XXVI ЧУДЕСНЫЕ ЗНАМЕНИЯ С ИХ ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Землетрясение и его обширность. — Раздрание завесы в храме и его знаменование. — Вос­кресение мертвых. — Кто восстал и когда? — Выразительность знамений и их нравственное значение. — Перемена образа мыслей об Иисусе Христе в неблагорасположенных дотоле иуде­ях. — Вера и исповедание сотника. — Ожесто­чение первосвященников. — Откуда оно и до че­го простиралось?

ока Богочеловек оставался в живых, природа как бы не хотела возмущать последних минут Его необыкновенными явлениями и страдала с Господом своим безмолвно: одно только солн­це, по выражению Златоуста, не могло освещать позори­ще бесчеловечия. Но едва Господь предал дух Свой в руки Отца, открылся ряд знамений, которые всему миру пока­зали, что один из крестов, стоящих теперь на Голгофе, не­сравненно святее храма Иерусалимского.

Первым знамением было²²¹ землетрясение, настолько сильное, что многие из каменных скал, обычных для ландшафта Иудеи, треснули и гробницы, в них заклю­чавшиеся, открылись, чтобы принять силу Того, Кото­рого не мог ограничивать Его собственный гроб... Явле­ния этого, некоторым образом, следовало уже ожидать после необыкновенного помрачения воздуха, с которым оно, видимо, связано; тем не менее, оно служило пора­зительным свидетельством самого неба о невиновности и Божественном достоинстве распятого Иисуса. Если Господь творит ангелами и слугами Своими естествен­ные силы природы, то они, при всей ограниченности своей, становятся непосредственными провозвестника­ми воли и славы Божьей, и смертные должны внимать вещанию их, как гласу Самого Бога. Только великий Правитель мира, повелевающий земле трястися, мог повелеть ей сотрястись в ту самую минуту, когда Иисус Христос предавал дух Свой.

Страшное само по себе, землетрясение было еще страшнее, если подземные удары (как можно предпо­ложить) последовали вдруг за смертью Иисуса Христа. Заколебавшиеся от землетрясения кресты представляли в это время жуткое зрелище: издали могло казаться, что распятые силятся сойти с крестов.

Кирилл Иерусалимский спустя три века при всех христианах иерусалимских говорил, что на скалах, ок­ружающих Голгофу, сохранились еще трещины, про­изведенные землетрясением во время страданий Христовых. И Флавий рассказывает об одном земле­трясении в Иудее, совпадающем по времени с описы­ваемым нами, которое, по словам его, произвело ве­ликие опустошения.

Непобедимая сила креста не остановилась на тре­пещущей земле, проникла в храм Иерусалимский и произвела явление, из которого для имеющих очи видеть весьма ясно открывалось, что Мессия, ожидае­мый народом иудейским, уже пришел. Внутренняя за­веса храма²²², отделявшая Святое Святых от Святилища, внезапно разорвалось с верхнего края до самого низа (так что ковчег завета, херувимы и прочие святыни, на­ходившиеся во Святом Святых, которых никому не позволено было видеть под страхом смерти, теперь, по необходимости, были видимы для каждого находивше­гося в храме священника).

Чтобы вполне понять внутреннее отношение этого события к смерти Мессии и то действие, которое оно могло иметь на умы иудеев, нужно привести на память устройство храма Иерусалимского, образ мыслей иудеев о храме и Мессии и вообще дух религии Моисеевой.

Святое Святых было последней из трех частей хра­ма, недоступной для самих священников, которым поз­волялось входить только во Святое (вторую часть) и, по мнению иудеев, означало небо, где обитает Сам Бог. За­веса, отделявшая Святое Святых, была из ткани всех возможных цветов, по сказанию Флавия, изображала собой весь мир и поднималась для одного первосвящен­ника лишь раз в год, в день очищения, когда он с кровью тельца, закланного за грехи всего народа, являлся перед самое лицо Божье (Евр. 9, 7). Над ковчегом завета пред­полагалось невидимое обитание Иеговы, Который, как Царь народа еврейского, избранного Им в особенное достояние, открывал иногда с этого места волю Свою. В этом отделении храма вовсе не было света: символ не­постижимости Иеговы, Который еще Моисею сказал, что человек не может видеть лица Его, не подвергаясь смерти (Исх. 33, 20). Посему-то вход во Святое Святых, исключая первосвященников, возбранен был всякому под страхом смертной казни²²³.

