Главы 1-10

ГЛАВА I

О том, как по смерти царя Феодосия сыновья его разделили царскую власть и как, вскоре после сего, возвратившееся из Италии войско, будучи встречено Аркадием, умертвило у ног царя преторианского префекта Руфина

    По смерти царя Феодосия, в консульство Оливрия и Пробила, в семнадцатый день месяца января, верховную власть над римской империей приняли сыновья его. Аркадий сделался властителем востока, а Гонорий — запада². Предстоятеля-ми Церквей в то же время были — в столичном городе Риме Дамасий, а в Александрии Феофил; церковью иерусалимской управлял Иоанн, а антиохийской Флавиан. В новом же Риме, или Константинополе епископский престол занял, как сказано в предшествующей книге, Нектарий. В то же консульство, в восьмой день месяца ноября, привезено было тело Феодосия и с обыкновенными почестями предано земле сыном его Аркадием. Вскоре после сего, в двадцатый день того же месяца, возвратилось и войско, бывшее с царем Феодосией на войне против тирана. И когда царь Аркадий по обыкновению выехал к нему навстречу за городские ворота, воины умертвили царского префекта Руфина³, ибо подозревали его в тирании и думали, что он призвал в римскую область варварский народ гуннов, которые около того времени опустошили Армению и другие восточные земли. В тот самый день, в который умерщвлен был Руфин, скончался и новацианский епископ Маркиан, и преемником его в епископском достоинстве сделался Сисинний, о котором упомянуто выше.

ГЛАВА 2

О кончине Нектария и рукоположении Иоанна

Спустя немного времени, при консулах Кесаре и Аттике, в двадцатый день месяца сентября скончался константинопольский епископ Нектарий. Вслед за ним тотчас родилась забота о рукоположении нового епископа. Одни требовали одного, другие другого, и после многократных по сему случаю совещаний⁴, наконец, согласились вызвать из Антиохии антиохийского пресвитера Иоанна, ибо о нем распространилась молва, как о человеке учительном и красноречивом. Итак, через не' которое время царь Аркадий, по общему определению всех, то есть клира и народа, признал его. А чтобы рукоположению Иоанна придать более важности, при нем, по повелению царя присутствовали многие епископы и, между прочими, Феофил александрийский, старавшийся помрачить славу Иоанна и в епископское достоинство возвести пресвитера своего Исидора, которого очень любил, потому что тот принял на себя одно опасное его поручение. Скажем, в чем оно состояло. Когда царь Феодосии вел войну против тирана Максима⁵, тогда Феофил, посылая царю дары через Исидора, вручил ему два письма и приказал дары и письмо поднести победителю. Повинуясь ему, Исидор прибыл в Рим и ожидал конца войны, но это дело недолго оставалось в неизвестности — бывший при нем чтец похитил упомянутые письма. Исидор поражен был страхом и тотчас убежал в Александрию. Это-то было причиной Феофиловой заботливости об Исидоре. Но царедворцы предпочли ему Иоанна. Притом, так как многие обвиняли Феофила и к присутствовавшим тогда епископам поступило довольно жалоб, указывавших на разные его преступления, то царский постельничий Евтропий , взяв список сих обвинений, показал его Феофилу и сказал ему, что от его воли зависит — или рукоположить Иоанна, или подвергнуть суду за приписываемые ему преступления. Устрашенный этим, Феофил рукоположил Иоанна. Таким образом рукоположенный в сан епископа, Иоанн взошел на епископский престол. Это произошло в двадцать шестой день месяца февраля, в следующее консульство, которое в Риме праздновал царь Гонорий, а в Константинополе — тогдашний царский префект Евтихи-ан⁷. Но об Иоанне, так как он, по своим сочинениям и по многим прстерпенным несчастиям, был муж знаменитый, умолчать не следует. Мы, сколько можно короче, скажем о нем все, о чем можно бы рассказывать довольно долго, то есть откуда он был, от кого произошел, каким образом получил сан священства, как лишился его, и как, наконец, по смерти получил больше почестей, чем при жизни.

