МАЛОАЗИЙСКИЕ ЦЕРКВИ (60-160 ГОДЫ)

Мы видели по предыдущему, что никому, кажется, Апостол Павел не отдал столько сил и любви, сколь­ко Церквам Малой Азии и особенно Ефесской Церк­ви. «Три года день и ночь непрестанно со слезами учил» он ее (по собственному признанию), не пропус­кая ничего ей полезного. Три года работал он в Ефесе Господу «со всяким смиренномудрием и многими слезами», не упуская возвещать «всю волю Божию». На любовь отвечая любовью, с немалым плачем про­вожали его ефесяне, падали к нему на шею, целовали его, провожая его в последний раз (Деян. 20).

Не один Ефес отозвался на проповедь Апостола Павла: вся Малая Азия, которую как бы возглавлял Ефес, покрылась церквами. В Колоссах, в Пергаме, в Иконии, в Филадельфии, Фиатире, в Троаде, Лаодикии, Сардах, Иераполе и других городах Малой Азии появились христиане. «Не только в Ефесе, но почти во всей Асии этот Павел своими убеждениями совра­тил немалое число людей», — говорили, по словам Деяний (19, 26), враги Апостола Павла. Даже среди «Асийских начальников» в Ефесе мы видим друзей Апостола (Деян. 19, 31). Но мы видим сверх того, что в Малой Азии потрудился и Апостол Петр: в первом своем Послании он обращается к христианам Понта, Галатии, Каппадокии и Вифинии — областей Малой Азии, многих жителей которых он, по-види­мому, привел ко Христу (см. дальше письмо Плиния и объяснения к нему).

Но как ни широко раскинулось христианство в Малой Азии, Ефес и тесно связанная с ним Смирна долго сохраняли особое значение священного средо­точия христианства. Недаром Апостол Павел вручил

Ефес своему наиболее близкому и любимому учени­ку Тимофею, а Апостол Иоанн Смирну — святому Поликарпу. В Ефесе же пребывала некоторое время, по  одному преданию, Матерь Божия и доживал свою долголетнюю жизнь (до времен Траяна, 98-117 годы) Апостол Иоанн Богослов, окруженный своими учени­ками — старцами Малоазийскими. Все это дало оче­видные плоды. В начале II века (около 112 года) правитель Вифинии, одной из областей Малой Азии, известный Плиний Младший, жалуется в письме к императору Траяну, что «не только в города, но и в села и в деревни проникла зараза этого суеверия» («заблуждения» христианского). Плиний пишет об «опустевших храмах», «о священных церемониях (языческих, конечно. — С. М.), давно прекращенных, о жертвенных животных, для которых весьма редко находился покупатель». «Люди всякого возраста, вся­кого состояния и обоего пола заблуждаются и стоят на дороге к заблуждению», — сообщает ученый пра­витель (см.: 97-е или, по другим изданиям, 96-е пись­мо Плиния⁴⁴). Такого успеха к началу II века не зна­ло христианство еще нигде. Разве один Рим, как сре­доточие тогдашней мировой жизни привлекший к себе по разнообразным поводам множество людей, в том числе и многих христиан, несколько приближал­ся по значению и обилию христиан к Малоазийским Церквам. Антиохийская, Иерусалимская Церкви, столь славные в предыдущем поколении, отходят в тень. Антиохийская Церковь, за исключением личности своего епископа и мученика — святого Игнатия Бо­гоносца, мало заметна в истории конца I и первой половины II века.

Разрушенный Иерусалим поблек. Незаметно, ни­чем почти не проявляясь, ютились остатки Иеруса­лимской Церкви по сохранившимся после восстаний и пленения народа иудейского городкам Палестины. Преимущественно они держались в городе Пеле, вобласти благожелательного к христианству царя Аг-риппы II, с которым еще имел дело Апостол Павел. Это он сменил младшего первосвященника Анну (Аннена) — виновника смерти Апостола Иакова, бра­та Господня. В Пелу иерусалимские христиане пере­селились перед восстанием по особому откровению свыше. Ими руководил вплоть до времен Траяна (106-107 годы) преемник Апостола Иакова и также родственник Спасителя старец епископ Симеон, сын Клеопы, доживший до 120 лет и кончивший жизнь, по доносу еретиков, славным мученичеством.

Палестину покинули Апостолы и большинство их выдающихся учеников и сотрудников. Многие из них— Апостол Иоанн Богослов, святая Мария Магда­лина, один из семи диаконов — Филипп с дочерьми-пророчицами и другие старцы, свидетели жизни Спа­сителя, подвигов и проповеди апостольской, перешли в Малую Азию, дожив там до времен Траяна и даже еще позднейших. Перейдя в Малую Азию, эти живые свидетели евангельских событий и сотрудники Апосто­лов с большим успехом послужили Вселенской Церк­ви. Нужно помнить, что после разрушения Иерусали­ма, привлекавшего паломников со всего мира, и после ухода и смерти большинства Апостолов, Палестинская Церковь быстро теряла свое вселенское значение. Ев­рейский язык, незнакомый громадному большинству Церкви, еврейские обычаи, которым не следовали Церкви из язычников, сильно отгораживали Палестин­скую Церковь от остального христианского мира. Ко­нечно, для еврея-христианина, в котором христианский дух бил живым ключом, это не было причиной разоб­щения со Вселенской Церковью. Но все же из Малой Азии, разнообразными нитями связанной со всем гре­ко-римским миром, легче и доступнее растекалось по всему телу церковному богатство живого предания, сохраненного здесь самими свидетелями жизни Спаси­теля и основания Церкви.

Таким образом, с 60-х годов Малая Азия стала цен­тром христианства: хранительницей живых преданий, мудрости и святости христианской, откуда еще долго, более столетия, обильно черпала истину Вселенская Церковь. Здесь долго процветала своя церковная жизнь и после кончины Апостола Иоанна и других учеников Господних и жили люди (вплоть до второй половины II века), бывшие в общении с Апостолами и другими самовидцами Господа. Это придавало мало­азийским учениям и преданиям вселенское значение. Малая Азия после Апостола Иоанна, в течение всего II века, имела много святых старцев-наставников, пи­сателей и среди них таких, как Кодрат, который го­ворил, обращаясь к язычнику-императору: «Исцелен­ные {Спасителем) и воскрешенные из мертвых были видимы не только когда исцелялись и воскресли, но довольно долго оставались в живых и по Его отшествии, некоторые дожили и до нашего времени». Другой малоазийский писатель II века, Папий Иера­польский, «слушатель Апостола Иоанна, друг Поли­карпа», заботливо расспрашивал людей, знавших лич­но Апостолов: «Что говорил Андрей, что Петр, что Филипп, что Фома или Иаков, что Иоанн или Мат­фей, либо кто другой из учеников Господа, что Аристион и старец Иоанн, ученики Господни». Но и сам Папий лично знал некоторых учеников Господних: Апостола Иоанна, Аристиона и семью Филиппа, и с их слов записал многое. Но дольше всех других (до 60-х годов II века) славился во всей Вселенской Церк­ви непосредственный ученик апостольский — Поли­карп, «учитель Азии, отец христиан», как его называ­ли язычники, епископ Смирнской Церкви, который, по собственным словам, 86 лет служил Христу, а по словам его ученика Иринея Лионского, не только был  «учеником Апостолов», «обращавшийся со многими, видевшими Христа, но и от Апостолов поставленный в Азию епископом Смирнской Церкви» и особенно близкий Апостолу Иоанну Богослову.

Образ Поликарпа, его слава и рассказы об учени­ках Спасителя и их проповедях хранились в памяти и в сердце людей, увидевших III век. Его вспоминали с благоговением на Востоке и на Западе; его слово име­ло авторитет и среди отпавших от Церкви — многие из них вернулись к Православию, когда он им засви­детельствовал, что принял от Апостолов одну только ту истину, которая сохраняется Церковью.

Он был драгоценным звеном, которое соединяло первый век с третьим.