С другой стороны, иудеи ожидали, что Мессия ис­купит народ израильский от всех грехов, так что не нужно более будет никаких жертв (Лк. 1, 76. 77), поче­му, кроме других имен, и называли Его великим пер­восвященником²²⁴. Верили также, что Мессия откроет лицо Иеговы: объяснит все сомнения касательно рели­гии, установит новое, лучшее богослужение; что устро­ение храма при этом или переменится, или вовсе унич­тожится; ибо Он Сам будет вместо храма, а плоть Его вместо завесы.

Итак, раздранная рукой Самого Бога завеса и от­крытое Его невидимой силой Святое Святых, являли всем, особенно священникам, что Бог не благоволит бо­лее обитать во мгле (Евр. 8, 5. 6), не хочет уже быть чти­мым так, как Его чтили дотоле — кровью козлов и тель­цов (Евр. 10, 4. 5. 7), что истинная, единая жертва — Аг­нец Божий, вземлющий грехи мира, принесена уже на Голгофе за весь мир, и теперь неприступный престол страшного Иеговы должен сделаться престолом благо­дати, доступным для всякого (Евр. 10, 29; 7. 19. 20).

Священники, находившиеся в храме на чреде служе­ния, должны были ужаснуться при этом беспримерном для них явлении. Разодранная завеса, без сомнения, была вскоре заменена новой, и народ не видел ее, но слух об этом не мог остаться в узком кругу служителей храма, распространился, без сомнения, в народе, создавая бла­гоприятное отношение к христианству.

Что касается способа, которым разодралась завеса, то нет нужды видеть здесь особое чудо. Когда действи­ем всемогущества Божьего тряслась вся земля и разби­вались каменные скалы, то одновременно легко могла разорваться завеса, которая по требованиям строгого закона о неприступности Святого Святых со всех сто­рон была плотно прикреплена ко входу, который за­крывала. По свидетельству Иеронима, в евангелии к евреям (до нас не дошедшем) было написано, что са­мый свод Святого Святых, к которому прикреплялась завеса, раскололся на две части. Сказание это, вполне согласное с обстоятельствами землетрясения, объясня­ет, как разорвалась завеса.

Наконец, действие естественного, по-видимому, землетрясения простерлось за пределы естества, как бы для того, чтобы неверие — иудейское оно или христиан­ское — не имело возможности предполагать, что не­обыкновенные знамения сами собой стеклись и окру­жили крест Иисуса. Мы говорим о воскресении мерт­вых, которым, по свидетельству ев. Матфея, закончился ряд чудесных знамений голгофских. Чем необыкновен­нее это событие, тем более хотелось бы некоторым знать его во всех подробностях; но откровение, как и во мно­гих других случаях, не отвечает любопытству. Поэтому нам остается только привести несколько сказаний об этом событии древних учителей Церкви. Но прежде повторим слова самого евангелиста: «И гроби отверзошася, и многа телеса усопших свя­тых восташа: и изшедше из гроб, по Воскресении Его (Иисуса Христа), внидоша во Святый град и явишася мнозем» (Мф. 27, 52- 53).

Кто эти воскресшие и сколько их?

Из слов св. Матфея видно только, что их было мно­го и что все они были — святые, а кто именно и сколь­ко — не видно. Поэтому одни из древних учителей по­лагали, что в это время воскресли многие патриархи и пророки, особенно те, которые находились в родствен­ном союзе с Иисусом Христом, как Авраам, Давид; или служили прообразованием Его лица, как Иов и Мелхи­седек. Другие, имея в виду, что давно умершим трудно быть узнанными, думали, что воскресшие теперь свя­тые принадлежали к числу недавно умерших, каковы были Симеон Богоприимец, Анна пророчица, Иосиф Обрученник и проч. Можно добавить, что воскресли только те, кто погребен был в окрестностях Иерусали­ма; ибо древнейшее предание говорит, что скалы (в ко­торых находились гробы) распались только около Ие­русалима. Так называемое евангелие Никодимово ре­шительно указывает в этом случае на воскресение двух сынов Симеона Богоприимца.

Когда последовало воскресение святых?

