Глава 6. Святитель Иоанн Златоуст

Протоиерей Иоанн Мейендорф. Введение в Святоотеческое Богословие.

Святой Иоанн Златоуст - без сомнения, самый изве­стный из отцов Церкви. Популярность он завоевал еще при жизни своими необыкновенными человеческими качествами. Дата его рождения точно неизвестна, 344 или 354 год. Умер Златоуст в 407 году. Его церковное служение началось во время правления императора Фе­одосия Великого (380-395 годы), то есть в период вели­ких реформ. Формально Феодосий был первым христи­анским императором в том смысле, что он принял кре­щение не на смертном одре, как его предшественники, а в период своей активной жизни. Он и его семья регу­лярно ходили в церковь. В силу изданных им законов христианство стало официальной религией империи. Императорский двор состоял только из христиан, язы­ческие храмы и университеты постепенно закрывались, а Церковь при поддержке правительства росла, строи­лась и процветала как в материальном, так и в бого­словском отношениях. В 381 году в Константинополе состоялся Второй Вселенский Собор, окончательно ут­вердивший никейское Православие.

После смерти Феодосия власть в империи была раз­делена между его двумя сыновьями: Гонорию достался Запад, а Аркадию - Восток. Аркадий был женат на Евдоксии, и эта супружеская пара впоследствии сыгра­ла важную роль в жизни святого Иоанна.

Биография Златоуста была написана Палладием Эллинопольским. Иоанн происходил родом из образован­ной греческой семьи. Национальность его нам неизве­стна, но, по всей видимости, он владел лишь гречес­ким языком. Образование он получил в Антиохии, крупном культурном центре и третьем по значению городе Римской империи. Антиохия была столицей Сирии, однако антиохийская интеллигенция говорила, писала и думала по-гречески. Златоусту повезло с про­фессорами: он изучал классический греческий у знаме­нитого софиста Ливания, истинного эллина и прекрас­ного ритора, впрочем, чуждого христианству. Курс экзегетики Иоанн прошел у Феодора Мопсуэстийско-го, который, видимо, был также его наставником в области богословия. Но каким-то образом Иоанн су­мел избежать тех аспектов его учения, за которые его учитель был впоследствии осужден как еретик.

После смерти матери в 374 году Златоуст удалился в монастырь, где прожил до 375 года, но монастыр­ская жизнь не пришлась ему по душе. Он понимал мо­нашество как идеальное общество и считал, что весь мир должен стремиться к совершенству, с тем чтобы вообще отпала всякая нужда в монастырях.

В 381 году Иоанн Златоуст был рукоположен в ди­акона епископом антиохийским Мелетием. Мелетий был другом и единомышленником отцов-каппадокий­цев и приверженцем «умеренного» варианта никейской веры. Он умер в том же, 381 году, и на смену ему был назначен Флавиан, который спустя пять лет (386 год) рукоположил Златоуста во пресвитера и впоследствии, будучи человеком пожилым, вполне полагался на него в церковных делах. К этому периоду относится книга Златоуста «О священстве», в которой обсуждается в основ-ном смысл епископского служения.

Тогда же в Антиохии святой Иоанн прочитал свои знаменитые проповеди «О статуях». Поводом для них послужило народное восстание 387 года против учреж­дения нового налога. Разъяренная толпа опрокинула стоявшие на улицах статуи императрицы Плакиллы. Подобная же ситуация незадолго до того возникла в Фессалониках, где при подавлении восстания император­ской полицией погибло семь тысяч человек. Когда по­сле этого император Феодосий приехал в Милан, епис­коп миланский святой Амвросий отказался впустить его в церковь без покаяния. Возникала проблема взаимоотношений между формально «христианским» импера­тором (и светской властью вообще), с одной стороны, и Церковью - с другой. Конечно, для римского импера­тора ничего не могло быть естественнее, нежели допус­тить ради государственного благополучия (как он его понимал) гибель людей. Но как при этом оставаться добрым христианином и ходить по воскресеньям в цер­ковь, считающую убийство смертным грехом? Оскорб­ление величества в Антиохии повлекло за собой новую вспышку императорского гнева. В надежде остановить разразившиеся преследования старый епископ Флавиан отправился в Константинополь заступаться за свой на­род, а Златоуст тем временем проповедовал в Антиохии, утешая и подбадривая оставшихся. В этих проповедях мы имеем драгоценнейший источник сведений о самых различных сторонах общественной жизни того времени: обычаях, развлечениях, нравах, налогах, семейных от­ношениях и т. д. Благодаря заступничеству Флавиана, Феодосий помиловал антиохийцев.

