О смирении

  (разговор между старцем и учеником его)

Ученик. Что есть смирение?

Старец. Есть евангельская добродетель, сово­купляющая силы человека во едино миром Хрис­товым, превысшая человеческого постижения.

Ученик. Когда она превыше постижения, то как же мы знаем о ее существовали? тем более как можем приобресть такую добродетель, ко­торой и постигнуть не можем?

Старец. О существовании ее узнаем при по­средстве веры из Евангелия, а самую добродетель узнаем опытно по мере приобретения ее. Но и по приобретении она пребывает непостижимою.

Ученик. Отчего же это?

Старец. Оттого, что она Божественна. Сми­рение есть учение Христово, есть свойство Хри­стово, есть действие Христово. Слова Спасителя научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11:29) святой Иоанн Лествичник объясняет так: «Научитеся не от Ангела, не от человека, не из книги, но от Меня, то есть от Моего вам усвоения, в вас осияния и действия, яко кроток есмь и смирен сердцем, и помыслом, и образом мыслей» (Слово 21, гл. 3). Как же по­стичь свойство и действия Христовы? они и по ощущении их непостижимы, как и апостол ска­зал: Мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблю­дет сердца ваша и разумения ваша о Христе Иисусе (Флп. 4:7). Мир Божий есть и начало, и непосредственное следствие смирения; он — действие смирения и причина этого действия. Он действует на ум и сердце всемогущею Боже­ственною силою. И сила, и действие ее естествен­но непостижимы.

Ученик. Каким способом можно достичь сми­рения?

Старец. Исполнением евангельских запове­дей, преимущественно же молитвою. Благодат­ное действие смирения весьма сходствует с бла­годатным действием молитвы, правильнее — это одно и то же действие.

Ученик. Не откажись изложить подробно оба способа к приобретению смирения.

Старец. Они оба изложены в учении святых отцов. Святой Иоанн Лествичник говорит, что одни, водимые Божиим Духом, могут удовлетво­рительно рассуждать о смирении (Слово 21, гл. 3), а святой Исаак Сирский, что Святой Дух таинственно обучает смирению человека, приго­товившегося к такому обучению (Слово 38). Мы, собирая крохи, падающие с духовной трапезы господ наших — святых отцов,¹²⁵ получили о сми­рении скуднейшее понятие; его и сами стараем­ся держаться, и передавать вопрошающим, как драгоценное предание отцов. Со всею справед­ливостью можно назвать полученные нами по­нятия о смирении крохами: самое сокровище, в неисполнимой полноте его, имеет тот, кто стя­жал в себе Христа.

Прп. авва Дорофей говорит, что «смирение естественно образуется в душе от деятельности по евангельским заповедям... Тут делается то же, что при обучении наукам и врачебному искусст­ву. Когда кто хорошо выучится им и будет упраж­няться в них, то мало-помалу, от упражнения, ученый или врач стяжают навык, а сказать и объяснить не могут, как они пришли в навык: потому что мало-помалу душа прияла его от уп­ражнения. То же совершается и при приобрете­нии смирения: от делания заповедей образуется некоторый навык смиренный, что не может быть объяснено словами» (Поучение 2 о смиренномуд­рии). Из этого учения преподобного аввы Доро­фея явствует с очевидностью, что желающий при­обрести смирение должен с тщательностью изучать Евангелие и с такою же тщательностью ис­полнять все заповедания Господа нашего Иису­са Христа. Делатель евангельских заповедей мо­жет придти в познание своей собственной гре­ховности и греховности всего человечества, на­конец, в сознание и убеждение, что он грешнейший и худший всех человеков.

Ученик. Мне представляется несообразным, как тот, кто со всею тщательностью исполняет евангельские заповеди, приходит к сознанию, что он величайший грешник? Кажется, последстви­ем должно быть противное. Кто совершает по­стоянно добродетели, и совершает с особенным усердием, тот не может не видеть себя доброде­тельным.