Так не только «книжные сведения», но и «живой, более внедряющийся голос» учеников апостольских долго доносился из Малой Азии, свидетельствуя ис­тину Писаний Новозаветных, принятых Церковью. Он был слышен не только на Востоке, но и на Запа­де, куда выходили из Малой Азии христиане — вы­дающиеся подвижники и наставники Церкви: святой Иустин Философ, Пофин, Аттал, Ириней и другие хранители Церковного Предания. Столетие процвета­ния Малоазийской Церкви после кончины большин­ства Апостолов закончилось рядом выдающихся мученичеств (святого Поликарпа Смирнского, святого Иустина Философа и его учеников, Карпа и Папила и других, наставников в Лионе, шедших из Малой Азии) не для того ли, чтобы безбоязненная и радост­ная смерть этих свидетелей и учеников апостольских доказала чистоту и безусловную добросовестность преданий Малоазийской Церкви? Истину своего сви­детельства о Христе и Его Апостолах они подтверди­ли спокойно, с благодарностью к Богу принятою смертью. На глазах целой Асии во время языческих торжеств, привлекших толпы народа в Смирну, со­жжен был около 155 года (по другим источникам — 157 год) последний, наиболее прославленный ученик Апостола Иоанна Богослова — святой Поликарп Смирнский. Эта кончина величаво закончила первый период процветания Малоазийской Церкви, дливший­ся около ста лет (с 60 по 160 годы).

 

Жизнь отдельных Малоазийских Церквей

 

Мы уже видели, как началась христианская жизнь в Малой Азии и что после кончины Апостолов Пет­ра и Павла она имела в течение трех поколений та­ких выдающихся, вселенских по значению, наставни­ков, как Апостол Иоанн Богослов, его двух учени­ков — святого Игнатия Богоносца и святого Поли­карпа Смирнского, святую Марию Магдалину, свято­го Тимофея, епископа Ефеса, любимого ученика Апостола Павла, Филиппа — диакона и благовестника, Кодрата, Папия, Мелитона Сардикийского, Иусти­на Философа и многих других. Но не только по авто­ритету своих наставников, но и по богатству и глуби­не развития духовной жизни многочисленных Мало­азийских Церквей — Ефес, Смирна и прилегающие к ним области стояли с 60 по 160 годы во главе хрис­тианского мира. Там, где много было света — сгусти­лась и тьма. Николаиты, гностики всяких сортов (Керинф, Марк, Маркион и другие), иудействующие, алоги (или монархиане), докеты, монтанисты⁴⁵ и прочие лжеучители в соединении с преследованием Церкви римской властью и с ненавистью языческой и еврей­ской толпы — все это многообразие зла устремилось охлаждать единство духа, пламень любви, глубину и ревность христианской жизни Малой Азии. Потребо­валось немало проявлений Божественной помощи и благодати, немало усилий и крепости человеческого духа, чтобы выдержать эту многообразную борьбу.Хотя не все христиане Малой Азии выходили из этой борьбы победителями, не все Церкви сохраняли постоянную и ровную ревность и единство, ибо «все было в колебании», — по выражению святого Игна­тия Богоносца, все же «узы зла разрывались», «неве­дение проходило», «так как дело шло о разрушении смерти» и царства диавола. Именно в Малой Азии в течение этого столетия (60-160 годы) больше, чем где бы то ни было, созидались, несмотря на противо­борство зла, «истинные камни храма Отчего, угото­ванные в здание Бога Отца». Созидалось Царствие Божие.

Творения малоазийских наставников и некоторые языческие сведения несколько проливают свет на эту борьбу и созидание. Бросим беглый взгляд на жизнь отдельных христианских Церквей Малой Азии с кон­ца I по середину II века.

Из Апокалипсиса мы видим, как лет через двад­цать или тридцать после кончины Апостолов проте­кала духовная жизнь отдельных Малоазийских Церк­вей. Апокалипсис начинается семью посланиями семи Малоазийским Церквам, которые очень сжато, но вполне ясно раскрывают не только внешнюю судьбу, но и внутренний духовный строй этих важнейших средоточий христианской жизни конца I и начала II века. Ефесская Церковь по-прежнему их возглавля­ла. По словам Апокалипсиса, она много перенесла за эти годы, много проявила терпения ради имени Хри­ста (Откр. 2). Не напрасно потрудились апостолы Павел и Тимофей. Однако, прощаясь с ефесскими пресвитерами, Апостол Павел предупредил их об опасности: «По отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада, и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы ув­лечь учеников за собою» (Деян. 20, 29-30).

Как свидетельствует Апокалипсис, в Ефесе дей­ствительно не прекращались попытки замутить хрис­тианскую жизнь. В 90-х годах снова появились лже­апостолы, еретики — николаиты, как их называет Апостол Иоанн. По скудости указаний в источниках трудно сказать, кто были эти лжеапостолы — пропо­ведники николаитства; но как бы то ни было, ефесские христиане снова отразили это ложное христиан­ство. Соблазн заключался, как можно понять из Апо­калипсиса, в том, что учеников и сотаинников Павла, учителя свободы и благодати, пытались убедить, что христианину, освобожденному от «дел закона», все позволено: нечего стеснять себя в плотской жизни. Соответственно этому перетолковывались некоторые места Послания к Колоссянам (как раз к одной из Малоазийских Церквей): можно любодействовать — не страшен разврат, при случае нечего опасаться по­есть идоложертвенного; свобода духа толковалась как свобода плотоугодия. С подобным лжеучением, но, по-видимому, сравнительно смягченным, с начальным извращением христианства боролся уже Апостол Па­вел. Теперь Господь Сам через Апостола Иоанна ограждает насаждения Апостола Павла. Через Апос­тола Иоанна Он передает одобрение Ангелу Ефес-ской Церкви (под которым обычно разумеют еписко­па Ефесского) за то, что ефесяне отнеслись с ненави­стью к делам и проповеди николаитов, которые нена­вистны и Господу. Похваляет Господь и терпение ефесян во внешних испытаниях. Но хотя Ефесская Церковь, первенствующая в Азии, которой столько было дано любви и милости, выдержала испытания внешние и преодолела соблазны внутренние, тем не менее, она не вполне отвечала воле Господней: рев­ность ефесян все же не та, какова она была в начале их обращения. «Ты оставил первую любовь твою», — с упреком говорит Господь Ангелу Ефесской Церкви. Ее прошлое обязывает ее ко многому и великому. Нет среди них прежних дел. Ефесянам нужно вовре­мя покаяться, чтобы не угас светильник их благодат­ной жизни.

Увещание, переданное Апостолом, как и вся его жизнь, которую он доживал в Ефесе, не прошли для Ефесской Церкви бесследно. Как видно из дальнейше­го, и после обличений Апокалипсиса Ефес оставался средоточием христианства, и еще долго не покидала ефесян благодать благословений и любви апостоль­ской. Лет через двадцать или тридцать после написа­ния Апокалипсиса с особой любовью и похвалой пи­шет Ефесской Церкви столп христиан начала II ве­ка — святой Игнатий Богоносец. Знаменитый епископ Антиохии (Сирийской), ученик апостольский святой Игнатий Богоносец был осужден на смерть и отправ­лен императором Траяном (в 106-115 годах) в Рим на съедение зверям. Обстоятельства сложились так, что его сравнительно медленно везли под стражей вдоль берегов Малой Азии. Ему не препятствовали общать­ся с друзьями, и великий ученик великого Апостола имел возможность устно и письменно наставлять христиан Малой Азии. На пути его приходили при­ветствовать представители многих Церквей — еписко­пы, пресвитеры и диаконы. Некоторые провожали его до Рима. Святой Игнатий наставлял их с любовью и горячностью, которая ему была свойственна, посылал наставления и отсутствующим. Можно думать, что это был самый яркий момент жизни святого Игнатия. Перед лицом смерти, соприкоснувшись с полными жизни Малоазийскими Церквами, святой Игнатий, видимо, как никогда раньше, вспыхнул ярким светом мысли и чувства, согревшими это средоточие христианства. В своих беседах и посланиях святой Игнатий дал вкусить малоазийцам последний зрелый плод сво­ей глубокой жизни. От него сохранилось одно Посла­ние к Римлянам и шесть — малоазийским христиа­нам⁴⁶. Эти послания — драгоценный памятник, из ко­торого можно много извлечь для истории христиан­ства в Малой Азии начала II века, — приоткрывают не только глубину и силу собственной его духовной жизни, но и вводят нас в круг жизни и потребностей современной ему Церкви.

Первое место и внимание среди Церквей Малой Азии святой Игнатий бесспорно уделяет Церкви Ефесской. При нем это уже многочисленное обще­ство, во главе которого стоит епископ Онисим, «муж несказанной любви» (Еф. 1).

