым уничтожает Библию. Ду­маю, что это самый логичный и самый доказательный способ опро­вержения всякой системы, как философской, так и религиозной»²¹⁴.

Аргумент к совести представляет собой обоснование положения путем апелляции к суждению совести. Но указывает, каким именно должно быть это совестное суждение.

В нижеследующем отрывке защитник, обращаясь к совести присяжных, по существу дела, ставит коллегию присяжных перед выбором: либо отказаться от осуждения, либо подвергнуться осуждению самим, что нельзя считать вполне добросовестным, поскольку суд обязан присягой судить по позитивному закону, который не должен быть нарушаем.

«Но вернемтесь еще раз на одну минуту к основному утверждению обвинителя. Он настаивает на умысле на убийство у обвиняемого. Со­поставьте это утверждение с фактами дела. К роковому для него дню он выстраивает большой и ценный дом, отдается всегдашним заботам жизни, строит лавку и, весь погруженный в деловые заботы, возвра­щается домой. Где же тут место умыслу? Умысел, если бы он в дейст­вительности существовал, нашел бы иные формы покончить с женою. Да и зачем было искать их? Стоило только не поберечь ее, чтобы слу­чай явился и сделал то, что сделала его рука. Нет, здесь была нечаян­ность, роковой момент, затмение человеческой мысли. Я знаю, вам будут говорить: «Да, ведь, не мог же он не знать, ударяя топором, что он лишает жизни». Это - не признак умысла. Сумасшедший, стреляя в другого, тоже знает, что лишает жизни; животное, ударяя рогами, зна­ет и хочет отнять жизнь. Но их не судят: у них нет рассудка. То же бывает и с человеком. У одних в злые минуты - гнева, злости, ожесто­чения, у других - в пору горя, скуки, стыда, отчаяния. Последнее и есть признак помрачения ума, бессилия воли, способной удержать по­рыв, сдержать негодование. По-моему, все эти черты здесь налицо пе­ред вами, и вам надо решать, что здесь - злодеяние или несчастье, - и решить, только руководясь одним своим убеждением, ибо только вы несете ответ за свои слова. Закон наделяет вас величайшей властью -определять виновность и невиновность. И нет границы ей, кроме ва­шей совести. Отпустив его, вы скажете лишь: «Да рассудит их Бог». Теперь я отдаю вам его судьбу. Да укрепит Господь ваш разум, да смягчит ваши сердца!... »²¹⁵

А. С. Хомяков строит такой аргумент в виде сложной леммы.

«Если вы в состоянии заглушить в себе разум, забыть Предание пер­вобытной Церкви, отказаться от прав христианской свободы и прину­дить свою совесть к молчанию: смиритесь перед папством и будьте римлянами.

Папство, конечно, вовсе не то, что Церковь; оно есть нечто, может быть, даже несколько унизительное, нечто более похожее на христи­анское идолопоклонство, чем на христианство: но, по крайней мере, это нечто логичное, хоть на вид.

Если вы в состоянии забыть, что разум человеческий познает истину только при помощи нравственного закона, которым человек соединяется с своими братьями, и что под условием лишь свободного подчи­нения своей личности этому закону нисходит на человека Божествен­ная благодать; если вы можете держаться за свидетельства Церкви первых веков, искажая в то же время их смысл и упуская из виду их цельность; если вы способны горделиво повергаться ниц перед все­властием личной свободы и принимать искание истины за веру, тогда будьте протестантами.

Это опять не христианство; это не более как скептицизм, худо за­маскированный; но, по крайней мере, это логично, хоть на первый взгляд.

Вы не можете в одно и то же время поклоняться Риму (основанному при содействии ваших предков) и бунтовать против его власти; вы не можете в одно и то же время оставаться вне Церкви (отвергнутой ва­шими предками) и взывать к ее законам и преданиям; вы не можете быть янсенистом, ибо янсенизм - явная бессмыслица.

Но если ваше одиночество тяготит вас (а оно не может не быть в тя­гость для душ, требующих сочувствия); если вы дорожите спокойст­вием религиозной совести и уверенностью в вере; если вы искренне ищете истину и верите преданиям и наставлениям первобытного хри­стианства: тогда отступитесь от десятивековых заблуждений, отверг­ните наследие раскола, переданное вам предками; словом, возврати­тесь в лоно Церкви.

Миллионы сердец пойдут к вам навстречу; миллионы отверстых рук примут вас в свои объятия, примут вас как равноправных, как братьев возлюбленных; миллионы уст призовут на вас благословения и дары благодати, обетованные от Спасителя верным Его последователям. Церковь, милостивый государь, не блистает наружностью. Подобно своему Божественному основателю и Его первым ученикам, она про­ходит почти незаметно в человечестве; она живет забытою и непознанною тем обществом, которое основало западный раскол; она как бы смиренная плебейка перед лицом монархического могущества Ри­ма или ученой аристократии протестантства; она есть то, чем была и чем всегда пребудет; она - тот камень, которого не сокрушат стихии мира; она - неприступное и тихое пристанище, открытое для того, кто любит и жаждет веры»²¹⁶.

Правила и рекомендации:

• Хорошими аргументами являются не аргументы, убеди­тельные для ритора, а аргументы, убедительные для аудитерии.

•  Выбирая основание аргумента, следует учитывать привыч­ки и уровень подготовки аудитории.

• Ритор может применить эристическую (полемическую) ар­гументацию, только если ее применяет оппонент.

•  Не рекомендуется применять эристическую  аргументацию если дискуссия ведется посредством диалектических аргументов.                                                                                        

• Если правила аргументации в конвенциональной аудито­рии (например, в суде) допускают эристическую аргумента­цию, то ее следует применить.

•  Ритор, применяющий эристическую аргументацию, должен помнить, что тактическая победа в полемике легко может обернуться стратегическим поражением в оценке ритора ауди­торией.                                                                        

• Применение софистических аргументов не рекомендуется даже если оппонент их использует.