Старец. Последнее относится к делающим мнимое добро из себя,¹²⁶ из своего падшего ес­тества. Делающий такое добро по своему разу­мению, по влечению и указаниям своего сердца, не может не видеть этого добра, не может не удовлетворяться, не восхищаться им; сам тщес­лавится им, и услаждается похвалами человечес­кими; ищет, требует их; прогневляется и враж­дует на отказывающих в похвале. Он исчисляет свои добрые дела: по множеству их составляет мнение о себе и по мнению о себе — мнение о ближних, как составил упоминаемый в Евангелии фарисей (Лк. гл. 18). Такого рода деятельность приводит к мнению о своей праведности, обра­зует праведников, отвергаемых Господом и от­вергающих Господа или только поверхностно и " хладно исповедующих Его мертвым исповедани­ем (Мф. 9:13). Противоположные последствия являются от исполнения евангельских заповедей. Подвижник только что начнет исполнять их, как и увидит, что он исполняет их весьма недоста­точно, нечисто, что он ежечасно увлекается стра­стями своими, то есть поврежденною волею, к деятельности, воспрещаемой заповедями. Затем он с ясностью усмотрит, что падшее естество враждебно Евангелию. Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недо­статочность его добрых дел, множество его ук­лонений и побеждений, несчастное состояние падшего естества, отчуждившегося от Бога, стя­жавшего в отношении к Богу враждебное настро­ение. Озираясь на протекшую жизнь свою, он видит, что она — непрерывная цепь согрешений, падений, действий, прогневляющих Бога, и от искренности сердца признает себя величайшим грешником, достойным временных и вечных каз­ней, вполне нуждающимся в Искупителе, имею­щим в Нем единственную надежду спасения. Образуется у него незаметным образом такое мнение о себе от делания заповедей. С достовер­ностью можно утверждать, что руководствую­щийся в жительстве Евангелием не остановится принести полное удостоверение в том, что он не знает за собою ни одного доброго дела (1-я из ут­ренних молитв преподобного Макария Великого). Исполнение им заповедей он признает искаже­нием и осквернением их, как говорит святой Петр Дамаскин («Добротолюбие», ч. 3, книга 1, статья 1). Научи мя творити волю Твою, вопиет он с плачем к Богу, ту волю, которую Ты запове­дал мне творить, которую я усиливаюсь творить, но не могу, потому что падшее естество мое не понимает ее и не покоряется ей. Тщетными были и будут все мои усилия, если Ты не прострешь мне руку помощи. Дух Твой благий, только Он один, наставит мя на землю праву (Пс. 113:10). «Бла­гое не может быть ни веруемо, ни действуемо иначе, как только о Христе Иисусе и о Святом Духе», — сказал прп. Марк Подвижник (О законе Духовном, гл. 2 Добротолюбия, ч. 1).

Ученик. Такое воззрение на себя не приведет ли к унынию или отчаянию?

Старец. Оно приведет к христианству. Для таких-то грешников и снизошел Господь на зем­лю, как Он Сам объявил: Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф. 9:13).

Такие-то грешники могут от всей души принять и исповедать Искупителя.

Ученик. Положим, что деятельность по еван­гельским заповедям приводит к познанию и со­знанию своей греховности; но как же достичь того, чтобы признать себя более грешным, неже­ли все человеки, между которыми имеются ужас­ные преступники, злодеи?

Старец. Это опять естественное последствие подвига. Если пред взорами нашими находятся два предмета, и один из них мы рассматриваем со всевозможным вниманием и непрестанно, а на другой не обращаем никакого внимания, то о первом получаем ясное, подробное, определен­ное понятие, а по отношению ко второму оста­емся при понятии самом поверхностном. У де­лателя евангельских заповедей взоры ума посто­янно устремлены на свою греховность; с испове­данием ее Богу и плачем он заботится об откры­тии в себе новых язв и пятен. Открывая их при помощи Божией, он стремится еще к новым от­крытиям, влекомый желанием богоприятной чистоты. На согрешения ближних он не смотрит. Если по какому-либо случаю придется ему взгля­нуть на согрешение ближнего, то взгляд его бы­вает самым поверхностным и мимоходным, как обыкновенно у людей, занятых чем-либо особенным. Из самого жительства его вытекает есте­ственно и логически признание себя грешником из грешников. Этого устроения требуют от нас святые отцы (прп. Нил Сорский. Слово 5, помы­сел гордостный). Без такого самовоззрения свя­тые отцы признают самый молитвенный подвиг неправильным. Брат сказал преподобному Си-сою Великому: «Вижу, что во мне пребывает не­престанная память Божия». Преподобный отве­чал: «Это не велико, что мысль твоя при Боге: ве­лико увидеть себя ниже всей твари» (Алфа­витный Патерик). Основание молитвы — глубо­чайшее смирение. Молитва есть вопль и плач смирения. При недостатке смирения молитвен­ный подвиг делается удобопреклонным к само­обольщению и к бесовской прелести.

Ученик. Вопросом о том, каким образом при преуспеянии в добродетелях можно преуспевать в смирении, я отклонил тебя от порядка в поведании.