Уже самое приветствие Ефесской Церкви особо возвышенное и горячее: «Достоблаженной Церкви Ефесской в Азии, благословенной величием Бога Отца, прежде век предназначенной быть в вечную и неизменную славу, всегда соединенной и избранной в истинном страдании по воле Отца и Иисуса Христа, Бога нашего» (Еф. 1). В дальнейшем святой Игнатий в разных местах своего Послания дает такие отзывы о современном ему состоянии Ефесской Церкви, ко­торые показывают, что действительно она сделалась достойна таких благословений и таких приветствий. «Вашим единомыслием и согласною любовию про­славляется Иисус Христос, — пишет он, — вы живе­те сообразно с истиною... среди вас нет никакой ере­си... вы и не слушаете никого, кроме Иисуса Христа, проповедующего истину» (Еф. 4, 6). Видимо, ефеся­не сохранили ту устойчивость в истинной вере, о которой свидетельствовал еще Апокалипсис, и даже окрепли в ней (теперь среди них не было никакой уже ереси). «Никто да не обольщает вас, впрочем, вы и не поддаетесь обольщениям, будучи всецело преда­ны Богу, — продолжает святой Игнатий. — Ибо, ког-да между вами не возникло никакой распри, которая могла бы расстроить вас, то подлинно вы живете, как угодно Богу. Я отребие ваше и должен очиститься вашею, ефесяне, знаменитою в веках Церковью. Плотские не могут делать духовного, ни духовные — плотского; подобно как истинная вера — дел, свой­ственных неверию, и неверие — дел веры. Но у вас духовно и то, что вы делаете по плоти, потому что вы все делаете во Иисусе Христе» (Еф. 8).

Такими светлыми чертами изображает святой Игна­тий христианскую жизнь Ефеса. Взлелеянная трудами таких великих наставников, как Апостолы Павел и Иоанн, Церковь Ефесская процветала. Но все же не прекращались попытки совратить ее с правого пути. О них знает и святой Игнатий. «Узнал я, — пишет он ефесянам, — что некоторые пришли оттуда (откуда-то со стороны. — С. М.) к вам со злым учением. Но вы не позволили рассеивать его между вами, заградивши слух свой, чтобы не принять рассеиваемого ими; так как вы истинные камни храма Отчего, уготованные в здание Бога Отца; вы возноситесь на высоту орудием Иисуса Христа, то есть крестом, посредством верви Святого Духа. Вера ваша влечет вас на высоту, а лю­бовь служит путем, возводящим к Богу. Потому все вы спутники друг другу, Богоносцы и храмоносцы, Христоносцы, святоносцы, во всем украшенные запо­ведями Иисуса Христа. Оттого-то я радуюсь, что удо­стоился письменно беседовать с вами и разделить ра­дость мою, что вы, как свойственно другой (духовной, благодатной) жизни, ничего не любите, кроме одного Бога... Ради Его (Иисуса Христа) и я несу на себе узы — этот духовный жемчуг, в котором желал бы я и воскреснуть по молитве вашей. О, если бы я и все­гда пользовался ею (молитвою ефесян), чтобы мне об­рести жребий ефесских христиан, которые силою Иисуса Христа всегда были единомысленны с Апосто­лами. Знаю, кто я и к кому пишу. Я осужденный, а вы помилованные; я в опасности, а вы стоите твердо. Вы путь (пример) для умерщвляемых ради Бога. Вы сотаинники Павла, освященного, засвидетельствованно­го, достоблаженного, у ног которого желал бы я быть, когда приду к Господу. Он во всем Послании своем к вам поминает вас во Христе Иисусе» (Еф. 9, 11-12). Святой Игнатий писал пяти Малоазийским Церк­вам, но одних ефесян он выделяет такими похвалами. Видно, что брожения и трудности уже для них поза­ди — время и грехи людей не изгладили в них следов проповеди и любви апостольской. Одно лишь обстоя­тельство вызывает иногда недоумение: что святой Иг­натий, который писал, быть может, менее чем через десять лет после кончины Апостола Иоанна Богосло­ва, а не исключена возможность, что даже до нее, пря­мо не называет его. По словам святого Иринея, Кли­мента и других писателей II века, Апостол жил в Ефесе до времени Траяна, а к 108 или 117 году его царствования относится мученичество святого Игна­тия. Не естественно ли искать в его Послании какого-либо о нем упоминания? Апостол Павел, о котором святой Игнатий говорит немало, уже полстолетия как покинул Ефес, а Апостол Иоанн Богослов жил или только что скончался в Ефесе — мог ли о нем не вспомнить в Послании к Ефесянам святой Игнатий, который сам к тому же почитался его учеником?

Но если в Послании по какой-то причине нет имени великого Апостола и Богослова, как его нет и в Евангелии и Посланиях самого Иоанна, — зато оно, и особенно его вторая половина, проникнуто мыслью о нем, подобно как первая половина Посла­ния написана с ясной мыслью об Апостоле Павле и его Послании к Ефесянам. И жизнь и кончина Апо­стола Иоанна Богослова окружена каким-то безмол­вием и тайною. Почти не слышно, чтобы он пропове­довал всенародно, основывал Церкви, обратил ко Христу какой-либо народ или даже город.Его попечению была вверена Божия Матерь, у него были близкие ученики; его созерцания и откро­вения запечатлены письменно, но при исключитель­ной продолжительности его жизни (он пережил всех Апостолов) сравнительно мало отголосков его устной проповеди, каких много от Апостолов Петра и Павла и даже от других выдающихся Апостолов, живших много менее его. По Деяниям Апостольским, перво­начально он неизменный спутник Апостола Петра, но всегда молчаливый. Можно думать, что и в Ефесе он жил преимущественно в молитвенном безмолвии, как и Матерь Божия, вверенная его заботам. Быть может, это несколько удивляло ефесян, привыкших к такому наставнику, как Апостол Павел, который «днем и но­чью», «всенародно и по домам» руководил и настав­лял каждого из них. Иной строй жизни, другой образ веры и любви великого созерцателя, возлюбленного ученика Христова, не всем был доступен и понятен. Не называя Апостола по имени, его ученик пишет ефесянам: «Лучше молчать и быть, нежели говорить и не быть». И как бы отвечая на мысль людей, кото­рые сравнивали двух великих Апостолов, наставляю­щего Павла и почти безмолвствующего Иоанна, он разъясняет им, что совершенное учительство — в од­ном лишь Христе, у Которого полное совпадение слова и дела, все остальные только с разных сторон приближаются к этому совершенству.

«Хорошее дело учить, — пишет святой Игнатий, — если тот, кто учит, и творит. Поэтому один только Учитель, Который сказал и исполнилось; и то, что совершил Он в безмолвии, достойно Отца. Кто при­обрел слово Иисусово, тот истинно может слышать и Его безмолвие, чтоб быть совершенным, дабы и сло­вом действовать и в молчании открываться. Ничто не сокрыто от Господа, напротив, и тайны наши близки к Нему. Посему будем все делать так, как бы Он Сам был в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он был в нас Богом нашим, — как Он и действительно есть, и некогда явится пред лицом нашим, потому мы справедливо и любим Его» (Еф. 15).

Едва ли можно было глубже, яснее и короче объяснить смысл и направление безмолвной жизни того, кто, живя в Боге, был «храмом Его», «приобрел слово Иисусово», слышал Его «безмолвие», и «сло­вом действовал», и «в молчании открывался».

В Послании святого Игнатия нетрудно найти мно­го и другого, что связано с мыслью о великом Апо­столе, соответственно безмолвному и созерцательному облику его. Мысль о «безмолвии» здесь неоднократ­но повторяется, в безмолвии совершаются великие тайны Божии. Не случайно вспоминает святой Игна­тий о тайне Приснодевства Матери Божией, о рожде­нии Ею Спасителя, о смерти Господа — трех досто­славных тайнах, совершившихся «в безмолвии Божи­ем»; о том, «как Бог явился по-человечески для об­новления вечной жизни». Не напрасно он обещает, если будет на то воля Христова, посвятить этому еще другое Послание, обращенное к тем же ефеся­нам. Ибо перед кем было и открывать эти учения, как не перед ефесянами, среди которых жила некото­рое время Сама Пресвятая Дева, жил тот, кому было вверено Ее хранение, кто один с Нею был ближай­ший свидетель кончины Господней, кто созерцал, что «совершил Он в безмолвии», и кто яснее других в своем Евангелии проповедовал Бога, явившегося во плоти для обновления вечной жизни. Как яснее и глубже помянуть Апостола и Богослова? Умолчание его имени, для нас, конечно, не вполне понятное, должно быть еще сопоставлено и с умолчанием име­ни святого Поликарпа в Послании к Смирнянам. Никто, однако, не делал из этого молчания выводов, что святой Поликарп не был в это время епископом Смирны, другом святого Игнатия, которому он осо­бенно советовал следовать в жизни и в учении. Однако, обращаясь к его пастве с большим посланием, святой Игнатий ни разу не назвал своего святого дру­га по имени.