ГЛАВА 3

О происхождении и образе жизни константинопольского епископа Иоанна

Иоанн родился в келесирийской Антиохии⁸. Отец его Секунд и мать Анфуса принадлежали к тамошнему благородному сословию. Он был учеником софиста Ливания и ^с-тушателем философа Андрагафия. Иоанн хотел вступить в юлжность судьи, но размыслив, какую жалкую и неправедную жизнь ведут в судилищах, обратился к жизни более тихой. Так поступил он, подражая Евагрию , который учился у тех же наставников и еще прежде его избрал уединение¹⁰. Вскоре, переменив одежду и поступь, он направил свой ум к чтению священного Писания и начал постоянно ходить в церковь. Вместе с тем убедил он Феодора и Максима, посещавших с ним школу софиста Ливания, оставить жизнь роскошную и избрать простую и скромную. Из этих мужей, Феодор в последствии был епископом мопсуэстским в Киликии, а Максим — селевкийским в Исаврии. В то время ревнители добродетельного жития учились подвижничеству у Диодора и Картерия, бывших настоятелями монастырей. Диодор позднее занимал епископский престол Тарса и сочинил много книг, изыскивая простой смысл божественных писаний и избегая иносказательного их объяснения. С Иоанном жил в тесной дружбе Василий¹¹, возведенный тогда Мелетием¹² в сан диакона, а потом рукоположенный в епископа Кесарии каппадокийской. Сам же Иоанн поставлен был на степень чтеца антиохийской Церкви епископом Зеноном, когда последний возвращался из Иерусалима, Находясь в достоинстве чтеца, он написал книгу против иудеев, а спустя немного времени, возведенный уже Мелетием в сан диакона, сочинил книги о священстве и против Стагирия, также — о непостижимом и о сожительницах. Потом, когда Мелетий скончался в Константинополе, куда приезжал для рукоположения Григория Назианзена, Иоанн оставил общество мелетиан и, прервав сношения с Павлином, целые три года провел в уединении, а впоследствии, по кончине Павлина, преемником его Евагрием рукоположен был в пресвитера. Вот в кратких словах жизнь Иоанна до епископства. Он был, как говорят, самый строгий ревнитель целомудрия и, по свидетельству одного из близких к нему людей, с ранней юности обнаруживал в характере более суровости, нежели ласковости. По правоте жизни, он не обеспечивал себя на время будущее, а по простоте был весьма доступен и с кем случалось без меры пользовался свободой слова. Преподавая учение, он особенно старался об исправлении нравов в своих слушателях, а находясь в собраниях, казался гордым для людей, не знавших его характера.

ГЛАВА 4

О диаконе Серапионе и о том, как благодаря ему епископ сделался враждебным и ненавистным клиру

С такими нравственными свойствами возведенный в саян епископа, Иоанн начал обходиться с подчиненными суровее, чем следовало, и через это надеялся исправить жизнь подвластных себе клириков. Но в самом начале епископского служения, обнаруживая в отношении к духовным жестокость, он до того возбудил в них против себя ненависть, что многие стали питать к нему отвращение и удалялись от него, как от человека строптивого. К оскорблению всех возбудил его рукоположенный им диакон Серапион, который однажды, в присутствии клира, громогласно сказал епископу следующее: "Епископ! Ты до тех пор не будешь иметь над ними власти, пока не погонишь всех одним жезлом". Эти слова заставили ненавидеть епископа. Между тем епископ вскоре многих за разные преступления отлучил от Церкви, и отлученные, как обыкновенно бывает при таких насильственных поступках правителей, составили против него братства и начали клеветать на него перед народом. Клевета их слушающим казалась тем вероятнее, что епископ не хотел ни с кем принимать пищу и не приходил, когда звали его на общественную трапезу. От этого клеветники получили еще более силы. А с какою целью не соглашался он ни с кем принимать пишу, — того основательно объяснить не мог никто. Одни, желая защитить его, говорили, что он слабонервен и болен желудком, а потому обедает один. Другие утверждали, что он так поступает, следуя правилам чрезвычайного подвижничества. Но незнание истинной причины этого все-таки помогало обвинителям немало клеветать на него¹³. Впрочем, народ не думал о взносимых на Иоанна обвинениях, сильно рукоплескал ему и любил его за произносимые им в церкви поучения. А каковы эти, частью изданные им самим, частью изложенные скорописцами с его слов поучения, сколь они убедительны и трогательны, — говорить не нужно; желающие могут читать их и почерпать из них обильную пользу.