Здесь же, в Антиохии, Златоуст произнес большин­ство своих проповедей на Евангелия от Матфея и от Иоанна и на послания Апостола Павла. Следует заме­тить, что Златоуст написал очень мало систематических трудов: большинство его сочинений - застенографиро­ванные и отредактированные проповеди, изначально произнесенные устно.

В этот же период святой Иоанн приобретает пастыр­ский опыт и становится великим учителем христианской жизни. В своих проповедях он неизменно человечен. Например, многократно возвращаясь к своей излюблен­ной теме - греховности посещения цирка, он всегда высказывает сочувствие, понимание страсти к зрелищам. Но ничего не поделаешь - грех остается грехом, даже учитывая, что Феодосий запретил кровопролитие на арене, оставив невинные развлечения вроде скачек.

Другой антиохийской темой Златоуста было его оп­ровержение «аномейской» ереси - разновидности ари­анства, утверждавшей «несходство», ανόμοιος (аномиос) Христа с Богом Отцом.

Атмосфера в Церкви была тогда совсем иная, неже­ли в наши времена. Народ ценил красноречие, в церк­ви аплодировали удачным сравнениям и метким выра­жениям проповедников. Златоуст, как известно, был блестящим оратором, за что и получил свое прозва­ние. Он пользовался такой популярностью, что народ специально приходил в церковь послушать его пропо­веди, после чего многие сразу же расходились, не до­жидаясь причастия, в чем Златоуст их упрекал в следу­ющей же проповеди.

В 397 году по совету министра Евтропия и по при­казу императора Аркадия святой Иоанн был переве­ден в столицу и избран епископом константинополь­ским. Антиохийцы не хотели отпускать своего люби­мого пастыря, и он был увезен обманом.

Константинополь лишь недавно, на Втором Вселен­ском Соборе, был объявлен вторым после Рима горо­дом империи, Новым Римом, что вызвало большое не­удовольствие его городов-соперников - Александрии и Антиохии, древних центров культуры и христианства. Александрия издавна была вторым городом империи после Рима, и в глазах александрийцев Константино­поль был просто выскочкой. Антиохия же, которую сам Златоуст в одной из своих проповедей называет «главой восточных городов», недолюбливала Алексан­дрию. В свете этого соперничества церквей приглаше­ние блестящего антиохийского проповедника в ново­испеченную столицу было прежде всего политическим шагом. Кроме того, константинопольская Церковь нуждалась в свежих силах: предшественник Златоуста епископ Нектарий был избран епископом в возрасте 70 лет, при том до этого он не был даже и крещен. Как и святого Амвросия Медиоланского, его крестили и ру­коположили на скорую руку. После пятнадцати лет его служения в константинопольской церкви царили бес­порядок, растраты и распущенность нравов.

Такова была ситуация, которую унаследовал Злато­уст. Согласно его биографу Палладию, он не хотел по­кидать Антиохию, однако ему пришлось подчиниться, и 26 февраля 398 года он был посвящен в сан еписко­па. Его рукоположил епископ александрийский Фео­фил, который как раз тогда гостил в Константинопо­ле. Казалось, епископство Златоуста в новой столице открывает период церковного мира.

Иоанн сразу же принялся за деятельную проповедь. Для того чтобы понять впечатление, произведенное его проповедями в Святой Софии, нужно учитывать, что в каком-то смысле Златоуст был человеком ушедшего века: его манера проповедовать и этические взгляды плохо вписывались в легкомысленную столичную об­становку. Это был новый город, в котором лишь не­давно были объявлены новые порядки, это было вре­мя перемен, надежд, кипения умов и нравов. Иоанн Златоуст со своими строгими моралистическими про­поведями казался старомодным и провинциальным. Он говорил с этой огромной бурлящей толпой в той же манере, которая принесла ему славу и любовь в Анти­охии. Здесь, в Константинополе, это производило не­сколько иной эффект. Вряд ли кому-нибудь могло по­нравиться, когда он сообщал, что из тысяч присутству­ющих спасутся лишь немногие. У Иоанна сразу же появились недоброжелатели. Их число увеличилось еще и потому, что он сразу же стал наводить порядок в Церкви. Его предшественник Нектарий вел роскошный образ жизни, устраивал приемы и обеды и совершенно распустил придворное духовенство, которое в обста­новке близости к императорскому двору и без того не страдало излишней строгостью нравов.