Дальнейшая судьба Ефеса имела тот же отпечаток духовной крепости в исповедании истины.

Среди тех бурь, которые поднимали, с одной сто­роны, еретики, пользуясь смертью Апостолов, с дру­гой стороны — извне гонители-язычники, Ефесская Церковь неизменно оставалась столпом истины. В среднем поколении II века Ефес воспитал такого му­жественного и мудрого защитника истины, как свя­той Иустин Философ и Мученик⁴⁷.

Знакомясь с его сочинениями, мы в его изображе­нии христиан в значительной мере найдем отголосок жизни того же Ефеса. Только опираясь на Ефесскую Церковь, святой Иустин мог так смело свидетельство­вать, в своей «Апологии» перед императорами-язычни­ками: «Мы прежде находили удовольствие в любоде­янии, ныне любим одно целомудрие; прежде пользова­лись хитростями магии, а ныне предали себя благому и нерожденному Богу; прежде мы более всего заботи­лись о снискании богатства и имения, ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуж­дающимся... Достаточные из нас помогают всем бед­ным, и мы всегда живем заодно друг с другом... Я могу показать многих из наших, которые из наглых и свирепых переменились, будучи побеждены или тем, что насмотрелись на строгость жизни своих соседей, или тем, что видели в спутниках чудное перенесение обид, или из опыта узнали нравы тех людей, с кото­рыми соприкасались делами... Нужно ли мне говорить о бесчисленном множестве тех, которые обратились от распутства и научились целомудрию? — И есть много мужчин и женщин, лет шестидесяти и семидесяти, которые с детства сделавшись [учениками] Христовы­ми, живут в девстве, и я готов указать таких из вся­кого народа... В нашей воле отречься при допросах, только мы не хотим жить обманом. Мы желаем веч­ной и чистой жизни; мы стремимся к пребыванию с Богом... И мы, которые прежде один другого убивали, не только не враждуем с врагом, но, чтобы не солгать и не обмануть делающих допросы, с радостью испове­дуем Христа и умираем».

Говоря так, святой Иустин ссылался и опирался на опыт, на факты: самая жизнь Церкви давала ему на это право, — и прежде всего Ефесской Церкви. Жизнь ее и ее христиан святой Иустин наблюдал перед своим обращением и в первый период своей христианской жизни. Известно, что лет через пятьде­сят (около 185 года) при проконсуле Арии Антонине все христиане асийские (Ефес был главный город Асийской провинции), когда их начали разыскивать, явились на суд, чтобы единодушно исповедовать Христа (Тертуллиан). Такова была высота и крепость духа Ефесской Церкви во II веке.

На Ефесскую Церковь ссылался уже в конце II ве­ка как на столп Православия святой Ириней: «Цер­ковь Ефесская, основанная Павлом и имевшая сре­ди себя Иоанна до самых времен Траяна, есть ис­тинная свидетельница апостольского предания». Эта верность Ефеса всему переданному Апостолами вызывала иногда даже некоторые ошибки и затруд­нения. Она воспитывала стойких борцов за истину, каковы были святой Иустин и другие мученики асийские, — но в не вполне умелых руках епископа Поликарпа из преданности истине Христовой и апо­стольской она превратилась в преданность всякому обыкновению Апостола Иоанна и других самовидцев Господа, которые закончили жизнь в Малой Азии. Эта преданность старине создала затруднения в кон­це II века в вопросе о праздновании Пасхи. Но об этом нам придется подробнее говорить в другой связи.

Кроме Ефесской Церкви, святой Игнатий пишет послания четырем другим Малоазийским Церквам. Так, в противоположность Ефесской Церкви, которой он говорит о великих тайнах Божиих и обещает рас­крыть их еще полнее, траллийцам, как младенцам в духовной жизни, он не говорит о небесном, чтобы они, не будучи в состоянии вместить эти учения, не отяготились бы и не потерпели бы вреда, исказив глубокие небесные стороны учения христианского. Ибо еще Послание к семи церквам в Апокалипсисе показывает, что далеко не во всей Малой Азии хрис­тианство равно процветало: местами не только поослабла первоначальная ревность духовная, но кое-где почти целые Церкви умствовали и жили превратно, оставшись без руководства Апостолов-основателей. Так, в конце I века зараза николаитского лжеучения сильно задела Пергамскую и Фиатирскую Церкви; несколько ослабла ревность христианская в Лаодикии и особенно в Сардах. Апостол Иоанн возвещает им необходимость немедленного и решительного покая­ния. «Покайся, — пишет он по повелению Господа, Главы Церкви, — а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих» (Откр. 2, 16). «Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв, — пишет он в Сарды. — Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся» (Откр. 3, 1-3). «Знаю твои дела, — пишет он в Лаодикию, — ты ни холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг... Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю, — добавляет Господь, смягчая любовью резкость обличе­ния. — Итак, будь ревностен и покайся» (Откр. 3, 15-17, 19).

В Фиатире не только рядовые члены Церкви, но и женщина, у которой были какие-то данные, чтобы на­зывать себя и почитаться некоторыми пророчицей, учила ереси, вводила в заблуждение и находила уче­ников. Ей возвещается наказание и великая скорбь ее ученикам, если они не покаются, и смерть детям ее. Склонность Фиатир к лжепророчеству подтверждается другим, правда, довольно поздним известием Епифа­ния (IV век), что в середине II века Фиатирская Цер­ковь целиком была увлечена монтанизмом, которому были подвержены люди с ярко выраженным вкусом к экзальтации, искусственному экстазу и другим видам ложной духовности. Видимо, в Фиатире издавна была почва для лжепророчества. Но, по свидетельству Апо­калипсиса, в тех же Церквах были великие и ревнос­тные христиане — и сами обличительные послания писались, конечно, с надеждой вернуть к прежней жизни заблудших и ослабевших в вере.

Пергамская Церковь в общем даже одобряется за свои подвиги и обличается не строго. «Имею немно­го против тебя», — говорит Господь по поводу увле­чения некоторых пергамцев николаитством. Но к большинству пергамских христиан относятся слова: «Знаю твои дела и что ты живешь там, где престол сатаны (быть может, это указание на известный пергамский храм Зевса-Асклепия. — С. М.), и что содержишь Имя Мое, и не отрекся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа» (по преданию, епис­коп Церкви Пергамской. — С. М.) (Откр. 2, 13).

Не зараженная николаитством часть Фиатирской Церкви показала даже больше ревности, чем в нача­ле своего обращения: «Знаю твои дела и любовь, и служение, и веру, и терпение твое, и то, что после­дние дела твои больше первых», — говорит о них Господь через Апостола (Откр. 2, 19).

Хуже обстояло дело в Сардах, но и там было «не­сколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходить со Мною (с Господом. — С. М.) в бе­лых одеждах, ибо они достойны» (Откр. 3, 4). В дальнейшем Сарды не покинуты были милостью Бо­жией. В середине II века они имели прославленного пастыря — епископа Мелитона Сардикийского, выда­ющегося ученого и святого. В Малой Азии и за ее пределами его долго помнили как пророка, «который все делал по внушению Святого Духа», — писал в конце II века Поликарп, епископ Ефесский. Его со­чинения, за исключением кусочка Апологии и пре­дисловия к «Эклогам», не сохранились до нашего времени, но обычно приводят список заглавий этих сочинений, который сам по себе показывает разнооб­разие и богатство его учености. Им написаны: две книги «О Пасхе», «Об образе жизни», «О пророках», «О Церкви», «Слово о воскресном дне», «О природе человека», «О создании», «О подчинении чувств вере», «О душе и теле», «Об уме», «О крещении», «Об Истине», «О вере и рождении Христа», «Об от­кровении Иоанна», «О диаволе», «Ключ», «О телесно­сти (воплощении) Бога», «О странниках» и другие. В этих сочинениях, по свидетельству читавших, он учит о Христе Спасителе как о Боге и вместе человеке.

Его богословские воззрения были, по-видимому, ближе всего к святому Иринею, с которым его срав­нивали.

