Семейная жизнь священника

Этот вопрос представляет собою одну из ос­новных черт быта православного духовенства, совершенно неведомую миру римо-католическому. Поэтому и надо прежде всего уяснить себе различия во взглядах на эту сторону жизни у православных и у латинян, сказав попутно нечто и о протестантизме, хотя в сущ­ности этого можно было бы и не касаться за отсутствием в нем священства в настоящем смысле этого слова.

Римо-католицизм узаконил в своей канони­ческой практике целибат духовенства, введя его в обязательную норму. Если латинство и делает иногда послабления и допускает в своем так наз. "восточном обряде" женатое ду­ховенство, то это может быть рассматриваемо прежде всего, как очень редкое исключение, а кроме того, не встречает никакого сочувст­вия в католическом обществе и в церковном сознании. Целибат освящен многовековой прак­тикой, отказаться от которой Рим не может и не желает.

Православие не только допускает, но и поощ­ряет женатое духовенство. Безбрачие остается или достоянием иночествующих, или же встре­чало на протяжении долгого времени очень к себе осторожное отношение. Брак духовенства связан у православных особыми строго регла­ментированными каноническими постановлени­ями и возможен только до посвящения в свя­щенные степени. После хиротонии священник жениться не может.

Протестантизм не только не запрещает брак духовенства, но и допускает его даже и после избрания пастора на его служение. Точно также и англиканские общины допуска­ют своим священнослужителям жениться после посвящения.

Вот вкратце три основных взгляда на брачное состояние духовенства в разных частях хрис­тианского мира. Надлежит снабдить сказанное и некоторыми историческими справками.

Христианская древность стояла в этом во­просе на точке зрения гораздо более терпимой, чем взгляд позднейшего латинского каноничес­кого кодекса. Так наз. 51-ое правило свв. апос­толов не сделало целибата обязательным. В эпоху I Вселенского собора, согласно свиде­тельству церковных историков Сократа (Н. Е. 1, 2) и Созомена (Н. Е. 1, 23) Церковь в лице аскета Пафнутия, который, казалось бы, дол­жен был быть защитником безбрачия, встала именно на защиту женатого священства, зная и предвидя все трудности бремени целибата для всех.

Но с другой стороны в христианском общес­тве слышались и другие голоса. Струя известного ригоризма и неумеренного подвижничест­ва всегда была сильна в среде верных и часто ставила требования,    несовмести-мые    с    благостью и любвеобильностью евангельской мо­рали с одной стороны и церковной мудрости и предосторожности, с другой. Постановления Гангрского собора ясно свидетельствуют о том, что требования ригоризма предъявлялись в среде христиан. Так напр. правило 10-ое собо­ра угрожает анафемой тому, кто превозносится своим девством над бракосочетавшимися, тем же угрожает и 4-ое правило этого же собора тем, кто считает "недостойным причащаться у женатого  священника".  Своим   13-м  правилом VI Всел. собор утверждает, что бракосочетаниене должно быть препятствием к рукоположе­нию, так как "брак честен и ложе нескверно"(Евр. XIII, 4) и если "кто привязался к жене, то пусть  не  ищет  разрешения"   (I  Кор.  VII,   27);если же диакон или пресвитер под видом благочестия изгоняет жену, да будет анафема. К XI веку римокатолицизм (папа ГригорийVII            в  1076  г.)  узаконил целибат,  признав его обязательным. Восток, как уже было сказано, относился  к   этому  явлению с  крайней  осто­рожностью, чтобы не сказать отрицательно, предоставляя неженатому или вдовому искать рукоположения  после    принятия    иноческого звания. В России законом 16-IV-1869 г. рукоположение   целибатных   было  узаконено   только после 40 лет. Причины понятны. Событием ог­ромной   важности  было  рукоположение  митр.Филаретом   московским   проф.   Моск.   Духовн.Академии  Александра  Вас.  Горского,  не  свя­занного   ни   узами   супружества,   ни   обетами иночества. Для обеспечения себя от возможных нареканий со стороны Синода митр. Филарет поручил сначала Горскому составить ему исто­рическую справку о незапрещенности целиба­та в прошлом. Когда такая в высшей степени документированная справка была митрополи­том получена, он и предложил священство ав­тору этой справки, чтобы через самое краткое время возвести его в протоиереи и сделать ректором Академии. На вопрос Синода митро­полит мог ответить исчерпывающей докумен­тацией блестящего нашего церковного истори­ка. Об этом небывалом тогда факте говорила вся Россия и это считалось чуть ли не опасной реформаторской попыткой поколебать устано­вившийся веками церковный быт.