Старец. Возвращаюсь к нему. В упомянутом поучении преподобного аввы Дорофея приведе­но изречение некоторого святого старца, что «путь смирения — телесные труды в разуме». Это наставление очень важно для братий, зани­мающихся различными послушаниями монас­тырскими, из которых одни бывают тяжелы для тела, а другие сопряжены с подвигом душевным. Что значит трудиться в разуме? Значит — не­сти труд монастырский, как наказание за свою греховность, в надежде получения прощения от Бога. Что значит «трудиться безрассудно»? — Трудиться с плотским разгорячением, с тщесла­вием, с хвастовством, с уничижением других бра­тии, не могущих нести такого труда по немощи или неспособности, даже по лености. В последнем случае труд, как бы он ни был усилен, долговремен, полезен для обители в вещественном отно­шении, не только бесполезен для души, но и вре­ден, как наполняющий ее самомнением, при котором нет места в душе ни для какой доброде­тели. Пример труда в разуме, возведшего дела­теля на высоту христианского совершенства низ­ведением в глубину смирения, видим в подвиге блаженного Исидора Александрийского. Он был одним из сановников Александрии. Призванный милосердием Божиим к монашеской жизни, Исидор вступил в иноческое общежитие, бывшее невдалеке от Александрии, и предал себя в бе­зусловное повиновение игумену обители, мужу, исполненному Святого Духа. Игумен, усмотрев, что от высоты сана образовался в Исидоре нрав надменный и жесткий, вознамерился подейство­вать против душевного недуга возложением послушания трудного не столько для тела, сколько для больного сердца. Исидор, вступая в общежи­тие, объявил игумену, что он предает себя ему, как отдается железо в руки ковача. Игумен велел ему встать и постоянно стоять при вратах оби­тели с тем, чтобы он каждому входящему и ис­ходящему поклонялся в ноги, и говорил: «Помо­лись о мне: я одержим бесом». Исидор оказал повиновение игумену, как бы Ангел Богу. Про­быв семь лет в этом послушании и предузнав свою кончину из Божественного откровения, Исидор скончался радостно. О состоянии души своей во время подвига он исповедал святому Иоанну Лествичнику так: «В начале я помышлял, что продал себя для искупления грехов моих, и потому с величайшею горестью, принуждением себя, как бы с пролитием крови, я полагал по­клоны. По прошествии года сердце мое преста­ло уже чувствовать печаль, ожидая награды за терпение от Самого Бога. По прошествии еще одного года я от сознания сердца вменил себя недостойным и пребывания в обители, и лицез­рения отцов, и беседы с ними, и встречи с ними, и причащения Святых Таин: но, опустив глаза вниз, а образ мыслей еще ниже, уже искренно умолял о молитве входящих и исходящих» (Ле­ствица, Слово 4, гл. 23, 24). Вот телесный труд и послушание, проходимые в разуме! Вот плод их! Одна смиренная мысль передавала блаженного делателя другой, более глубокой, как бы воспи­тывая его, доколе он не вступил в обильнейшее, таинственное ощущение смирения. Этим святым ощущением отворено святому Исидору небо, как одушевленному храму Божию. «Смирение дела­ет человека селением Божиим», — сказал Варсонофий Великий (Ответ 210-й).