И здесь одни из древних верили, что они воскресли вместе с Иисусом Христом, Который после смерти Своей сошел во ад и извел их оттуда с Собой. Главной основой этого верования, кроме их образа мыслей о со­шествии Иисуса Христа во ад и самом аде, служили слова апостола: «Иже (Христос) есть начаток, перво­рожден из мертвых, яко да будет во всех Той первенст­вуя» (Кол. 1, 18). Но большая часть отцов Церкви всег­да считала, что воскресение святых последовало непос­редственно за смертью Иисуса Христа. Такое мнение гораздо согласнее со словами евангелиста, который неотделяет по времени этого события от землетрясения и расторжения завесы. Вышеприведенные слова апосто­ла не противоречат ему, иначе они противоречили бы воскресению всех людей, которые чудесным образом восстали из мертвых до Воскресения Христова или взя­ты на небо, подобно Илии и Еноху.

Прочие вопросы: касательно явления святых во Ие­русалиме, лиц, которым они являлись, их последующей жизни и проч. — встретят нас в истории Воскресения Иисуса Христа, к которой они и принадлежат. Вместо того чтобы предаваться любопытству, гораздо полезнее обратить внимание на то, как величественны знамения, возвестившие смерть Богочеловека, как соответствуют они достоинству Сына Божьего, цели Его пришествия в мир, духу религии, Им проповеданной.

Всеми оставленный, поруганный, изъязвленный, умирающий на кресте посреди злодеев Страдалец есть единородный Сын Отца, Слово, Которым все сотворе­но и все содержится, Бог неба и земли, видимых и не­видимых: и вот, предсмертный глас Его сотрясает небо и землю, вся природа свидетельствует Ему покорность, как Владыке, признает торжественно Господом своим и на кресте!..

Умирающий среди поношений и мук Страдалец есть великий Ходатай Бога и человеков, Который, при­няв на Себя грехи всего рода человеческого, должен не с кровью (Евр. 9, 8—12) козлов и тельцов, но со Своей собственной однажды войти во святилище, чтобы пред­стать лицу Божьему (Евр. 10, 24) и потом, упразднив Своим жертвоприношением все жертвы, оставить пос­ле Себя открытым для всех неприступный дотоле путь к престолу благодати (Евр. 10, 19). И вот, когда принесе­на жертва Голгофская, храм иерусалимский — скиния Ветхого Завета, которая должна была стоять, пока не придет Ходатай Завета Нового (Евр. 9, 10), колеблется теперь в своем основании, означая изменение колеблемо­го так, как уже совершившегося (Евр. 12, 27). Завеса скрывающая Святое Святых, расторгается сверху дони­зу; престол Иеговы выходит из мрака, его окружающе­го, — да ведают священники по чину Ааронову, да ведает весь народ израильский, что Первосвященник по чину Мелхиседекову уже пришел и принес Свою жертву, что наступило время Нового Завета сынам Израилевым, который должен быть начертан не на скрижалях, а на сердцах (Евр. 8, 9-10; 10, 16).

Умирающий на кресте Страдалец есть воскресение и живот всех, верующих во имя Его; Он для того и вку­сил смерть, чтобы смертью Своей разрушить державу смерти и избавить тех, которые из страха смерти, че­рез всю жизнь были подвержены рабству (Евр. 2,14-15). И вот, едва Иисус Христос вступил в область смерти, держава ее начинает разрушаться, гробы отверзаются, тела усопших восстают и восстанием своим уверяют, что Иисусу Христу дана всякая власть не только на земле, но и на небе (Мф. 28, 18), что Он имеет ключи ада и смерти (Апок. 1, 18) и что непременно наступит некогда тот день, когда все находящиеся во гробах ус­лышат глас Сына Божьего и, услышав, оживут (Ин. 5, 25). Явление воскресших во Иерусалиме должно было убедить каждого, что саддукеи, которые тогда весьма оживились со своим безотрадным учением, прельща­ют и прельщаются, глаголюще не быти воскресению (Деян. 23, 8).

Умирающий Иисус есть Основатель и Глава нового завета благодати, в котором нет уже греха, побеждаю­щего человеколюбие, в котором где умножается грех,там преизбыточествует благодать (Рим. 5, 20), в кото­ром Сын Божий является не только Судьей мира, но и его Спасителем; и как кротки знамения, окружившие крест Иисуса Спасителя! Небо помрачается, но не из­ливает огня и жупела на Иерусалим неверный, как из­лило некогда на грады, преогорчившие Бога; земля со­трясается, но убийцы Иисуса Христа стоят на ней так же безопасно, как и плачущие друзья Его. Сами гробы отверзаются не для того, чтобы поглотить живыми го­нителей Сына Божьего, достойных смерти вечной; из них восстают сонмы праведных, чтобы своим явлением проповедать Иерусалиму покаяние и веру в Мессию, им отверженного.