В данное время взгляд на этот вопрос сильно изменился. Рукоположение Горского не оста­лось единичным явлением. После Моск. Собора 1917/18 гг. целибатные рукоположения стали гораздо более частыми. В эмиграции к этому также прибегают гораздо более легко, чем в России, не делая, правда, из этого обязатель­ной нормы. Нормой остается все же возможность священнику, не связанному обетами мо­нашества, вступить до рукоположения в канони­ческий брак. Понятно, почему протестантский или англиканский взгляд неприемлем для нас. Посвящение есть тот рубеж, который отделяет мирское поприще от чистого духовного. После прохождения через царские врата священник уже не может возвращаться в гущу мирских интересов и суеты. С этого момента он должен стараться все больше и больше освобождаться от мирских приражений. Сватовство же, жени­ховство, атмосфера влюбленности и восторгов медового месяца после того, как он уже себя отдал на служение Богу, просто немыслимы. Не лишая священника услад семейного очага, уюта и ласки близких ему людей, Церковь не может тем не менее настолько обмирщить вы­сокое призвание священника. Древность шла в своей широте дальше. До Трулльского собора и епископат был женатым. Отец св. Григория Богослова, тоже Назианский епископ был женат и имел детей. И таких примеров немало. Лишив епископат семейного счастья и оставив это только для пресвитерства, Церковь все же ставит тут известные пределы времени.

Вполне понятно, почему католичество пос­таралось узаконить целибат и даже придать ему общеобязательную силу. Благодаря тому, что священник не имеет своей собственной семьи, он легко и беспрепятственнее отдается своей церковной деятельности; он удобоподвижней в случае каких-либо перемещений, командировок и пр.; он меньше находится под влиянием близких людей, лишен заботы о жене и детях и тем самым больше находится в послушании церковной иерархии. В значи­тельной степени благодаря целибату римокатолицизм смог воздвигнуть столь стройное и иерархически дисциплинированное здание своего духовного воинства.

Но наряду с этим принудительный целибат вносит с собой и ряд теневых сторон в жизнь духовенства. Не говоря уже о большой доступности соблазнов, часто прикрываемых под благовидным покровом "домоправительниц" и "близких родственниц", приходится указать и на некоторые иные психологические отрица­тельные стороны целибата. Целибатный свя­щенник легче поддается искушению эгоизма и некоторой засушенности; у него нет опыта семейной жизни, ему неведомо отеческое ро­дственное отношение к пасомым, особливо к молодежи, что ему мешает в пастырствова­нии в этой среде; у него легко развивается комплекс заброшенности, одиночества, ме­ланхолии, а может быть подчас и уныния; лишение семейного уюта и неведение родст­венных привязанностей в близкой среде при­водит нередко к комплексу "нераспечатанных отцовских чувств". Это последнее может легко выродиться и в более опасные психо­физические комплексы. Литература дала яркие примеры этому в романе Войнич "Овод", а также и в рассказе К. Тренева "Владыка". Вообще же проблема целибата не раз встречала свое литературное отражение, как неприятного оттенка в романах Э. Золя (наприм.: "La fante de l'abbe Monrel") так и трагического, хотя и симпатичного в романе Pante Regnier "L'abbaye d'Evolayne".