ГЛАВА 5

О том, что Иоанн имел врагов не только в клире, но и между лицами правительственными, и о евнухе Евтропии

Пока Иоанн нападал только на клир, дотоле питаемые против него замыслы были слабы, но когда он начал более надлежащего обличать и правительственные лица, тогда возгорелась против него большая ненависть, тогда к его вреду стали говорить многое, и слушавшие весьма многому верили. К особенному же усилению клеветы содействовало сказанное им слово против Евтропия. Начальник царских постельничьих, евнух Евтропии, первый из евнухов получивший от царя консульское достоинство, хотел отомстить некоторым убежавшим в церковь и потому старался убедить самодержцев, чтобы они издали закон, возбраняющий всем искать покровительства церкви и повелевающий извлекать оттуда убежавших. За таким умыслом вскоре последовало наказание. Едва этот закон был обнародован, как и сам Евтропий подвергся царскому гневу и прибег в церковь. Тогда как он лежал пред жертвенником и трепетал от страха, епископ взошел на амвон, откуда обыкновенно проповедовал и прежде, чтобы лучше быть слышимым, и произнес против него обличительное слово. Этим он еще более раздражил против себя некоторых, то есть не только тем, что не пожалел несчастного, но и обличил его. Евтропий, имевший в то время достоинство консула, за некоторые преступления был, по повелению царя, обезглавлен, и его имя в списке консулов изглажено, так что в нем значится только имя товарища Евтропия по консульству, Феодора . Говорят, что епископ Иоанн, со свойственной ему смелостью, сильно оскорбил и тогдашнего военачальника Гайну    — за то, что для своих единоверцев, ариан, он дерзнул просить у царя одну церковь внутри города. По разным причинам смело укорял Иоанн и других сановников, и через то нажил себе много врагов. Поэтому и александрийский епископ Феофил вскоре после рукоположения начал думать, как бы расставить ему сети, и с некоторыми, бывшими там людьми, тайно рассуждал об этом, а многим, находившимся далеко, сообщал свое желание письменно. Его оскорбляла не одна чрезмерная смелость Иоанна; он досадовал и на то, что не мог возвести на епископский престол в Константинополе подчиненного себе пресвитера Исидора. В таком-то состоянии были дела епископа Иоанна. Зло восстало на него тотчас, в самом начале его правления. Но об этом будем говорить в другом месте.

ГЛАВА 6

О тирании гота Гайны, о произведенном им в Конст тинополе возмущении и о его погибели