Златоуст не устраивал приемов: он страдал язвой желудка и предпочитал есть в одиночестве, давая ос­нования для упреков в необщительности и прочих по­роках, о чем речь пойдет ниже. Он разогнал так на­зываемых духовных сестер - девиц и диаконисс, со­державшихся в домах Константинопольского еписко­па. Духовенству, включая опять же диаконисс, было запрещено посещать приемы. Вдовам было велено выйти снова замуж или же вести себя в соответствии со вдовьим положением.  Монахам, предпочитавшим строгой общежительной дисциплине бесцельное мота­ние с места на место, было приказано разойтись по своим монастырям. Нектарий растратил церковную казну на развлечения. Златоуст навел порядок и тут. Большая часть церковных денег теперь тратилась на помощь бедным и на устройство больниц. Он любил длинные службы и крестные ходы, что решительно пришлось не по вкусу столичному духовенству, при­выкшему иначе распоряжаться своим временем. Он критиковал всех подряд без разбора, прямо в лицо, без всякой дипломатии высказывая людям, что он о них думал.

В 399 году в Константинополе восстали наемники-готы, которые были арианами. Восставшие варвары свергли византийского премьер-министра, того самого евнуха Евтропия, который так хлопотал о переводе Златоуста в Константинополь. Спасаясь от преследо­вания, Евтропий спрятался в соборе Святой Софии и, ухватившись за столб алтаря, простоял несколько дней (согласно ветхозаветному обычаю, закрепленному рим­ским законом, человеку, ищущему убежища у алтаря, обеспечивается неприкосновенность). Когда настало воскресенье, народ собрался в храм на Литургию, а несчастный Евтропий так и стоял, ухватившись за ал­тарь. Это послужило темой для очередной проповеди Златоуста, которая начинается так:

Всегда, но особенно теперь благовременно сказать: суета сует, всяческая суета (Еккл. 1, 2). Где теперь пыш­ная обстановка консульства? Где блестящие светильни­ки? Где рукоплескания и ликования, пиршества и празд­ники? Где венки и завесы? Где городской шум и хвалеб­ные крики на конских бегах и льстивые речи зрителей? Все это прошло: вдруг подул ветер и сорвал листья, об­нажил дерево и потряс его до основания с такою силою, что, казалось, вырвет его с корнем и разрушит самые волокна его. Где теперь придворные друзья? Где пиры и обеды? Где толпа тунеядцев, и ежедневные возлияния вина, и изысканность поварского искусства, и поклонники могущества, льстившие словом и делом? Все это было как ночь и сновидение и с наступлением дня исчезло...

(«Евтропий, патриций и консул», проповедь I)

Продолжая в том же духе, Иоанн обрушивается на чрезмерную пышность двора, распущенный и легкомыс­ленный образ жизни придворных, критикуя богатство как таковое и злоупотребления им его владельцами.

Неудивительно, что в скором времени Златоуст на­жил себе врагов не только среди монашества и духо­венства, но и во влиятельных слоях светского обще­ства. Нападками на роскошь женских нарядов и укра­шений и суетность поведения он привел в раздражение столичных дам, включая саму императрицу Евдоксию. В одной из проповедей он говорит, что лучше уж хо­дить нагими, чем расфуфыриваться, как иные столич­ные модницы. Евдоксия так навсегда и осталась его врагом, что впоследствии непосредственно отразилось на судьбе Иоанна.

Как уже упоминалось, на него ополчилось и духо­венство. Поводов к тому помимо уже изложенных было предостаточно. Однажды Иоанну стало известно, что епископ Эфесский занимается продажей церковных дол­жностей. Он отправился в Эфес и сместил провинив­шегося, хотя канонически он не имел на это никакого права - он был епископом, а не патриархом. Но Зла­тоуста не интересовала каноничность его поведения -он заботился лишь об установлении справедливости и порядка.