Прп. авва Дорофей в начале своего поучения о смирении полагает, как краеугольный камень в основание здания, следующее изречение одно­го из святых старцев: «Прежде всего нужно нам смиренномудрие, и мы должны быть готовы про­тив каждого слова, которое услышим, сказать прости: потому что смиренномудрием сокруша­ются все стрелы врага и сопротивника» (Поуче­ние 2). В отвержении оправдания, в обвинении себя и в прошении прощения при всех тех слу­чаях, при которых в обыкновенной мирской жиз­ни прибегают к оправданиям и умножают их, заключается великая таинственная купля свято­го смирения. Ее держались и ее завещают все свя­тые отцы. Это делание странно при поверхност­ном взгляде на него; но самый опыт не замедлит доказать, что оно исполнено душевной пользы и истекает из Самой Истины, Христа. Господь наш отверг оправдания, не употребив их пред чело­веками, хотя и мог явить пред ними во всем ве­личии Свою Божественную правду, а фарисеям сказал: Вы есте оправдающе себе пред человеки, Бог же весть сердца ваша: яко еже есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом (Лк. 16:15). Се отрок Мой, возвещает о Господе про­рок Ветхого Завета, Его же изволих: возлюблен­ный Мой, Нань же благоволи душа Моя: положу Дух Мой на Нем, и суд языком возвестит: не преречет, ни возопиет, ниже услышит кто на распутиих гласа Его (Мф. 12: 18—19; Ис. 42: 1—2). Христос пострада по нас, свидетельствует апос­тол Нового Завета о точном исполнении проро­чества, нам оставлъ образ, да последуем стопам Его, Иже укоряем противу не укаряше, стражда не прещаше: предаяше же Судящему праведно (1 Петр. 2: 21—23). Итак, если мы, повинные в бесчисленных грехах, пришли в монастырь, что­бы претерпеть распятие за грехи наши одесную Спасителя нашего, то признаем благовременно всякую скорбь, какая бы ни встретилась с нами, праведным воздаянием за грехи наши и справед­ливым наказанием за них. При таком настрое­нии прошение прощения при всяком предста­вившемся случае будет действием правильным, логичным. «Словооправдание не принадлежит к жительству христианскому», — сказал святой Исаак Сирский (Слово 89). Прп. Пимен Вели­кий говаривал: «Мы впадаем во многие искуше­ния, потому что не сохраняем чина, подобающе­го имени нашему. Не видим ли, что жена хананейская приняла данное ей название, и Спаси­тель утешил ее (Мф. 15:27 и далее). Также Ави­гея сказала Давиду: во мне неправда моя (1 Цар. 25:24), и Давид, услышав эта, возлюбил ее. Ави­гея есть образ души, а Давид — Бога: если душа обвинит себя пред Господом, Господь возлюбит ее». — Великого спросили, что значит высокое (Лк. 16:15). Он отвечал: «Оправдания. Не оправ­дывай себя, и обретешь покой» (Алфавитный Патерик). Не оправдывающий себя руководству­ется смиренномудрием, а оправдывающий — высокомудрием. Патриарх Александрийский Феофил посетил однажды Нитрийскую гору. Гора та была местопребыванием многочисленно­го иноческого общества, проводившего житель­ство безмолвников. Авва горы был муж великой святости. Архиепископ спросил его: «Что, отец, по твоему мнению всего важнее на пути мона­шества?» Авва отвечал: «Постоянное обвинение и осуждение самого себя». Архиепископ на это сказал: «Так! нет иного пути, кроме этого» (Дос­топамятные сказания и Алфавитный Патерик).

Заключу мое убогое учение о смирении пре­красным учением преподобного Иоанна проро­ка об этой добродетели. Смирение состоит в том, чтобы ни в каком случае не почитать себя за не­что, во всем отсекать свою волю, повиноваться всем, без смущения переносить то, что постиг­нет нас отвне. Таково истинное смирение, в ко­тором не находит места тщеславие. Смиренно­мудрый не должен выказывать свое смирение смиреннословием, но довольно для него гово­рить: прости меня, или: помолись о мне. Не должно также самому вызываться на исполне­ние низких дел: это, как и первое (т. е. смиреннословие), ведет к тщеславию, препятствует пре­успеянию и более делает вреда, нежели пользы; но когда повелят что, не противоречить, а испол­нить с послушанием, — это приводит в преус­пеяние» (преподобных Варсонофия и Иоанна ответ 275).

Ученик. Неужели употребление смиренных слов, называемое смиреннословием, душевредно? Кажется, оно очень приличествует монаху и очень назидает мирских людей, которые прихо­дят в умиление, слыша смиреннословие монаха.