Я упомяну об одном, случившемся в то время достопамятном происшествии, и покажу, как промысл Божий чудесной помощью своей избавил город и римское государство от величайшей опасности. Что это за происшествие? По происхождению Гайна был варваром, но сделавшись римским подданным и вступив в военную службу, весьма скоро достиг высших должностей и, наконец, объявлен предводителем римской пехоты и конницы. Получив столь великую власть, он забылся и не мог ограничить своих замыслов, но, по пословице, ворочал камни, чтобы подчинить себе римскую империю. Он призвал к себе весь готский народ из его отечества и своим приближенным старался доставить в войске начальственные должности. Потом, когда один из его соотечественников, Требигальд, тысяченачальник расположенных во Фригии военных отрядов, по желанию Гайны, стал вводить новости и взволновал фригийцев, он домогался, чтобы ему поручено было устроение дел в этой области. Ничего не подозревая, царь Аркадий охотно на это согласился, и Гайна немедленно отправился, по-видимому, против Требигальда, а в самом деле для целей задуманной тирании. Он повел с собой многочисленные полки варваров готов и, пришедши во Фригию, начал все разрушать. Римляне устрашились как многочисленности бывших с Тайной варваров, так и великой опасности, угрожавшей богатым восточным провинциям. В таких обстоятельствах царь, воспользовавшись полезным для настоящего времени советом, употребил против варваров хитрость. Он отправил к нему послов и изъявил свою готовность служить ему словом и делом. Когда же Гайна потребовал в заложники двух первейших сенаторов, облеченных в консульское достоинство, Сатурнина и Аврелиана, которых почитал способными противиться его стремлению, царь, уступая необходимости, невольно выдал их. И эти мужи, для общего блага решившись пожертвовать собственной жизнью, охотно покорились воле царя: они вышли далеко за Халкидон и, приготовившись потерпеть все, что угодно будет варвару, встретились с ним в месте, называемом ипподром. Впрочем они не претерпели никакого зла. Гайна под благовидной личиной явился в Халкидон; туда же прибыл и царь Аркадий. Вошедши в церковь, где почивают мощи мученицы Евфимии, оба — и царь, и варвар — дали друг другу клятву, что не будут злоумышлять один против другого. Но царь, привыкший быть верным данному слову и за то любимый Богом, сохранил эту клятву, а Гайна нарушил договор и, не отступая от своего намерения, замышлял произвести пожары и грабежи в Константинополе и, если можно, во всей римской империи. Царственный город был уже во власти многочисленных варваров, и его жителям достался жребий плена¹⁶. Опасность, угрожавшая Константинополю, была так велика, что ее предвозвещала необыкновенной величины комета, которая от неба достигала до земли, и какой никто прежде не видывал. Гайна сперва хотел нагло расхитить хранившуюся в купеческих лавках для публичного размена серебряную монету, но когда распространилась об этом молва и купцы перестали выкладывать на столах серебро, он немедленно перешел к другому намерению: с наступлением ночи послал толпу варваров сжечь царский дворец. И тут-то ясно открылось, каким промышленном Бог блюдет наш город. Злоумышленникам представился многочисленный сонм ангелов в виде вооруженных воинов величественного роста. Предположив, что это в самом деле многочисленное и сильное войско, варвары изумились и отступили. Об этом донесено было Гайне, но он не поверил, ибо знал, что большая часть римского войска находится в отсутствии и расположена по разным городам Востока. Посему в следующую ночь посылает он