Другой случай произошел в 401 году, когда в Кон­стантинополе появились пятьдесят египетских монахов, которых Феофил Александрийский отлучил от Церкви по обвинению в оригенизме. Иоанн принял монахов и, побеседовав с ними, решил, что ничего опасного они не говорят, в Христа веруют, а обвинение в ереси вряд ли серьезно, ибо монахи оказались неграмотными. Но Златоуст этим не ограничился, а попросил императора пригласить Феофила в Константинополь для объясне­ний. Тут уж Феофил рассердился - с какой это стати он должен давать отчет в своем поведении своему кон­куренту, константинопольскому епископу? На этом ис­тория не кончилась, ибо Феофил пожаловался на Иоан­на своему другу, святому Епифанию Кипрскому. Этот Епифаний был первым в истории коллекционером ере­сей. У него была шкатулка под названием «панарион», где хранился список всех известных ему ересей. Узнав от Феофила о новой «ереси» - поддержке оригенизма, Епифаний, несмотря на свой преклонный возраст (ему было тогда почти сто лет), прибыл в Константинополь и представил Златоусту свои обвинения. Златоуст на­столько не принял этого всерьез, что отказался даже принять Епифания. Но в это время в столицу приехал и Феофил, и тут начались настоящие неприятности. Будучи тонким политиком, Феофил быстро разобрал­ся в обстановке и понял, что у Иоанна множество вра­гов. Ему удалось убедить императора Аркадия в необ­ходимости устранить константинопольского епископа, и в 403 году Феофил собрал собор, о котором нам из­вестно из подробного описания в «Библиотеке» Фотия. Собор состоялся на предоставленной императором вил­ле под названием «Под дубом» в окрестностях Кон­стантинополя, отчего он остался в истории как «собор под дубом». Собравшееся духовенство, включая пять­десят епископов, специально приехавших из Египта, единодушно осудило Иоанна Златоуста, к которому все они были заведомо нерасположены.

Против Златоуста выступили два обвинителя: его собственный бывший диакон Иоанн и епископ Исаак. В «Библиотеке» представлены отдельно обвинения каж­дого из них: это не что иное, как собрание сплетен, многие из которых совершенно смехотворного харак­тера. Диакон Иоанн обвинял Златоуста в его, Иоанна, незаконном преследовании за то, что он ударил одного из слуг. Далее некий монах по имени Иоанн был избит и закован в кандалы вместе с «бесноватыми». Также Златоуст обвинялся в распродаже священных сосудов и мрамора, предназначенного для отделки церкви. Впол­не возможно, что так оно и было и что Златоуст употребил деньги на помощь бедным. Говорилось также, что Златоуст оскорблял духовенство, называя их людь­ми без чести, распущенными и никчемными ничтоже­ствами. И это вполне возможно - и не без оснований -имело место. Далее Златоуст якобы сказал, что епис­коп Епифаний - сумасшедший; организовал заговор против епископа Севериана, настроив против него выс­шее духовенство Константинополя; написал клеветни­ческую книгу против духовенства; созвал заседание клириков и обвинил трех диаконов - Акакия, Евграфа и Иоанна - в том, что они спрятали его одежду с целью «употребить на Бог знает что»; избрал епископом Ан­тонина, о котором якобы было известно, что он «огра­бил гробницу». И так далее в таком же духе, всего 29 пунктов. Очевидно, обвинения были либо откровенной клеветой, либо извращением действительного положения дел. Обвинения епископа Исаака были подобного же рода, и в них особенно подчеркивались сношения с оригенистами (См. «Библиотека» Фотия, гл. 59).

Сам Златоуст на соборе не присутствовал, трижды отклонив приглашение явиться. После третьей неявки он был смещен in absentia22 и выслан из Константино­поля. Это вызвало негодование некоторых епископов и простого народа, который был на стороне Златоуста. В столице начались уличные волнения. Во избежание беспорядков он решил добровольно подчиниться рас­поряжениям собора и отправился в место своей ссыл­ки, в Вифинию, неподалеку от Константинополя. Фео­фил Александрийский не замедлил взять церковные дела в свои руки и начал восстанавливать смещенное при Златоусте духовенство. Но тут произошло непред­виденное событие, изменившее ход дела.