Не такими были знамения Ветхого Завета. Там ма­лые дети засмеялись над естественным недостатком престарелого пророка — и внезапно выходит из пустыни львица и разрывает проклятых пророком детей на части (4 Цар. 2, 24). Там два сына Ааронова приносят вместо святилищного чуждый огнь на жертвенник — и сами не­медленно пожигаются огнем небесным, и родителю вос­прещается даже скорбеть о их казни (Числ. 3, 25). Там презрители лица Моисея, по выражению апостола, только верного раба в дому Божьем (Евр. 3, 5), нисходят живые во ад (Числ. 16, 35); здесь презрители, убийцы единородного Сына Божьего остаются живы.

Таковы знамения Бога Искупителя! Таков благотвор­ный дух религии Иисуса, непознанный до времени еще самими апостолами! (Мф. 12, 4.) Такова жертва любви, перед которой не вспоминаются неправды человеческие! (Иерем. 31, 31-34; Евр. 8, 12.)

Пример трепещущих тварей не остался тщетным и для разумных существ. Многие из иудеев, стоявших на Голгофе, видя страшные знамения, поражены были недоумением и ужасом. Вместо злословия и клеветы вокруг креста почившего Иисуса воцарились безмол­вие и тишина. Всюду видны были люди, с поникшими головами возвращающиеся в город. Более впечатли­тельные плакали и били себя в грудь (Лк. 23, 48). Мне­ние, что распятый Иисус есть Сын Божий, снова нача­ло пробуждаться во всей силе. Теперь многие, даже из злословивших, сказали бы от всего сердца: «Сниди со креста; мы веруем в Тебя», но лев от Иуды уже почил; и кто возбудит его?..

И римские воины увидели теперь, что Тот, Чье мер­твое тело они охраняют, едва ли не выше всех божеств их. Они не знали Бога Израилева, но Бог всей природы, по мановению Которого колебалась теперь земля, из­вестен всякому. Стоя на трепещущей Голгофе и сознавая себя виновными перед умершим Праведником, стражи от сильного страха не знали, что предпринять, но едино­душно говорили, что распятый Страдалец должен быть Сын Божий (Мф. 27, 54).

Особенно поражен был благоговением и удивлени­ем римский сотник, начальник стражи. Внимание к Иисусу Христу возникло в нем еще прежде (Мк. 15, 39) страшных знамений, вероятно, из-за отзыва прокурато­ра о Его невиновности и удивительных слов, сказанных Господом на пути к Голгофе и со креста. Если он не за­претил своим воинам глумиться вместе с первосвящен­никами, то сам не участвовал в насмешках. По замеча­нию св. Марка (Мк. 15, 39), сотник стоял прямо напро­тив креста, когда Иисус Христос предал дух, наблюдая, вероятно, не только за последними словами, но и за вы­ражением лица Богочеловека. Громкие восклицания Иисуса перед смертью очень удивили его. Заключая из них об избытке в Нем телесных сил, он не иначе объяснял себе тут же последовавшую смерть Его, как благо­волением богов, восхотевших прекратить страдания своего любимца. Наконец, страшное землетрясение, рассеяв остающиеся в душе сотника сомнения, обнару­жило веру его во всей полноте и силе. Признавая вмес­те с прочими воинами, что Иисус есть действительно Сын Божий, он не остановился на этом хладном при­знании, но вслух прославил Бога (Мк. 15, 39), Который так грозно показывал теперь смертным, что рано или поздно Он награждает добродетель и наказывает зло, попускает иногда страдания праведным, даже смерть, но и в самой смерти показует, что упование их исполнено бессмертия (Прем. 3, 4).

Непосредственный переход этот от страха и удив­ления к прославлению Бога служит доказательством того, что сотник и прежде отличался набожностью и по образу мыслей своих достоин был чести стоять на стра­же у креста Христова. Нет сомнения, что слова «Сын Божий» в устах его теперь имели значение не выше то­го, какое придавал им Пилат²²⁵: но древнее предание ут­верждает, что Лонгин (имя сотника) узнал впоследст­вии в Иисусе истинного Сына Божьего и своей кровью засвидетельствовал твердость исповедания, произне­сенного им на Голгофе. Церковь ублажает страдания его 16 октября.