Не только Сарды, но и «теплохладная» Лаодикия вняла обличениям Господа: из ее среды вышел в се­редине II века выдающийся христианский мученик — епископ Согарио, который почитался как один из великих духовных светил Малой Азии. В середине II века и среди фиатирских христиан прославился как мученик диакон Папила, пострадавший вместе с епископом (Пергамским?) Карпом. Сохранился акт их допроса. С ними же пострадала мученица Агафоника, которая сама пошла на мучения, когда ей от­крылась в видении Слава Господня, ожидавшая муче­ников, — она усмотрела в этом видении призыв Бо­жий к мученичеству. Из Пергама же вышел в это время столп христиан Галлии — Аттал, о котором речь будет впереди, также кончивший жизнь мучени­чески в Лионе. Таким образом, не до конца угас све­тильник обличенных в Апокалипсисе Церквей.

Помимо этих названных в Апокалипсисе Церквей, в Малой Азии выделялась еще Церковь в Иераполе: в течение всего этого периода она славилась своими выдающимися руководителями. Здесь жил и был по­хоронен святой Филипп, диакон и благовестник, со своими дочерьми-пророчицами, среди которых в кон­це I века наставлялся упомянутый выше Папий, ав­тор пяти книг «Изъяснений Господних изречений»⁴⁸. Он сам, видимо, сделался епископом Иерапольским. Вскоре после него Иераполь имел епископом друго­го знаменитого писателя II века Аполлинария (около-170 года). К сожалению, от его многочисленных пи­саний, так же как от творений его современника Ме­литона Сардикийского, сохранилось лишь несколько заглавий: пять книг «Против эллинов», две книги «Об Истине», Апология, две книги «Против иудеев», сочинение «Против монтанизма». В Иераполе был, по-видимому, собор под председательством Аполлина­рия против вновь возникшей ереси — монтанизма. Писал святой Аполлинарий по вопросу о Пасхе. Он принимал деятельное участие в большинстве тех во­просов, которые волновали тогда христианский мир. Но, к сожалению, мы все это знаем лишь по одним заглавиям и кратким упоминаниям. Как отразилась на церковной жизни Иераполя деятельность его свя­тых и ученых наставников, ничего сказать нельзя, в связи с утратой всей многочисленной литературы, возникшей в Иераполе. Христианская жизнь Церкви Филадельфии известна больше, хотя там не было та­кого расцвета литературы.

«Ты не много имеешь силы», — писал туда по от­кровению Апостол Иоанн Богослов в конце I века. Но зато в пределах своих сил Филадельфийская Церковь пребывала верной «слову терпения» Господ­ня — истине христианской. Господь дает ей два обе­тования: сохранить ее в годину искушения и дать ей победу над местным еврейским обществом: «Они придут и поклонятся пред ногами твоими и познают, что Я возлюбил тебя» (Откр. 3, 8-10).

Это последнее обещание вскоре исполнилось, так как в начале II века, когда писал филадельфийцам свое Послание святой Игнатий Богоносец, среди них много было обращенных евреев. Святой Игнатий пи­шет, что когда он находился среди филадельфийцев (его путь лежал мимо), некоторые христиане говорили ему: «Если не найду в древних писаниях (то есть в Законе Моисеевом и у пророков. — С. М.), то не верю написанному в Евангелии» (Послание к Филадель­фийцам. 7). Видимо, вновь обращенные евреи все еще с большим доверием относились к привычным им вет­хозаветным Писаниям, чем к новозаветным. И святой Игнатий в своем Послании к Филадельфийцам рас­крывает неизмеримое превосходство Евангелия: «Воз­любленные пророки только указывают на Христа, а Евангелие есть совершенное нетление»⁴⁹ — сама дей­ствительность спасения. Сами патриархи ветхозавет­ные и пророки, равно как и Апостолы и Церковь, вос­ходят к Богу Иисусом Христом: «Он есть дверь ко Отцу, которой входят Авраам, Исаак и Иаков, проро­ки, Апостолы и Церковь»⁵⁰. Святой Игнатий указыва­ет им, что не уничижает и Ветхий Завет: «Все вместе прекрасно, если веруете с любовию»⁵¹.

В таких наставлениях нуждались, конечно, не языч­ники, а недавно обращенные евреи. Они, видимо, «пришли» и «поклонились» Филадельфийской Церк­ви, но не сразу приобрели нужную силу духа и яс­ность христианского сознания. В ответ на их сомне­ния святой Игнатий настаивает, что сами пророки «на Христа уповали и Его ожидали, и спаслись ве­рою в Него, посредством единения со Иисусом Хри­стом» (Филадельфийцам. 5). Напрасны попытки до­полнять или улучшать христианство еврейством, ибо Ветхий Завет всецело ведет к Новому: «Не хрис­тианство уверовало в еврейство, а еврейство — в хри­стианство»⁵², устраняя тем самым попытку как допол­нять христианство, так и вносить разделения между христианством и ветхозаветным иудейством, которое во Христе получило свое подлинное осуществление и завершение.

Так, святой Игнатий, отнимая всякую почву для разделения в Церкви христиан-язычников с христиа­нами из евреев, соединял их «в едином теле Церкви» Христовой (Послание к Смирнянам. 1). Святой Игна­тий чувствовал свое особое призвание в том, чтобы устранять всякие поводы, нарушающие единство цер­ковное. Особенно ясно он получил на это указание свыше от Духа Святого, будучи среди филадельфий­цев: «Я делал свое дело, как человек, предназначен­ный к единению» (Послание к Филадельфийцам. 8). «Дух возвестил мне, говоря так: Без епископа ничего не делайте, блюдите плоть свою, как храм Божий, любите единение, бегайте разделений, будьте подражате­лями Иисусу Христу, как Он Отцу Своему» (Посла­ние к Филадельфийцам. 7). Несмотря на «любопре-ния» некоторых, святой Игнатий нашел в Филадель­фийской Церкви «скорее очищение, чем разделение» (Послание к Филадельфийцам. 3), нашел ее «помило­ванной и утвержденной в единомыслии Божием» с непоколебимым и кротким епископом во главе.

После святого Апостола Иоанна Богослова святой Игнатий был не единственный выдающийся настав­ник филадельфийцев. Среди них самих прославилась пророчица Аммия Филадельфийская. Она приобрела известность далеко за пределами Филадельфии. Пи­сатели христианские II века вспоминают ее наравне с ветхозаветными пророками: Агавом, Иудой и Силой, с дочерями Филиппа диакона, о пророческих дарова­ниях  которых говорит Книга Деяний. В середине II века Филадельфийская Церковь имела случай очень твердо засвидетельствовать свою верность слову тер­пения Господня. Из среды филадельфийцев около 160 года вышли те одиннадцать (у Евсевия двенад­цать) мучеников, которые пострадали в Смирне вме­сте со святым Поликарпом Смирнским, проявив та­кую твердость в разнообразных и утонченных муче­ниях, что для всех было ясно, говоря словами совре­менного им описания, что «Христос Сам им сопут­ствовал» и дал им эту силу. Их тела были растерза­ны так, что обнажились внутренности. Наконец, их отдали на растерзание зверям. Особенно прославился из их числа мужественный Германик, с помощью Бо­жественной благодати победивший естественную бо­язнь телесной смерти. Своим словом он поддерживал мужество страдавших с ним; а когда проконсул, же­лая поколебать его, убеждал пожалеть о своей слиш­ком ранней и цветущей молодости, он не задумался и смело пошел к зверю, раздразнил и ударил его, чтобы скорее избавиться от неправедной и беззакон­ной жизни среди язычников. Весь народ, видевший славную смерть его, поразился мужеству боголюбивого мученика. Так на всем протяжении этого перио­да расцвета Малоазийских Церквей, Церковь Фила­дельфийская горела ровным светом благодатной жиз­ни: являла дар пророчества, обращала к истине про­тивников, прославилась мучениками.

О Вифинской Церкви мы имеем некоторые сведе­ния в упомянутом уже источнике — докладе-письме к императору Траяну правителя Вифинии и вместе известного ученого Плиния Младшего (племянника естествоиспытателя). Доклад этот, писанный в 111— 114 годах, говорит нам многое. Просвещенный прави­тель был в затруднении от малоазийского христиан­ства, как лет через десять после него проконсул Асии — Серенний Граниан (или Сильваний Граниан), который, в свою очередь, обращался по этому же по­воду к преемнику Траяна — императору Адриану.

В своей провинции Плиний нашел множество лю­дей всякого возраста и общественного положения, ко­торые приняли христианство. Он считал себя призван­ным задержать религиозные христианские верования. Императорским приказом были незадолго до того зап­рещены всякие частные общества (гетерии), как нару­шающие принципы римского государственного строя, на страже которых добросовестно и строго стоял им­ператор Траян. Христиане, однако, по необходимости принуждены были вести себя так (тайно собирались, совершали таинства, выбирали и посвящали духовен­ство и прочее), что упорно нарушали требования им­ператора. Плинию как юристу и государственному че­ловеку была непонятна и противна эта «упорная за­коснелость в суеверии», как он выражается о христианах. «Я не сомневался, — пишет он императору, — что каково бы ни было их исповедание, во всяком случае упорная и непреклонная закоснелость, их упор­ство и нераскаянность заслуживают казни».