других, а после сего несколько раз опять других, но так как все отряды делали пославшему такое же донесение, ибо ангелы Божий представляли злоумышленникам всегда один и тот же образ, то наконец, взяв многочисленное войско, он пошел сам и захотел лично убедиться в этом чуде. Заметив, в самом деле, множество войска, которое днем скрывается, а ночью противится его намерениям, он составил другой план, как ему представлялось, гибельный для римлян, а как доказано последствиями, полезный для них. Притворившись одержимым злым духом, он, как бы для молитвы, спешит в церковь апостола Иоанна, отстоявшую от города на семь миль. Вместе с ним пошли и варвары, тайно неся оружие, которое они скрывали то в сосудах, то в других местах. Когда же привратники заметили коварство и не позволили им войти с оружием, то варвары, обнажив мечи, перебили их. От этого в городе произошло страшное смятение, казалось, смерть угрожает всем. Впрочем, город находился тогда вне опасности, потому что все ворота его были заперты. Между тем царь, воспользовавшись кстати спасительным советом, объявил Гайну врагом государства и повелел истребить оставшихся в городе варваров. На другой день после того, как привратники были умерщвлены, в городе наличные войска царя сразились с варварами в воротах, подле готской церкви, куда собрались все они, еще оставшиеся в живых. Церковь была сожжена и варваров убито великое множество¹⁷. Узнав, что не успевшие выйти из города сподвижники его истреблены, и видя, что хитрость ему не удалась, Гайна оставил церковь и побежал во Фракию. Прибыв в Херсонес, он старался переправиться из него и овладеть Лампсаком, чтобы оттуда господствовать над восточными областями. Но царь поспешил послать туда сухопутное войско и флот, — и вслед за тем снова открылось дивное действие Божия промысла, ибо едва лишь варвары, за неимением кораблей построив плоты, начали переправляться, как вдруг появились римские вооруженные корабли и подул сильный западный ветер. Римляне удобно плавали на кораблях, а варвары с конями сделались игрушкой волн и поглощены морем; сверх того, многие из них истреблены были и римлянами. Вообще при переправе погибло их несметное число. Гайна побежал назад, рыскал по Фракии и, встретившись с другим римским войском, погиб со всеми бывшими при нем варварами. Для краткого рассказа о Гайне довольно этого. А кто хочет узнать все подробности упомянутой войны, тот пусть читает историю Гайны, написанную Евсевием схоластиком, который посещал тогда софиста Троила. Быв очевидцем военных действий, Евсевий описал тогдашние события в четырех книгах героическим размером, и так как о сих событиях еще все говорили, то своим стихотворением он возбудил удивление. Да и нынешний поэт Аммоний воспел то же самое происшествие, и в шестнадцатое консульство Феодосия Младшего, которое он имел вместе с Фавстом, поднесши свое стихотворение самодержцу, заслужил от него великую похвалу. Эта война кончилась в консульство Стилихона и Аврелиана. На следующий же год консульское достоинство дано было Фравитте, который был также гот, но пользовался великим расположением римлян во время той войны и совершил важные подвиги, за что и возведен был в достоинство консула. В том же году в десятый день месяца апреля у царя Аркадия родился сын, Феодосии Добрый. Но довольно об этом. При таком состоянии римской империи, люди, которым вверено было священнослужение, не переставали, ко вреду христианства, строить друг другу козни, ибо в это самое время духовные заботливо нападали один на другого, и сие зло вышло из Египта по следующей причине.