Исповеданием сотника окончилось видимое дейст­вие страшных знамений на сердца людей, окружавших крест Иисуса.

Но неужели эти чудесные явления никак не подей­ствовали на первосвященников и старейшин иудейс-

ких — тех людей, которые, можно сказать, были их глав­ной причиной, вознеся, в безумии своем, на крест Гос­пода славы?

К сожалению, на этот важный вопрос нельзя не от­ветить отрицательно. В то время, как помрачалось небо, тряслась земля, распадались каменные скалы, отверза­лись гробы и восставали мертвые, в то самое время пер­восвященники помышляли о приличии праздника, тре­бовавшем, чтобы тела распятых не оставались долго пе­ред лицом торжествующего Иерусалима! — о том, как сократить жизнь несчастных! — о новом посрамлении Иисуса, намереваясь предать тело Его земле вместе с те­лами злодеев! Явление ужасное для сердца, любящего человечество, не желающего видеть между людьми из­вергов, достойных ада!

«Такова, — восклицает св. Златоуст, — сила завис­ти! Враги Иисуса Христа единожды и навсегда обрекли себя на все злодеяния». Но не одна зависть владела сер­дцами первосвященников и книжников, в них жила и суеверная приверженность к преданиям старцев, к сво­им мнениям, которые постоянно были отвергаемы Ии­сусом Христом как зловредные; в них было и алчное корыстолюбие, соединенное с притеснением ближних, Им нередко обличаемое; были личная ненависть и зло­ба; был, наконец, стыд — явиться перед всем народом иудейским убийцами Мессии или, по крайней мере, пророка. Столько демонов (ибо так по справедливости св. отцы называют страсти) — до какой слепоты и ожесточения не могли довести сердца, и без того давно ожесточенные, холодные к истине и добродетели, преданные фанатизму или чувственности, привыкшие саму религию обращать в орудие страстей самых низ­ких! Фараон, Дафан и Авирон уже давно явили собой пример ослепления и упорства, видимых теперь в ста­рейшинах иудейских. Злое сердце всегда неистощимо в возражениях против самых очевидных истин, когда они для него нестерпимы. А что могло быть нестерпи­мее для гонителей Иисусовых Его Божественного до­стоинства? В уме книжников и фарисеев был уже ги­бельный запас возражений против чудес Иисуса Хрис­та; те же самые возражения могли они использовать и против чудес, бывших ради Иисуса Христа. Ничто не препятствовало грубым изуверам думать и говорить, что настоящие знамения если не явления естествен­ные, то действие темных сил, которые огорчены поте­рей своего наперстника, каким злоба их давно изобра­жала Иисуса (Мк. 3, 22; Мф. 9, 34; Лк. 11, 15). Для сад­дукеев, отвергавших бытие духов и бессмертие, насто­ящие знамения могли не иметь особого значения уже потому, что Иисус Христос умер: ибо, по  их учению, смертью человека все оканчивалось. Знамения не про­извели никакой видимой перемены в судьбе Иисуса Христа: Его тело оставалось спокойно на кресте, язвы были открыты; оно подверглось всем поруганиям. «Яв­ный знак, — могли толковать книжники, — что помра­чение солнца и землетрясение не имеют отношения к смерти Иисуса». Притом, между знамениями не было ни одного, которое привело бы к гибели кого-либо из врагов Иисусовых: они все оставались живы, невреди­мы, неприкосновенны — еще одно доказательство для сердец грубых, что это знамения не божественные, не ради Иисуса; потому что, вспоминая события своей ис­тории, они видели, что людей, раздражавших Бога, не­медленно постигала смерть. Что всемогущество Божье щадит их теперь, оставляя им время на покаяние, что Мессии Искупителю не свойственно мстить личным

врагам Своим казнью — мысли эти были выше Каиа­фы, который мог сребрениками купить достоинство первосвященника, но не мог стяжать истинного позна­ния о Боге и Его совершенствах, о Мессии и великой цели Его пришествия в мир. Нельзя забывать и того, что самое поразительное из знамений, последовавших за смертью Иисуса Христа — воскресение мертвых, — теперь еще не было известно.