Плинию как истому римлянину казалось, что всё, не исключая и веры, должно преклоняться перед тре­бованиями государства. В этом он был единодушен со своим другом — императором Траяном, который, вручая ему государственный меч префекта претории, сказал: «Употребляй этот меч в мою защиту, если я буду царствовать хорошо, и — против меня, если я буду дурным государем». Таков был Траян, таковы были и близкие ему люди. Всё в жизни — для бла­га государства. Ни для кого и ни для чего не было исключения. В христианах, которые имели свои осо­бые ценности, он увидел независимых и непокорных римским законам людей. Но при множестве «зара­женных», когда впала в «суеверие», по выражению Плиния, чуть ли не вся провинция, задача ученого правителя была, конечно, не всех казнить, а, по воз­можности, «исправить». Плиний надеялся на успех: уже некоторые, испуганные казнями, поколебались. «...Почти опустевшие храмы богов опять начинают наполняться, — с удовлетворением отмечает он, — священные церемонии, давно прекращенные, опять совершаются, и откармливаются жертвенные живот­ные, для которых до сего времени весьма редко нахо­дился покупатель».

Плиний надеется казнью упорных и снисхождени­ем к отрекающимся от Христа исправить свою про­винцию. Но его затрудняет юридический вопрос: можно ли, не нарушая закона, миловать христиан, отрекшихся от своей веры? Если христианство само по себе преступление, как, например, убийство, во­ровство, которое не милуется, то как миловать каю­щихся? Во всем письме чувствуется, что христиане попали в руки опытного юриста и вместе государственного человека. Он стремится быть на страже закона и вместе ищет государственной пользы. В от­ношении к христианству он считает нужным оказы­вать снисхождение, так как «много народа может ис­правиться, если оказывать снисхождение кающимся в заблуждении». Но, затрудняясь брать на себя реше­ние этого юридического и вместе государственного вопроса в общей форме, Плиний представляет свои затруднения и соображения императору.

Известно, что мудрый правитель ошибся. Хотя го­сударство, и в частности Траян, приняло его точку зрения (Траян ответил письмом, которое в общем одобряло взгляд Плиния) и в дальнейшем придер­живалось общего правила: упорных и верных каз­нить, отрекающихся — миловать, — но упорные и верные мученики, в конце концов, победили. Пусть многие отпали, остальные не только сами спаслись, но, вопреки Плинию, обратили ко Христу и само го­сударство. Интересно отметить, что, как мы увидим дальше, именно вифинские мученики немало этому посодействовали (мученики никомидийские при Дио­клетиане).

Вернемся опять к разбираемому документу и при­ведем его почти целиком, ибо он уясняет жизнь и положение христианской Церкви в Малой Азии око­ло начала II века.

«Плиний — Траяну. Обычно мне, государь, обра­щаться к тебе во всех сомнительных случаях. Ибо кто лучше тебя может разрешить мое недоумение или вразумить мое неведение. Я никогда не бывал при процессах против христиан, поэтому и не знаю, что в какой мере подлежит розыску (допросу) или наказа­нию. Я немало раздумывал (или затруднялся), нужно ли обращать внимание на различие по возрасту, или совсем не следует различать несовершеннолетних от более взрослых; давать ли прощение за раскаяние, или тому, кто был христианином, отречение от хрис­тианства не приносит никакой пользы (то есть по закону его нельзя щадить. - С. М.); казнить ли их за самое имя, при отсутствии других преступлений, или — за преступления, стоящие в связи с именем». Здесь Плиний затронул основной государственный и юридический вопрос — подлежит ли казни христиа­нин за самое свое исповедание себя христианином. Поставленный юридически точно и разрешенный Траяном в том смысле, что исповедание христианства подлежит казни само по себе, он надолго определил судьбу христианства. В дальнейшем, когда кто-либо перед судом говорил: «Я — христианин», тем самым подлежал казни. Плиний продолжает так: «Между тем доныне относительно обвиняемых в христианстве я поступал следующим образом: я спрашивал их, хри­стиане ли они; признающихся в христианстве я спра­шивал в другой и в третий раз, угрожая казнью; упорных приказывал вести (на казнь). Я не сомневал­ся, что, каково бы ни было их исповедание (то, в чем они признавались. — С. М.), во всяком случае упор­ная и непреклонная закоснелость, конечно, заслужива­ет казни. Были иные подобные же безумцы, но кото­рых, как римских граждан, я назначил к отсылке в столицу» (римских граждан по закону судил сам им­ператор или кто-либо, его заменяющий. — С. М).

Но раз затронутое дело, как обыкновенно бывает при расследовании преступлений, усложнилось но­выми обстоятельствами — представлен был безы­мянный донос, содержащий имена многих таких лиц, которые заявили, что они не христиане и не были христианами.

Траян в ответе своем не одобрил, что Плиний при­нял во внимание безымянный донос: «Безымянные же доносы не должны быть принимаемы во внимание ни

в каком судебном деле; это было бы очень скверным примером и не в духе нашего времени». Траян и дру­гие выдающиеся императоры были решительными противниками таких доносов, от которых очень стра­дало население при императорах, подобных Домициа­ну. Христиане еще в III веке ссылались на это прави­ло, отказываясь выдавать своих единоверных (напри­мер, святой Киприан при допросе). «Я рассудил, — продолжает Плиний, — что их следует отпустить пос­ле того, как в моем присутствии они произнесли воз­звание богам и воздали поклонение (совершали возли­яния и курения) твоему изображению, которое я велел на сей случай принести вместе с изваяниями богов, и, кроме того, хулили Христа. Действительных христиан, говорят, нельзя принудить ни к тому, ни к другому, ни к третьему. Другие из лиц, поименованные в доносе, признали себя христианами, но тотчас отреклись, зая­вив, что они были христианами, но отстали (от хрис­тианства), иные за три года, иные за большее число лет, а иные даже лет за двадцать. Все они почтили твое изображение и изваяние богов и хулили Христа. Они утверждали, что всё их преступное заблуждение состояло в том, что они имеют обыкновение сходить­ся в известный день перед рассветом и петь попере­менно друг с другом (вероятно, антифонно, как в это же время ввел этот обычай в Антиохии, по преданию, святой Игнатий Богоносец. — С. М.) песнь Христу, как Богу, а также обязывались таинством не на какое-нибудь преступление, но — не красть, не грабить, не прелюбодействовать, честно держать слово свое и воз­вращать вверенные залоги (речь, видимо, идет об обе­тах Таинства крещения, которое Апостол Петр так и называет: «Обещание Богу доброй совести», а что Та­инство это совершалось в связи с утреней — мы уви­дим далее по рассказу святого Иустина Философа. — С. М.); что, совершив это, они обыкновенно расходи­лись, а потом снова собирались для принятия пищи, впрочем, обыкновенной и невинной. Но это (ходить на христианские собрания) они (допрошенные Плинием и отрекавшиеся) перестали делать после того, как я, по твоему велению, запретил гетерии.

Тем не менее, я счел необходимым двух служа­нок... подвергнуть пытке, чтобы разузнать, что здесь справедливо. Но я ничего другого не нашел здесь, кроме суеверия глубокого и безмерного. Поэтому, от­ложив дальнейшее разбирательство, обращаюсь к тебе за советом. Дело показалось мне достойным внима­ния, особенно по причине количества заблуждающих­ся. Многие люди всякого возраста, всякого состояния и обоего пола заблуждаются и стоят на дороге к заб­луждению. Не только в города, но и в села и в де­ревни проникла зараза этого заблуждения. Но, кажет­ся, можно задержать и поправить беду». Далее следу­ет то, что мы привели выше: что дело может испра­виться и уже исправляется милостью к отрекающим­ся — храмы начинают посещать и прочее.

В этом «бесстрастном» и равнодушном наблюде­нии возникающего христианства много любопытного. В дополнение к христианским источникам этот док­лад свидетельствует прежде всего о необыкновенном успехе христианской проповеди в Малой Азии в кон­це I и начале II века. Люди всякого возраста и вся­кого состояния охвачены христианством. Видим и ближайшие, осязательные плоды этого успеха: отказ от воровства, прелюбодеяния, обмана и другое. Из слов Плиния можно даже кое-что извлечь для хроно­логии христианства — видно, что особенно сильная вспышка его была в Малой Азии за несколько десятков лет до него. Плиний застает уже некоторое ох­лаждение ревности христианской. Начало охлажде­ния, со слов допрошенных, следует относить к 90-м годам (письмо Плиния относится к 112 году).