Как бы то ни было, для оканчивающего ду­ховную школу кандидата священника встает вопрос о будущем устроении своей жизни. Очень многих, не решивших свою судьбу, эта задача смущает и заставляет откладывать свое будущее посвящение, к которому кандидату хочется скорее начать активно готовиться. Не найдя себе по душе человека, который бы ре­шился связать с ним свою судьбу, и при этом судьбу "матушки", такой кандидат готов, не ожидая иных возможностей, решиться и на целибатное священство. Здесь надо очень и очень серьезно и глубоко себя проверять и взвесить все возможности, принять в расчет все "за" и "против".

Надо при этом подчеркнуть всю неправиль­ность и такого подхода: "священство или мона­шество". Это-то "или-или" ни в коем случае быть не может и не должно. Приятие иночества есть не какой-то из двух путей, а совершен­но единственный и исключительный путь, если нет решительного и исключительного выбора монашеского пути и не ощущается особая к этому привязанность уже издавна, то идти в иночество только потому, что не нашлась невеста, или потому что избранница сердца отка­зала, или же потому, что иночество является в Православии путем более легкого продвижения по иерархической лестнице, совершенно невер­но. При окончании военного училища может быть выбор между пехотой и кавалерией, но при окончании семинарии или Академии тако­го выбора нет и быть не должно. В монашество идут по исключительному призванию к жизни уединенной, или миссионерской, или общежительной.

Кстати указать будет, что латинство, благо­даря обязательному целибату, не знает ни одного из соблазнов нашего церковного быта, — розни и неприязни белого и черного духовенст­ва. Тогда как иночество у нас есть более лег­кий путь в архиерейство и в церковную адми­нистрацию, мирское священство никогда не может попасть на высшие ступени иерархии, откуда у него и развивается и неприязнь к иночеству, как к пути карьерному в мире образованных иноков. Латинство этого не знает. Простой сельский кюрэ при наличии дарования может всегда быть со временем и еписко­пом и даже больше. Ни для кардиналата, ни для папства монашеское пострижение не нужно. Последний папа из монахов был Григо­рий XVI (камельдул), который к моменту свое­го избрания (1831 г.) даже и не был еще епис­копом. Некоторые монашеские ордена, правда, дали немало блестящих епископов и пап (на­пример, Августинцы, Клюнийцы, Францискан­цы), но зато одним из замечательнейших до­стоинств и прерогатив иезуитского ордена яв­ляется их четвертый обет монашества: никогда не быть епископом.

С вопросом брака священника в Правосла­вии связан ряд требований канонического характера, удовлетворение которых считается обязательным. Хотя они и относятся к области церковно-правовой дисциплины, все же упоми­нание о них может иметь интерес и в настоя­щем контексте. Священник не может быть женат на иноверной (IV Всел. соб. 14 прав.); дом его должен быть православным (Карфаг. 45 прав.); дети его не должны быть сочетаемы браком с еретиками (Лаод. прав. 10; Карфаг. прав. 30); сама супруга священника не может быть ни вдовой, ни разведенной, ни блудницей, ни "позорищной", т. е. актрисой (Апост. прав. 18; VI Всел. соб. прав. 3); в случае неблаговид­ного поведения жены священника, он должен или развестись с нею или быть растриженным (Неокесс. 8). В вопросе брачной жизни священ­ника возникает ряд тем, которые не всегда могут быть легко и трафаретно разрешены. Возникает особая "проблема матушки", кото­рая в наше время и в трудных условиях изгна­ния становится особенно нелегкой.