Едва Иоанн отбыл в ссылку, как в столице произо­шло землетрясение. Императрица Евдоксия увидела в этом знамение гнева небесного на гонения, которому подвергли праведника, поэтому по императорскому указу Иоанн получил приглашение вернуться в Кон­стантинополь. Остановившись в воротах города, он по­требовал созыва собора для официального восстановления его на архиепископской кафедре. Но энтузиазм толпы был настолько велик, народ так просил его поскорее вернуться назад, что формальностями реше­но было пренебречь. Немедленно по возвращении Зла­тоуст прочитал в соборе Святой Софии очередную обличительную проповедь. Для описания всего проис­шедшего с ним он пользуется аллегорией брака между Саррой и Авраамом как образом союза между еписко­пом и его Церковью. Несмотря на попытки фараона отнять у Авраама жену, Сарра сохранила свою чисто­ту. В фараоне все сразу же узнали Феофила, упомина­ние которого толпа встретила негодующими свистка­ми. Очевидно, урок не пошел Иоанну впрок, и научить­ся дипломатическому такту он не умел и не хотел. Как и прежде, в своих проповедях он обличал пороки об­щества, обрушивался на роскошь двора и на распущен­ность нравов. Когда по случаю праздника в честь Иоанна Крестителя в столице была воздвигнута статуя Евдоксии, Златоуст опять использовал это как тему для гневной проповеди, в которой императрица сравнива­лась с Иродиадой.

В скором времени он опять восстановил против себя двор и привел в крайнее раздражение императорское семейство. Был поднят вопрос о нелегальности восстановления смещенного архиепископа. На Рождество 403года императорский двор не пришел на богослужение.На Пасху, 17 апреля 404 года император приказал за­претить Иоанну служить в Святой Софии. Изгнанный из своей церкви епископ служил пасхальную службу вполе под открытым небом, собрав вокруг себя толпы народа, так что для сохранения порядка потребовалось вмешательство полиции.

9  июня 404 года Иоанн был арестован и насильно  отправлен в ссылку. Его вторичное смещение снова вызвало негодование народа и уличные беспорядки, в ходе которых был сожжен весь центр столицы и собор Святой Софии. Кафедру архиепископа константино­польского занял престарелый Арзакий. В Антиохии на место скончавшегося Флавиа был назначен враждебный Златоусту Порфирий. За Златоуста теперь некому было заступиться: все восточные кафедры были заня­ты либо его врагами, либо людьми не имеющими вли­ятельных связей.

Сначала Златоуст был сослан в город Кукуз в Ар­мении, где он провел два года. Оттуда он был отправ­лен в Пициус (как тогда называлась Пицунда), но он туда не доехал, ибо скончался по дороге в Команах 14 сентября 407 года. Причиной его смерти было пло­хое состояние здоровья, усугубленное дурным обра­щением.

Память об Иоанне Златоусте живо хранилась среди любившего его народа. Его популярность была на­столько велика, что уже в 417 году преемник Арзакия епископ Аттик восстановил имя святого Иоанна в дип­тихах. В 438 году его мощи были торжественно пере­несены в Константинополь и положены в храме Свя­тых Апостолов.

Творения святителя Иоанна Златоуста

Большинство творений Иоанна Златоуста представ­ляют собой проповеди на различные книги Священно­го Писания. Они сохранились как в собственном его изложении, так и в отредактированных записях стено­графов. Основными его произведениями считаются сле­дующие:

1.         Беседы на книгу «Бытия» (67 проповедей).

2.         Беседы на псалмы (58 проповедей).

3.         Беседы на книгу пророка Исаии (6 проповедей)

4.         Беседы на Евангелие от Матфея.

5.         Беседы на Евангелие от Иоанна.

6.         Беседы к Деяниям апостолов.

7.         Беседы ко всем посланиям Апостола Павла.

8.         Катехизические беседы.

9.         Несколько проповедей на нравственные темы.

 

10.         Трактат «О священстве».