Старец. Господь оказал: Какая польза чело­веку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? (Мф. 16:26). Зло никак не может быть причиною добра. Лицемерство и человекоугодие не могут быть причиною назидания: они могут понравиться миру, потому что они всегда нрави­лись ему; они могут вызвать похвалу мира, пото­му что они всегда вызывали ее; могут привлечь любовь и доверенность мира, потому что они все­гда привлекали их. Мир любит свое; им восхва­ляются те, в которых он слышит свой дух (Ин. 15: 18—20). Одобрение миром смиреннословия уже служит осуждением ему. Господь заповедал совершать все добродетели втайне (Мф. гл. 6), а смиреннословие есть обнаружение смирения напоказ человекам. Оно — притворство, обман, во-первых, себя, потом других: потому что утае­ние своих добродетелей составляет одно из свойств смирения, а смиреннословием и смирен-нообразием это-то утаение и уничтожается. «На­ходясь между братиею твоею, — говорит святой Иоанн Лествичник, — наблюдай за собою, что­бы тебе никак не выказаться в чем-нибудь пра­веднее их. В противном случае сделаешь двойное зло: братий уязвишь твоим лицемерством и при­творством, в себе же непременно произведешь высокомудрие. Будь тщалив в душе, никак не выказывая этого телесно, ни видом, ни словом, ни намеком» (Слово 4, гл. 82,83). Сколько полез­но укорять себя и обвинять в греховности пред Богом, в тайне душевной клети, столько вредно делать это пред людьми. В противном случае мы будем возбуждать в себе обольстительное мне­ние, что мы смиренны, и преподавать о себе та­кое понятие слепотствующим мирянам. Неко­торый инок сказывал мне, что он, в новоначалии своем, старался упражняться в смиреннословии, полагая в нем, по неведению своему, что-то осо­бенно важное. Однажды он смиреннословил, и так удачно, что слышавшие, вместо того, чтобы признать слова его ложью, а его смиренным — в чем и заключается всегда цель смиреннословия — согласились, что он говорит правду: тогда он огорчился и пришел в негодование. Пред людьми должно вести себя осторожно и благо­говейно, но просто, молчанием отвечая на похва­лы, им же на порицания, кроме тех случаев, ког­да прошение прощения и при нужде умеренное объяснение могут успокоить и примирить к нам порицающего. Преуспевшие в монашеской жиз­ни стяжают особенную свободу и простоту сер­дца, которые не могут не обнаруживаться в их обращении с ближними. Они не нравятся миру! он признает их гордыми, как весьма справедли­во замечает святой Симеон Новый Богослов (Гл. 70, 71, 72. «Добротолюбие», ч. 1). Мир ищет лести, а в них видит искренность, которая ему не нужна, встречает обличение, которое ему нена­вистно. В бытность мою в одном большом горо­де приезжал туда по монастырским нуждам ста­рец, весьма преуспевший в духовной жизни, с но­воначальным учеником своим. Некоторые бла­гочестивые миряне пожелали видеть старца. Он не понравился им. Им очень понравился ученик, который, входя в богатые и знатные дома, пора­жался земным величием и всем воздавал низкие поклоны. «Какой он смиренный!» — говорили миряне с особенным удовольствием, порожден­ным в них поклонами. Старец провел жизнь свою в плаче о греховности своей; признавал величай­шим счастьем человека открытие в себе грехов­ности, и с искреннею любовию, с состраданием к бедному человечеству, равно бедному и в палатах, и в хижинах, с простотою сердца, с необыкно­венною проницательностью, доставляемою та­кою же чистотою ума, желал поделиться духов­ными сокровищами с ближними, вопрошавши­ми его о спасении: этим возбудил против себя неудовольствие.

Ученик. Какое различие между смиренномуд­рием и смирением?

Старец. Смиренномудрие есть образ мыс­лей, заимствованный всецело из Евангелия, от Христа. Смирение есть сердечное чувство, есть

залог сердечный, соответствующий смиренно­мудрию. Сначала должно приобучаться к сми­ренномудрию; по мере упражнения в смиренно­мудрии душа приобретает смирение: потому что состояние сердца всегда зависит от мыслей, усвоившихся уму. Когда же делание человека осе­нится Божественною благодатию, тогда смирен­номудрие и смирение в изобилии начнут рож­дать и усугублять друг друга, при споспешестве споспешника молитвы — плача.

Ученик. Объясни опытами, каким образом от смиренномудрия рождается смирение, и обратно?