К 90-м годам (к годам преследования Домициана) относятся и обличения Апокалипсиса, что некоторые христиане Малой Азии оставили «первую любовь» свою и ревность. Следовательно, первоначальная и самая сильная волна подъема христианства в Малой Азии должна быть отнесена лет на двадцать или тридцать до 90-х годов, то есть она соответствует времени проповеди Апостолов Петра и Павла и их ближайших сотрудников.

Обратим внимание и на то, сколько в Вифинии оказалось слабых, отрекающихся христиан. И это в начале II века, через несколько десятилетий после Спасителя, чуть ли не при жизни некоторых Апосто­лов. Одни сами охладели, другие отстали от христи­анства, как только это стало несколько опасно (пос­ле указа о гетериях), третьи испугались угрозы каз­ни. Но эта слабость одних не помешала, как видно из того же письма, твердости других, вышедших по­бедителями в мученическом подвиге. Таких встретил Плиний немало, ибо уже после предпринятых им казней, угроз и отсылки в Рим он в затруднении от множества «заблуждающихся». Для Плиния, пресы­щенного всякою «мудростью», это было только непо­нятное упорство в суеверии. Более же чуткие к исти­не и не менее образованные люди внимательнее от­неслись к этим «безумцам». Таков был, например, Иустин  Философ, который наблюдал малоазийских мучеников, когда «еще услаждался учением Платона... видя, как они бесстрашно встречают смерть и все, что почитается страшным»⁵³, переменил свои мысли, отстал от Платона и сделался одним из пламенных и просвещенных защитников христианства. Постепенно именно это «упорство», то есть радостная твердость избранных мучеников, оказалось тем «царственным красноречием», которое убедило вселенную и укрепи­ло Церковь.

Гонения времен Траяна и его ближайших преемни­ков, видимо, очистили и укрепили Малоазийские Церкви. Тертуллиан рассказывает, что, когда Арий Антонин, проконсул Асийский (184-185 годы), «про­изводил настойчивые розыски, все местные христиа­не явились перед его трибуналом; тогда он, приказав арестовать немногих, сказал остальным: «Безумцы, если вы хотите умереть, то сами можете воспользо­ваться для этого веревками и виселицами». Другое подобное проявление бесстрашия христиан наблюдал святой Иустин в Ефесе. Оно его навело, по его соб­ственному рассказу, на такие размышления: «Какой распутный и невоздержанный, почитающий за удо­вольствие есть плоть человеческую, может охотно принять смерть, чтобы лишиться своих удоволь­ствий? Не будет ли он, напротив, стараться продол­жить свою жизнь и скрываться от властей, а не объявлять о себе для осуждения на смерть?»⁵⁴ .Так отпали его сомнения, вызванные клеветой, и он сде­лался христианином.

Хотя вифинские христиане при Плинии не были все столь единодушны и мужественны в исповедании веры, как после них асийские и ефесские, все же ему не удалось «исправить» Вифинию и Понт, составляв­шие одну провинцию. Об этом единодушно говорят христианские и языческие источники. «Понт полон христианами», — пишет в середине II века сатирик Лукиан, враг христианский*. Здесь впервые проявил­ся, был обличен и отлучен своим отцом-епископом известный еретик Маркион и, не пользуясь успехом, уехал в Рим (около 140 года). Вифинские христиане принимают горячее участие в вопросе о монтанизме.

Их ревность против еретиков и отступников от веры, пишет Дионисий Коринфский, научает принимать всех, приносящих покаяние.

Церквей в Вифинии и Понте было немало, так как при спорах о времени празднования Пасхи⁵⁵ речь идет о «понтийеких епископах», среди которых пер­венствует епископ Амастрийский Пальма. Видимо, во многих городах Вифинии и Понта были свои еписко­пы. Это характерно для Малой Азии. В то время как на Западе об италийских, африканских епископах (по­мимо Рима и Карфагена) мы слышим не ранее III ве­ка или самого конца II века, все области Малой Азии во II веке были насыщены христианством: му­чениками, наставниками, писателями и народом хрис­тианским. Святой мученик Папила (в середине II ве­ка) говорил на допросе: «В каждой области, в каж­дом городе у меня есть дети в Боге». По разному поводу мы узнаем об епископах христианских в Маг­незии, Троаде и Анкире Галатийской, в Комнах (в Памфилии) и особенно о великом «множестве» их в Азии. Ученые думают, что к концу II века в некото­рых частях Малой Азии почти половина населения были христианами. Но особенно выделяется Асийская область со своими городами Ефесом и Смирной.

О Смирнской Церкви мы скажем, знакомясь с жизнью и мученической кончиной ее прославленного главы — святого Поликарпа Смирнского.

 

Богослужение и Таинства

 

Исследование Плиния, особенно сопоставленное с другими христианскими источниками приблизительно того же времени (с писаниями святого Иустина Фи­лософа, святого Игнатия Богоносца, «Διδαχή» и др.), в какой-то мере освещает и собственную их жизнь.

Средоточием христианской жизни является бого­служение, молитвы, Таинства. Богослужебные собрания устраиваются в «положенный день». Этим днем был, как видно по «Διδαχή» и святому Иустину, «день Господень» — воскресенье, по римской терминоло­гии — день солнца. «В день же солнца мы все вооб­ще делаем собрания... — говорит святой Иустин.— В день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и по селам»⁵⁶. Видимо, частные богослужебные собрания бывали и чаще, едва не каждый день, ибо святой Игнатий, например, совету­ет: «Собирайтесь чаще». Все, особенно живущие по окрестным городам и селам, конечно, не могли соби­раться особенно часто, для этих общецерковных со­браний и был «положенный день» в неделе. Святой Иустин поясняет, почему это был день солнца — первый день недели: «Это есть первый день, в кото­рый Бог, изменивши мрак и вещество, сотворил мир, и Иисус  Христос, Спаситель наш, в тот же день вос­крес»⁵⁷. По Плинию, христиане собирались сперва перед рассветом и попеременно «воспевали песнь Христу, как Богу». Это первое в истории указание на утреннее, предрассветное богослужение у христиан (его не было в еврейском богослужении). Вторично христиане собирались для «общей трапезы» днем, видимо, к вечеру (утром и вообще днем до вечера в древности не принято было трапезовать, кроме сла­бых и малых). Вечером христиане собирались и при Апостолах; собрания затягивались и на ночь, которая иногда проходила в молитве и совершении Евхарис­тии. Слова Плиния, что «собираясь утром, христиане воспевали песнь Христу, как Богу», указывают на то, что в I и II веках, помимо псалмов и песней ветхо­заветных, составлялись гимны и песни, воспевающие Христа Спасителя. Об этом говорится и в христиан­ских источниках начала III века — Евсевий приводит отрывок из так называемого «Малого Лабиринта» свя­того Ипполита, где говорится: «Сколько в древности написано верующими братьями псалмов и песнопений, которые Христа нарицают Словом Божиим и прославляют Его Божество»⁵⁸. Во время утрени со­вершалось и крещение, во всяком случае та его часть, где отрекались от греховной жизни и приноси­ли обеты крещения.

Христиане, по словам Плиния, имели обыкновение обязывать себя клятвою или Таинством — не красть, не грабить и тому подобное. Ученых почему-то сму­щало выражение Плиния «sacramento se obsringere», так как в переводе это значит «принести клятву», а христианам запрещалось клясться. Но сам Апостол Петр, наставляя вифинских христиан, в своем посла­нии к ним назвал крещение «обещанием Богу доброй совести» (1 Пет. 3, 21), ибо отречение от греховной жизни и обещание себя отдать на служение Богу и Его заповедям составляли существенную часть кре­щения, которую, как наиболее понятную, вифинские христиане, вероятно, и сообщили Плинию. Следует обратить внимание, что и у Тертуллиана это выраже­ние иногда употребляется применительно к обетам крещения. Плиния прежде всего интересовало, к чему обязывались христиане, вступая в свое «тайное общество» (гетерию), каковым была для него Цер­ковь. Вифинские христиане и сообщили ему об обе­щаниях (sacramento se obsringere) в крещении, кото­рое было принятием в христианское общество, и что совершалось оно за утреней.