ГЛАВА 7

О разборе между александрийским епископом Феофилом и монашествующими пустынниками и о том, что Феофил анафематствовал сочинения Оригена

Незадолго перед этим возник вопрос: Бог есть ли существо телесное, имеющее человеческий образ, или Он бестелесен и чужд человеческого и вообще всякого телесного вида? По случаю этого вопроса, между многими произошли распри и споры: одни держались последнего мнения, другие защищали первое. Многие, особенно из простых подвижников, утверждали, что Бог телесен и человекообразен; но большая часть людей, осуждая их, говорила, что Бог бестелесен и чужд всякого плотского вида. С последними соглашался и александрийский епископ, Феофил, который даже в церкви пред народом порицал христиан, облекавших Бога в человеческий образ, и доказывал, что Он бестелесен. Узнав о таком его учении, египетские подвижники оставили свои монастыри и, пришедши в Александрию, произвели возмущение против Фео-фила, обвиняли его в нечестии и угрожали ему смертью. Услышав об этом и чувствуя всю трудность своего положения, Феофил, для избежания предстоявшей себе погибели, решился употребить хитрость. Увидевшись с антропоморфитами, он начал расточать им ласкательства и сказал: "Созерцая вас, я как будто созерцаю лице Божие". Эти слова укротили порыв монахов, и они отвечали ему: "Если правда, что у Бога такое же лицо, какое у нас, то предай проклятию сочинения Оригена, потому что некоторые, основываясь на них, противятся нашему мнению; а если не сделаешь этого, то прими от нас жребий людей нечестивых и богопротивных". "Исполню ваше желание, — сказал Феофил, — не гневайтесь на меня. Я сам не люблю Оригеновых сочинений и порицаю тех, которые принимают их". Таким-то образом в то время отделался он от монахов и отпустил их. Может быть, этот, столь далеко зашедший вопрос и был бы забыт, если б к нему не присоединилось другое, следующее происшествие: в Египте настоятелями скитов были четыре богобоязненные мужа — Диоскор, Аммоний, Евсевий и Евфимий. Родные братья по рождению, они прозывались длинными, по высоте телесного роста, и славились как жизнью, так и ученостью, отчего в Александрии были предметом частых разговоров. Александрийский епископ Феофил весьма любил и уважал их, так что одного из них, Диоскора, извлекши из пустыни силой, сделал епископом в Гермополисе¹⁸, а двух других вызвал для единожительства с собою. Убедить их к этому едва ли было можно: он употребил власть епископа, возвел их в достоинство клириков и вверил им хозяйственную часть в своей церкви. И они, хотя находились при нем поневоле, однако хорошо вели церковное хозяйство. Их огорчало только то, что им нельзя было, по желанию, жить подвижнически и предаваться любомудрию. Когда же впоследствии они заметили, что для душ их вредно видеть в епископе человека корыстолюбивого, слишком заботящегося о приобретении денег и, по пословице, двигающего камни, чтобы собрать их, то отказались долее оставаться при нем, говоря, что они любят пустынножительство и предпочитают его жизни в городе. Епископ же, пока не знал истинной причины отказа, увещевал их остаться, а когда ему сделалось известно, что они осуждают его, то воспламенился гневом и грозился причинить им всякое зло. Однако они мало думали об угрозах и удалились в пустыню, а Феофил, человек горячий по природе, воздвиг на них гонение и старался всеми средствами коварства вредить им. Он возненавидел также и брата их, гермопольского епископа Диоскора. Ему было весьма неприятно, что к Диоскору сохраняли преданность и питали особенное уважение подвижники. Феофил знал, что он не иначе может повредить сим мужам, как вооружив против них монахов, а потому употребил следующее средство. Ему было очень памятно, что эти братья, часто рассуждая с ним о Боге, называли Его существом бестелесным и не имеющим никакого человеческого образа, ибо человекообразному необходимо свойственны и человеческие страсти. Это доказано вообще древними, а особенно Оригеном. Точно так думал о Боге и Феофил, и тем не менее, для отомщения своим врагам, не усомнился объявить себя противником справедливого их мнения. Он вовлек в обман множество монахов, людей простых и неученых, из которых иные не знали даже и грамоты, и писал скитам в пустыне, что не должно верить Диоскору и его братьям, которые утверждают, будто бог бестелесен. Бог, по свидетельству священного Писания, говорит он, имеет очи и уши, руки и ноги, как и люди, а сообщники Диоскора, подражая Оригену, вводят нечестивое учение, будто у Бога нет ни очей, ни ушей, ни ног, ни рук. Таким лжемудрованием он обманул многих монахов, — и между ними произошло сильное возмущение. Образованнейшие из них, конечно, не увлеклись этой хитростью и остались на стороне Диоскора и Оригена, но необразованные, которых было числом гораздо более и которые отличались особенной ревностью, тотчас востали против братии. Итак, между ними произошло разделение и одна сторона начала упрекать другую в нечестии. Преданные Феофилу называли братьев оригенистами и нечестивцами, а последние приверженцам Феофила давали имя антропоморфитов. Отсюда произошла сильная вражда, — и между монахами возгорелась война непримиримая¹⁹. Узнав, что цель его достигнута, Феофил с многочисленной толпой прибыл в Нитрию, где было много скитов, и вооружил монахов против Диоскора и его братьев, так что они с трудом избегли угрожавшей им опасности. Об этих событиях в Египте константинопольский епископ Иоанн вовсе не знал. Он отличался своими поучениями и через то приобретал всеобщую славу. Он первый также к ночным песнопениям присоединил молитвы по нижеследующей причине.

ГЛАВА8

О собраниях для ночных песнопений у ариан и исповедников единосущия, о происшедшей между ними драке и о том, что пение антифонов получило начало от Игнатия Богоносца.