В старинных курсах пасторологии этот воп­рос рассматривался в категориях бытового уклада и в наивно-трогательных тонах. Особая тема "выбор невесты" в учебниках Пастырско­го богословия XIX в. приобретала традицион­ный оттенок. Вся жизнь способствовала этому наивно-бытовому освещению проблемы. Преж­де всего: наследственное священство. За не­многими исключениями в священническое со­словие не "входили инуде". Сын священника наследовал отцу на приходе или же получал приход за невестой. Во всяком случае он не был чужеродным элементом в духовной среде. Эта же среда силой вековых обычаев и благо­даря мудрой попечительности великих русских иерархов Филарета Московского и Исидора СПбского прекрасно организовала дело духов­ной подготовки будущих кандидатов священст­ва и их жен. Если будущий иерей проходил нормальную 10-летнюю (4 года в дух. училище  и 6 в семинарии) специальную подготовку, а при способности поступить в высшую школу, и 14-ти летнюю; то с другой стороны во многих епархиях огромной Российской Империи су­ществовали особые "епархиальные училища" для дочерей священников со специальной прог­раммой разработанной и мудро приспособлен­ной для нужд будущих жен священников. В этих училищах "епархиалки" проходили на­равне с общеобразовательными предметами и широкую церковную программу повышенного изучения церковной истории, кратких курсов богословских, основательного знания церковно­славянского языка, и церковного пения, и бо­гослужебного устава. Особое внимание посвя­щалось на воспитание в духе церковности, строгой морали и светского приличия, равно как и на подготовку девиц к ведению домашне­го хозяйства и воспитанию детей.

Таким образом за малым исключением эти "епархиалки" заранее себя посвящали к достойному прохождению своего нелегкого звания матушки. Кандидату священства сама жизнь и бытовой уклад облегчали решение этого слож­ного вопроса устроения своей семейной жизни. Все это, конечно, кануло в вечность с разруше­нием величественного здания былой России и ее благоустроенного и мудрого уклада жизни.

Русская историческая катастрофа принесла совсем иное устройство (если об устройстве во­обще можно говорить!) семейной жизни пасты­ря. Все переменилось. Священство перестало быть сословием, государство не является больше благоприятствующим и дружеским фактором в жизни церкви, нормальных духовных школ нет, традиция священства и бытового ук­лада угасла, нет и такого замечательного уч­реждения, как наши дореволюционные епархиальные женские училища. Реставрировать это невозможно, так как все это было органически связано с общим укладом жизни и многовеко­выми традициями быта. Поэтому и весь вопрос теперь должен быть поставлен по-новому. Нет больше места тому наивно-оптимистическому решению "проблемы матушки", как она стави­лась в курсах патриархального Пастырского богословия XIX в.

Если и не все "епархиалки" автоматически становились женами священников и если в самом устройстве этих школ естественно были, да и не могли не быть, теневые стороны, то во всяком случае существование этих училищ в значительной мере разрешало трудный вопрос устройства будущей семейной жизни пастыря. Эти училища были специально предназначены для подготовки будущих "матушек".

Но и независимо от этого встает в этой проб­леме матушки ряд своих тем. В старое время они не могли не существовать, хотя бы и в за­таенном состоянии. Теперь они возникают с го­раздо большей остротой и сложностью.

Первая острая тема в этой "проблеме ма­тушки" заключается в самой ее основе. Многих молодых девушек смущает самый вопрос "стать матушкой", стать женой священника. Внутренние психологические препятствия для этого заключаются в разных сферах и потому и неодинаково остро оцениваются, как самими женщинами, перед которыми этот вопрос встал, так и их будущими мужьями, т. е. соби­рающимися принять священство молодыми людьми. Вот некоторые из этих препятствий:

а) боязнь и стыд стать "попадьей", что может быть легко объяснено какими-то еще неизжитыми предрассудками старого русского быта, или точнее старой русской либеральщины, относившейся к священству полупрезри­тельно и свысока;

б)в католической среде (Франция, Австрия,латинские страны) смущение стать женой свя­щенника увеличивается  врожденной в  психо­логии этих стран привычкой к целибату и звучащим чем-то странным, почти несмешливыми даже  малопристойным  фактом   "жены  священника";

в)боязнь рано отказаться от светских удовольствий   и   радостей   чисто  мирских   (театр, танцы,    шумная    жизнь,известная легкость светских отношений, совершенно самих по себе приличных в этой среде, но малосоответствую­щих в семье священника и т. д.);

г)меньшая обеспеченность жизни и тревога за будущую судьбу своих детей и т. д.