Старец. У меня был коротко знакомый инок, подвергавшийся непрестанно различным скорбям, которыми, как он говорил, Богу благоугодно было для него заменить духовного старца. Несмотря на постоянные скорби, я видел инока почти всегда спокойным, часто радостным. Он занимался Словом Божиим и умною молитвою. Я просил его открыть мне для пользы души моей, в чем он почерпал для себя утешение? Он отве­чал: утешением моим я обязан милости Божией и писаниям святых отцов, к которым дана мне любовь с детства моего. При нашествии скорбей иногда я повторяю слова разбойника, исповедо­вавшего с креста своего праведность суда Божия в суде человеческом и этим исповеданием вошедшего в познание Спасителя. Говорю: Достойная по делом моим приемлю: помяни мя, Господи во царствии Твоем (Лк. 23:41—42). С этими слова­ми изливаются мир и спокойствие в сердце. В другое время противопоставлял я помыслам печали и смущения слова Спасителя: Иже не при­имет креста своего и в след Мене грядет, несть Мене достоин (Мф. 10:38); тогда смущение и пе­чаль заменялись миром и радостью. Прочие по­добные изречения Священного Писания и свя­тых отцов производят такое же действие. Повто­ряемые слова Слава Богу за все или да будет воля Божия со всею удовлетворительностию действу­ют против очень сложной скорби. Странное дело! иногда от сильного действия скорби потеряется вся сила души; душа как бы оглохнет, утратит способность чувствовать что-либо: в это время начну вслух, насильно и машинально, одним язы­ком, произносить Слава Богу, и душа, услышав славословие Бога, на это славословие как бы на­чинает мало-помалу оживать, потом ободрится, успокоится и утешится. Тем, которым попуска­ются скорби, невозможно было бы устоять в них, если бы не поддерживала их тайно помощь и бла­годать Божия. Опять: без скорби человек не спо­собен к тому таинственному, вместе существен­ному утешению, которое дается ему соразмерно его скорби, как и псалмопевец сказал: По мно­жеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93:19). Однаж­ды устроен был против меня опасный ков. Узнав о нем и не имея никаких средств к отвращению его, я ощутил печаль до изнеможения. Прихожу в свою келию, и едва произнес вспомнившиеся мне слова Спасителя: Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога, и в Мя веруйте (Ин. 14:1), как печаль исчезла; вместо ее объяла меня неизъ­яснимая радость: я должен был лечь на постель, и весь день был как упоенный, а в уме повторя­лись слова, изливая утешение в душу: в Бога ве­руйте и в Мя веруйте. Причина сердечного сму­щения — неверие; причина сердечного спокой­ствия, сердечного благодатного мира — вера. При обильном действии веры все существо человека погружается в духовное утешительнейшее на­слаждение священным миром Христовым, как бы пропитывается и переполняется этим ощу­щением. Упоенное им, оно делается нечувстви­тельным к стрелам смущения. Справедливо ска­зали отцы, что «вера есть смирение» (Варсонофия и Иоанна ответ 579-й), что «веровать — зна­чит пребывать в смирении и благости» (изрече­ние преподобного Пимена Великого. Скитский Патерик). Такое понятие о вере и смирении доставляется святыми опытами правильной мона­шеской жизни.

В иное время попускается скорби томить душу в течение продолжительного времени. Однажды от внезапной скорби я почувствовал как бы не­рвный удар в сердце, и три месяца пробыл без­выходно в келии, потрясаемый нервною лихорад­кою. «Бог творит присно с нами великая же и неисследованная, славная же и ужасная» (шестая утренняя молитва). Нам надо понять, что мы — создания Его, находящиеся в полной Его власти, а потому в совершенной покорности, «сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу преда­дим» (последнее прошение на великой ектении). Не остановлюсь поведать тебе и следующий за­мечательный случай, несколько объясняющий действие смирения прямо из сердца, без предва­рительной мысли смиренномудрия. Однажды я был подвергнут наказанию и бесчестию. Когда меня подвергли ему, внезапно ощутил я жар во всем теле моем и при нем какую-то необъясни­мую словами мертвость, после чего вдруг запы­лало из сердца желание получить всенародное по­срамление и заушение от палача на площади за грехи мои. При этом выступил румянец на лице; несказанная радость и сладость объяли всего; от них я пребывал в течении двух недель в восторге, как бы вне себя. Тогда я понял с ясностью и точ­ностью, что святое смирение в мучениках, в со­единении с Божественною любовию, не могло насытиться никакими казнями. Мученики при­нимали лютые казни, как дары, как прохладное питие, утолявшее возгоревшуюся в них жажду смирения.¹²⁷ Смирение есть неизъяснимая бла­годать Божия, непостижимо постигаемая одним духовным ощущением души.

Ученик. Ты обещал мне объяснить, каким об­разом изработывается смирение молитвою?

Старец. Союз смирения с молитвою очень ясно изложен преподобным аввою Дорофеем. «Непрестанное упражнение в молитве, — гово­рит святой, — противодействует гордыне. Оче­видно: смиренный и благоговейный, зная, что не­возможно совершить никакой добродетели без помощи и покрова Божиих, не престает неот­ступно молиться Богу, чтобы сотворил с ним ми­лость. Постоянно молящийся Богу, если сподобит­ся сделать что-либо должное, знает, при посред­стве Кого это сделано им, и не может превознес­тись или приписать своей силе, но приписывает Богу все свои исправления, Его благодарит непре­станно и Ему молится непрестанно, трепеща, что­бы не лишиться помощи Свыше, чтобы не обна­ружилась таким образом его собственная немощь.