Арианс, как я сказал, делали свои собрания вне города. Для сего в праздничные дни каждой недели, то есть в субботу и воскресенье, когда обыкновенно бывали церковные собрания, они сходились в городских воротах около портиков и на двух противоположных сторонах пели гимны, составленные применительно к учению арианскому. Это происходило большей частью ночью. А поутру певшие свои антифоны шли из середины города по направлению к воротам, оттуда же — в места своих собраний. Так как в эти гимны они не переставали вносить оскорбительные для исповедников единосущия выражения, часто, например, пели "где те, которые три называют одною силою", то Иоанн, опасаясь, как бы кого-нибудь из простых такими песнями ариане не отторгли от Церкви, противопоставил им песнопения собственного народа, — приказал, чтобы исповедники единосущия упражнялись так же в пении ночных гимнов и, превосходя в этом усердии ариан, сильнее привлекали ближних к своей вере. Такое намерение Иоанна хотя казалось и полезным, однако сопровождалось смятением и опасностями. Так как исповедники единосущия ночные свои песнопения совершали гораздо торжественнее, ибо Иоанн придумал сопровождать их ношением серебряных крестов при свете восковых свечей, на что царица Евдоксия назначила от себя деньги, то ариане, которых было числом очень много, воспламенившись завистью, вознамерились отомстить за себя и сделать на них нападение. К тому же, помня прежнее свое владычество, они горячо приступали к битве и презирали своих противников. Таким образом, нимало не медля, в одну ночь произвели они драку, в которой евнух царицы, Бризон, управлявший в то время поющими, ушиблен был камнем в лицо и погибло несколько народа с той и другой стороны. Разгневанный этим, царь запретил арианам общественное песнопение²⁰. Таковы-то были тогда происшествия. Теперь скажем, откуда родился в Церкви обычай петь антифоны. Игнатий, третий после апостола Петра епископ сирийской Антиохии²¹, обращавшийся с самыми апостолами, в видении созерцал ангелов, воспевавших торжественную песнь святой троице на двух противоположных сторонах, и образ сего пения ввел в антиохийскую Церковь. Отсюда это предание перешло уже и во все прочие Церкви. Вот что говорят о пении антифонов.

ГЛАВА 9

О так называемых длинных монахах, и о том, как чрез них Феофил вступил в непримиримую вражду с Иоанном и старался низложить его

Спустя немного времени приходят в Константинополь монахи из пустыни вместе с Диоскором и его братьями, а с ними прибыл и Исидор, которого Феофил прежде весьма любил, теперь же сильно ненавидел по следующей причине. Некто Петр был протопресвитером александрийской Церкви. Питая к нему ненависть, Феофил старался изгнать его и обвинял в том, будто он допустил к святым тайнам одну женщину манихеянку, прежде нежели она отреклась от манихейской ереси. Но когда Петр сказал, что это жена и оставила свою ересь, и была принята не без воли Феофила, то Феофил вознегодовал на него, как бы оклеветанный, и утверждал, что вовсе не знает этого дела. Однако Петр привел в свидетели Исидора, что епископу известно все, касающееся упомянутой женщины. Исидор в то время жил в царственном Риме, куда послан был Феофилом к римскому епископу Дамасию, чтобы примирить его с антиохийским епископом Флавианом, от которого, как сказано было прежде, отпали приверженцы Мелетия по случаю данной им клятвы. По возвращении из Рима, призванный Петром для свидетельства, Исидор показал, что упомянутая манихеянка принята была действительно по воле епископа, и что он сам же преподал ей и святые тайны. После сего Феофил запылал гневом и обоих отлучил от Церкви. Это-то и было причиной, почему с Диоскором и его братьями прибыл в Константинополь и Исидор. Он намерен был и перед самим царем и епископом Иоанном изобличить устроенное против них коварство. Узнав об этом, Иоанн принял упомянутых мужей с честью и не возбранил им участвовать в молитвах, однако сказал, что к общению в таинствах не допустит их, пока не разведает их дела. Между тем, как это происходило таким образом, до Феофила дошел ложный слух, будто Иоанн преподал им и святые тайны, и готов защищать их. В результате Феофил начал всячески стараться, как бы не только отомстить Диоскору и Исидору, но и Иоанна низвести с епископского престола. Он рассылал к епископам всех городов послания, в которых, скрывая свое намерение, явно порицал только сочинения Оригена, несмотря на то, что этими сочинениями еще прежде его часто свидетельствовался Афанасий, когда в своих речах защищал веру против ариан.

ГЛАВА 10

О том, как Епифаний кипрский, обманутый хитростью Феофила, собрал епископов на Собор в Кипре будто бы против сочинений Оригена и укорял Иоанна за то, что он читал Оригсновы книги