11.     «О непостижимости Бога», богословский трак­
тат, содержащий апофатическое учение о Боге в кон­
тексте полемики с аномеями.

12.     Литургия, носящая имя Златоуста, на самом деле не принадлежит ему, а представляет собой византийский обряд евхаристической службы, принятый в Констан­тинополе в раннесредневековый период. Из пропове­дей Иоанна Златоуста (особенно из «Катехизических слов») видно, что он служил по тексту, близкому к нашей Литургии Василия Великого.

    Учение святителя Иоанна Златоуста

В то время как в изложении догматического учения Златоуст не занимает выдающегося положения среди учителей Церкви, он является непревзойденным толко­вателем Священного Писания. Его экзегезис  в анти­охийской традиции: ясный, простой, почти совершен­но чуждый аллегоризации, но зато изобилующий типологическими толкованиями. Его мысль невозможно изложить систематически. Поэтому мы ограничимся от­дельными пунктами его учения, призывая слушателей самим прочитать его проповеди.

Подход Златоуста к новозаветным писаниям часто предвосхищает критические проблемы, ставящиеся уче­ными в наше время. Например, обсуждая вопрос о че­тырех Евангелиях, Златоуст говорит, что наличие че­тырех разных авторов, писавших в разных местах, в разное время и независимо друг от друга, служит вес­ким доводом в пользу достоверности евангельской ис­тории. Даже расхождения между евангелистами гово­рят в пользу Истины. Эти по существу мелкие расхож­дения в описании конкретных событий - при наличии полного согласия по существу - доказывают, что еван­гелисты писали об одном и том же, не сговариваясь.

В своей богословской полемике против арианства (вернее, «аномейства») Златоуст следует в основном свя­тому Григорию Нисскому и другим каппадокийцам. От Григория он воспринял преимущественно апофатическое богословие.

В христологических вопросах святой Иоанн, не ина­че как Духом Святым, всегда избегал двусмысленной терминологии. Он был учеником Феодора Мопсуэстийского и жил на пороге христологического спора. Все троичные проблемы были улажены, и в воздухе носил­ся вопрос: если Христос - Бог, то как Он может одно­временно быть и человеком? Поводов для разного рода христологических оговорок было предостаточно. Од­нако Иоанн Златоуст ни разу, ни в одном своем творе­нии не употребляет таких имен, как Богородица, Христородица или Человекородица, которые спустя лишь короткое время положили начало столь бурным дис­куссиям. В одной из его проповедей на послание к Филиппийцам мы читаем: «Оставаясь Тем, Кто Он был, Он стал тем, кем Он не был». Избегая туманных тер­минов, святой Иоанн никогда не вдавался в философ­ские тонкости и навсегда остался в церковной истории как идеал христианского пастыря и проповедника вы­сокой христианской морали.

По своим взглядам на жизнь святой Иоанн Златоуст был человеком до-Константиновой эры. Он всегда го­ворил людям в глаза все, что о них думал. Иными сло­вами, ему недоставало такта, дипломатического чутья в отношениях с людьми. Зачастую это ставило его в за­труднительное положение, особенно принимая во вни­мание его близость ко двору и необходимость волей-неволей, прямо или косвенно участвовать в делах поли­тических. Этот недостаток непосредственно следовал из его строго христианского отношения к миру. О чем бы ни говорил Златоуст, он всегда интересовался этической стороной ситуации и неизменно соотносил это со Свя­щенным Писанием. Мы займемся здесь рассмотрением двух связанных между собою тем - учения о первород­ном грехе и почитания Девы Марии.

Учение о первородном грехе

Проблема первородного греха или, иными словами, положение человека в падшем мире была предметом богословских дискуссий, особенно на Западе, начиная со времен блаженного Августина. Ключевым текстом этой проблемы считается Рим. 5, 12 - единственная во всем Новом Завете формулировка отношения к грехопадению Адама. Это один из наиболее часто цитируе­мых и наиболее часто неправильно понимаемых тек­стов Писания, его цитируют при обсуждении таких тем, как оправдание, спасение, примирение. Как нарочно, Апостол Павел, не зная, что его послание станет Свя­щенным Писанием, в этой фразе выразился весьма ту­манно. В русском синодальном переводе этот текст звучит так: Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12). Для того чтобы разобраться в этом малопонятном утверждении, заглянем в греческий оригинал. Смысл придаточного предложения εφ' ω πάντες ήμαρτον, эф Ό пптес имартон («потому что в нем все согрешили») меняется в зависимости от того, к какому члену глав­ного предложения относятся связующие слова έφ' ω. При этом возможны три варианта:

а)  έφ' ω (в латинском переводе in quo) означает «вкотором» и относится к «одним человеком» в главном предложении. Такой перевод предполагает идею уна­следованной от Адама вины: поскольку все люди на­ходились «в Адаме»,все они провинились и подверже­ны смерти. В таком смысле понимал Рим. 5, 12 латинский переводчик Библии, а за ним и блаженный Авгу­стин. Следует отметить, что грамматически греческий текст никак не допускает такого перевода, так как существительное «человек» (то есть Адам)слишком уда­лено от местоимения έφ'ω.  Кроме того, предлог   έπί(έφ') не значит «в», а выражает последовательность илипричинность.

б)  Если έφ' ω относится ко всему главному предло­жению, то его следует перевести «потому что», и тогда все предложение звучит следующим образом: «...смерть перешла во всех человеков,   потому что   все согреши­ли». Иначе говоря, подобно Адаму, мы умираем, по­ тому что каждый из нас грешит индивидуально. Заметим, что русский синодальный переводчик совместил этот смысл с предыдущим: «...потому что в нем всесогрешили».


в) εφ' ω относится к подлежащему главного предло­жения - смерть, и тогда все предложение переводится так: «...смерть перешла во всех человеков, ибо из-за нее (из-за смерти) все согрешили». Такой перевод предпо­лагает, что смерть Адама, последовавшая за его гре­хом, стала смертностью для всех его потомков. До Моисея не было закона, а потому не было и греха, а люди все равно умирали (ср. Рим. 5, 14). Смерть, во­шедшая в сотворенный Богом мир вместе с грехопаде­нием Адама, понимается Апостолом как личностная космическая реальность, отождествляемая с самим са­таной - «человекоубийцей от начала». Большинство греческих отцов понимало этот текст именно в выше­изложенном смысле.

В беседе 10 на Рим. 5, 12 Златоуст объясняет свое понимание мысли Апостола Павла: «Ибо в ней (смерти) все согрешили» означает, что смерть, войдя в жизнь людей через грех одного человека, Адама, распространи­лась на всех людей, которые хотя и не согрешили, но унаследовали от Адама смертность. Смертность - это сво­его рода болезнь, порождающая страх, который в свою очередь служит причиной борьбы за существование. В этой борьбе каждый стремится выйти победителем за счет своего ближнего: в этом и состоит суть греха, который есть обратное любви, то есть отдачи всего ближнему. Интересно, что такое объяснение, общепринятое у вос­точных отцов Церкви, не связано, как у блаженного Августина, с идеей унаследованной вины и греховности половых отношений. Последовательное христианское поведение, внутренняя победа над страхом смерти опи­сываются заповедями блаженства: мы не должны думать о завтрашнем дне, нужно оставить все и в конечном сче­те самое жизнь - в этом любовь и истинная жизнь.

Таким образом, в учении святителя Иоанна Злато­уста результат первородного греха есть наследственная смертность, которая в свою очередь порождает грех. Грех и смерть, взаимно порождая друг друга, образу­ют порочный круг, в котором человек был заключен до прихода Христа. Смерть и Воскресение Спасителя разорвали этот круг и принесли миру спасение, благо­даря которому христиане милостию Божией могут те­перь жить вне рабства греху и смертности. Милостию Божией - значит во Христе, Его благодатью, которой мы облекаемся в крещении, умирая и воскресая вместе с Ним, и в Евхаристии, которая есть «лекарство бес­смертия» (святой Ириней Лионский).

Результатом победы над смертью явилось прощение грехов; мы крестим младенцев не потому, что они грешны, а потому, что они смертны. В самом обряде крещения нет ни одного слова о грехе, в нем говорит­ся лишь о смерти и о вечной жизни.

Мариология

Как уже отмечалось, Златоуст жил в эпоху, непо­средственно предшествующую христологическим дис­куссиям, но тем не менее счастливо избежал употреб­ления слов, вокруг которых впоследствии разгорелись такие пылкие споры.