Вторая острая тема этой проблемы относит­ся уже к самому поведению матушки в ритме работы и жизни ее мужа-священника. Если упомянутые выше соображения не возникали в острой форме перед будущей женой священ­ника и если она нашла в себе достаточно трезвости и мужества решиться на это, то в самом поведении "матушки" и в ее отношении к жизни и работе ее мужа лежат новые затруд­нения, ей и не предносившиеся в воображении о ее будущей судьбе. Есть что-то гораздо более важное и для жены психологически более трудное, чем титул "попадьи" и "матушки", или чем невозможность ряда развлечений для нее, а тем более для ее мужа. Здесь приходит­ся говорить об особом такте матушки. Заму­жество не является никогда полной и неотъ­емлемой принадлежностью одного из членов брачного союза другому. Всегда остается в области внутренней, духовной, душевной, ин­теллектуальной и пр. какая-то сфера, в кото­рую женщине "вход воспрещен". У военного есть свои служебные тайны, которые его все­цело занимают, но недоступны совершенно его жене; медицинская, адвокатская и науч­ная этика точно также закрывают двери во многое, неприступное для жены. Всякая умная женщина это прекрасно понимает и не будет никогда ревновать своего мужа к воен­ным тайнам, к пациентам, клиентам и пр. И это что-то, неприступное для жены, не может и не должно нарушать гармонию семейных отношений.

Но в области священнической жизни это "что-то" особенно остро и гораздо более неумолимо входит в его жизнь. Между священником и его женой, которые в идеальной семье при­выкли ничего друг от друга не скрывать, вста­ет постепенно целая область сокровенного, доступного священнику и тем или иным его ду­ховным детям, но совершенно закрытая и никогда не открываемая матушке. Дело идет со­всем не о банальной ревности. Дело в том, что священник в какой-то, и очень даже значи­тельной мере духовно и интимно не принадле­жит своей жене, о зато очень глубоко связан в этой области с целым рядом лиц, жизнь кото­рых он знает лучше, чем кто-либо иной, инте­ресами которых он живет, как своими собст­венными, словом, с которыми он крепко связан узами пастырской сострадательной любви, оте­чества, исповедничества и пр. С ними он сос­тавляет одну семью, которая в какой-то мере разрезает его собственную, естественную, за­конную семью.

Вот в этом-то и состоит особая задача жены священника и особое затруднение в этой "про­блеме матушки", найти в себе достаточно такта и внутренней гармонии, широты, чтобы не ме­шать священнику делать его великое дело ру­ководства чужими душами, их преображения, воспитания и т. д. Паства, ставшая между свя­щенником и его женой, есть в значительной мере какой-то пробный камень для матушки и испытание ее чуткости, такта и духовной вы­соты. Немало бывало в истории и таких пе­чальных явлений, когда жена священника не отдавала себе отчет во всех своих обязаннос­тях, неумно ревновала своего мужа, портила ему его работу, вредила и себе, и ему, и па­сомым благодаря своей недостаточной так­тичности.

В этой проблеме вовсе не следует впадать в противоположную крайность и обязательно предписывать матушке какие-либо обязаннос­ти помощника и сотрудника своего мужа. Если для этого у нее найдутся дарования, если сам священник найдет это полезным и нужным и если жизнь и обстоятельства выдвинут подоб­ные требования, то разумеется, участие ма­тушки в деле приходской помощи может быть полезным и плодотворным. Но это вовсе не есть какая-то обязанность матушки. Нет спора, что она может помогать и в деле школьном, катихизаторском, в деле больничной и соци­альной работы, в простой помощи там, где и когда это окажется нужным, но только если это находит одобрение и сочувствие у самого пастыря. Всегда все же надо помнить, что лучше матушке хорошо вести свой дом, дер­жать в порядке свое хозяйство и семью, быть для мужа просто женой, и для детей матерью, чем играть роль какого-то "сотрудника", "друга в работе", "честного помощника в трудах свое­го мужа" и пр., что может очень часто привно­сить известный неприятный привкус и отте­нок, напоминающий какие-то настроения "пе­редового" общества 70-х годов, женщины "с запросами" и под., что в жизни священника звучит неверной нотой и вносит немало нецер­ковных элементов.