Об этом говорит и святой Иустин: кто «обещает­ся... жить сообразно с учением», тех «учат, чтобы они с молитвою и постом просили у Бога отпущение пре­жних грехов, и мы молимся и постимся с ними».

У святого Иустина не говорится, в какое время молятся и приносят обещания, но всего естественнее, что за утренним богослужением, ибо за вечерним совершали Евхаристию, к которой не допускались не­крещеные. Тем более, что свой рассказ святой Иус­тин продолжает так: «Потом мы приводим их (то есть обещавших жить сообразно с заповедями. — С. М.) туда, где есть вода... После того, как омоется таким образом уверовавший и давший свое согласие, мы ведем его к так называемым братьям в общее со­брание»⁵⁹, где совершается Евхаристия и крещеный приобщается. Порядок, описанный святым Иустином, вполне совпадает с рассказом Плиния, с той разни­цей, что святой Иустин, сам участник Таинств, под­робнее рассказывает их содержание. Помимо обетов, он говорит о посте и молитвах, как подготовляемых к крещению, так и других христиан.

Это подтверждает и «Διδαχή»: В Никомидии (сто­лице Вифинии) люди присоединялись к христианству едва ли не каждое воскресенье.

Святой Иустин пишет: «...приводим их туда, где есть вода», — указание на то, что христиане первых веков предпочитали креститься в текучей — «живой», как ее называли, - воде, по примеру Христа Спасите­ля. Об этом говорится и в «Διδαχή». Но не запреща­лось крещение и во всякой иной воде: «Крестить в живой воде, если же нет живой, окрестите в иной; а если не можете в холодной, (окрестите) в теплой. Если же нет ни той, ни другой, то возлей воду на го­лову трижды, во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (7, 1-3). То же находим и у святого Иустина: «...воз­рождаются крещаемые... то есть омываются тогда во­дою во имя Бога Отца и Владыки всего, и Спасителя нашего Иисуса Христа, и Духа Святаго»⁶⁰. Далее свя­той Иустин, дав пояснение такого очищения и воз­рождения через омовение, на основании слов Спасите­ля, пророка Исаии и Апостолов, продолжает так: «Чтобы не остаться нам чадами необходимости и неведения (каковыми мы сделались через естественное рождение), но чтобы стать чадами свободы и знания и чтобы получить нам отпущение прежних грехов, — в воде именуется на хотящих возродиться и раскаяв­шихся во грехах имя Отца всего и Владыки Бога. Это одно имя произносит тот, кто ведет приемлющего омовение к купели, потому что никто не может ска­зать имя неизреченного Бога (по существу); если же кто и осмелился бы сказать, что оно есть, тот показал бы ужасное безумие... И при имени Иисуса Христа, распятого при Понтии Пилате, и при имени Духа Святого, Который через пророков предвозвестил отно­сящееся к Иисусу, омывается просвещаемый. А омове­ние это называется «просвещением», потому что про­свещаются умом те, которые познают это».

Дав такое описание Таинства крещения, святой Иустин описывает христианские богослужебные со­брания, куда допускаются христиане после Таинства крещения: «После того как омоется таким образом уверовавший и давший свое согласие, мы ведем его к так называемым братьям в общее собрание (христи­ан) для того, чтобы со всем усердием совершить об­щие молитвы как о себе, так и о вновь просвещен­ном и о всех других повсюду находящихся, дабы удостоиться нам, познавши истину, явиться и по де­лам добрыми гражданами и исполнителями запове­дей, для получения спасения»⁶¹.

Затем святой Иустин описывает порядок Литур­гии, который ему знаком был по Ефесу и по Риму — в первом он обратился к христианству, во втором до­живал свою жизнь: «Читаются, сколько позволяет время, сказания Апостолов (то есть Евангелие и Апо­стольские послания. — С. М.) или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посред­ством слова делает наставление и увещание подра­жать тем прекрасным вещам (тому, о чем прочитано в Священном Писании. — С. М). Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы»⁶². Совершаются молит­вы о новокрещеном, о всех присутствующих, чтобы они «являлись и по делам исполнителями запове­дей», молятся и об отсутствующих⁶³.

В другом месте своей Апологии святой Иустин говорит еще, что «мы научены... в чувстве благодар­ности возносить {Богу) посредством слова торже­ственные действия служения и песни за то, что мы сотворены, за все средства к благосостоянию нашему, за различные роды произведений, за перемены време­ни; и воссылать прошения о том, чтобы нам воскрес­нуть для нетления»⁶⁴.

Это приблизительно соответствует содержанию тех молитв, которые теперь тайно возносит перед Евха­ристией священнослужитель. Из Посланий святого Игнатия и других памятников II века известно, что молились еще об обращении еретиков, о царе и вла­стях (об этом есть у святого Иустина), молились о больных. Святой Ириней рассказывает о случаях, «когда вся местная Церковь молилась с великим пощением и молением, и возвращался дух умершего, и человек был даруем молитвам святых»⁶⁴ .

«По окончании молитв, — говорит святой Иус­тин, — мы приветствуем друг друга лобзанием. Потом к предстоятелю братии приносится хлеб и чаша воды и вина»⁶⁶. Добавим из «Διδαχή», где предписывается «благодарить (то есть совершать Евхаристию. — СМ.), исповедавши прежде грехи ваши, дабы чиста была ваша жертва» (14, 1). «В церкви исповедуй преступления свои и не приступай к молитве своей в лукавой совести», — поясняется в другом месте «Διδαχή» (4, 14). В каком месте службы совершалась исповедь, «Διδαχή» не указывает; быть может, до мо­литв, так как нельзя не только к Евхаристии, но и к молитвам приступать, не исповедав грехи.

В «Διδαχή» даны образцы евхаристических молитв, к которым, впрочем, прибавлено: «Пророкам (то есть Богом вдохновенным людям. — С. М.) предоставляй­те совершать Евхаристию — по изволению»т (10, 7).

Придерживаясь этого правила, Церковь допускала и позднее разнообразие образцов литургических мо­литв, разных по форме, но одинаковых по основному содержанию. Таковы на Востоке были Литургии Апо­стола Иакова, святого Василия Великого и святого Иоанна Златоуста; на Западе — Литургии Римская, Мозарабская, Медиоланская и другие. Видимо, во II веке, когда было много признанных Церковью Богом вдохновенных пророков, было еще большее разнооб­разие литургических, евхаристийных молитв, хотя тогда же для священнослужителей, не имевших под­линного пророческого вдохновения, даны были опре­деленные образцы, примеры которых мы видим в «Διδαχή». Вот один из них: «Благодарим Тебя, Отче Святый, за Имя Твое святое, которое Ты вселил в сердцах наших, и за ведение, и веру, и бессмертие, которые Ты открыл нам через Иисуса Отрока Твое­го, Тебе слава во веки» (10, 2).

«После того, как он (предстоятель) совершит мо­литвы и благодарение (Евхаристию), весь присут­ствующий народ отвечает: Аминь... После благодаре­ния предстоятеля и возглашения всего народа диако­ны дают каждому из присутствующих приобщаться хлеба, над которым совершено благодарение, и вина и воды, и относят к тем, которые отсутствуют»⁶⁷.

Заканчивается воскресное богослужебное собрание, по рассказу святого Иустина, сбором в пользу нужда­ющихся. Подобный еженедельный сбор установлен в Коринфе еще Апостолом Павлом. Сбор и общее по­печение о находящихся в нужде поручались, по сло­вам святого Иустина, предстоятелю, то есть епископу.

Об Евхаристии святой Иустин поясняет: «Пища эта у нас называется Евхаристиею, и никому другому не позволяется участвовать в ней, как только тому, кто верует в истину нашего (исповедания) и омылсяомовением во оставление грехов и в возрождение и живет так, как предал Христос. Ибо мы принимаем это не так, как обыкновенный хлеб или обыкновен­ное питие: но как Христос, Спаситель наш, Словом Божиим воплотился и имел плоть и кровь для спасе­ния нашего, таким же образом пища эта, над которой совершено благодарение чрез молитву слова Его и от которой чрез уподобление получает питание наша кровь и плоть, есть — как мы научены — плоть и кровь Того воплотившегося Иисуса»⁶⁸.

Рассказ святого Иустина воспроизводит порядок Литургии в двух главнейших центрах христианской жизни II века — в Ефесе и Риме. Видимо, они мало чем разнились (у святого Иустина нет никаких на это указаний), и Поликарп, епископ Асийский, совер­шивший Евхаристию в Риме (около 160 года), ни в чем существенно не отступал от своего чина Литур­гии, служа ее по римскому обычаю.