Уже после смерти святого Иоанна и после Эфесского собора 431 года, провозгласившего Деву Марию Богородицей, Ее культ расцвел таким пышным цветом, что стало почти нечестивым (не канонически, а факти­чески) даже упоминать Ее человеческие качества, ибо все в Ней считалось совершенным. В западном христи­анстве, где восторжествовало учение о первородном грехе как об унаследованной от Адама вине, почита­ние Богоматери логически привело к провозглашению в 1854 году догмата о Ее непорочном зачатии. Соглас­но этой догме, Дева Мария волею Божией свободна, даже в момент Своего зачатия, от наследственной вины и, следовательно, безгрешна. Но в свете святоотече­ского понимания первородного греха нет ни основа­ний, ни надобности для такой догмы. Богоматерь была женщиной, израильтянкой, ни в чем не отличавшейся от других людей, кроме степени Своего совершенства. Она была лучшим результатом, венцом всей ветхоза­ветной истории. Совершенством Своей человечности Она всей этой истории принадлежала, почему и удостоилась «осенением Духа» стать Матерью Того, Кто эту историю исполнил и завершил.

В свете этого понятно, почему мы находим у Злато­уста отношение к Деве Марии как к обыкновенной женщине. В комментарии на Мф. 12, 46-49 (...кто Матерь Моя? и кто братья Мои?) он прямо говорит о наличии у Нее простой человеческой слабости и несо­вершенства. В таком же духе, без всякой экзальтации он говорит о Марии в проповеди на Ин. 2: «...да они и не знали Его, как должно, ни даже Мать Его, ни братья... Ты Моя Мать, и потому ты само чудо дела­ешь подозрительным».

Мы видим, что для Иоанна Златоуста не представ­ляло никакого затруднения читать в Священном Писа­нии именно то, что там было написано. И Восточная Церковь никогда не протестовала против такого трез­вого отношения: никто никогда не обвинял Златоуста в ереси, хотя некоторые современные ученые и предпо­лагают, что чрезвычайное превознесение Богоматери Ефремом Сириным представляет собой скрытую поле­мику против Златоуста. Доказать это предположение вряд ли возможно.

Остановимся на нескольких других моментах учения святого Иоанна. Евхаристия стоит в центре внимания Златоуста, склонявшегося в понимании этого таинства к прямому реализму, к почти физической наглядности. В беседе 46-й на Евангелие от Иоанна, обсуждая зна­чение слов Апостола Павла о Церкви как о едином Теле, он так говорит о причастии: «...чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою лю­бовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его».

Златоуст также часто цитируется в контексте спора, начавшегося в XIV веке между католиками и право­славными по поводу эпиклезы. Обсуждая освящение Даров в Тело и Кровь Господни, он говорит:

Тогда и ангелы предстоят священнику, и целый сонм небесных сил взывает, и место вокруг жертвенника на­полняется ангельскими ликами в честь Возлежащего...

 

Некоторый пресвитер, муж дивный и неоднократно ви­девший откровения, и самое сие время сподобился ви­деть множество ангелов, одетых в светлые одежды, окру­жавших жертвенник и поникших главами...

(«О священстве», 6)

Это таинство и здесь делает для тебя землю Небом; открой же врата Неба и взгляни, или лучше, врата не Неба, а Неба Небес, и ты увидишь тогда сказанное. Что там есть самого драгоцен-ного, то же самое я покажу тебе на земле.

(На 1 послание к Коринфянам, беседа 24)

Западные богословы аргументировали, что такое понимание эпиклезы в сущности не отличается от молитвы призывания ангела, который должен понести освященные Дары к Престолу Божию, в католической мессе.

В своих взглядах на семейную жизнь святой Иоанн, хотя и всегда оставался строгим моралистом, тем не менее обнаруживал глубокое понимание и терпимость. Он положительно относился к семье и никогда не на­стаивал на необходимости монашеской жизни для всех. Поучения о семейной жизни рассеяны во многих его проповедях, особенно в комментариях на послания к Коринфянам, Ефесянам и Колоссянам. Так, в одной из проповедей на Колоссян он говорит о великом таин­стве, в котором два человека становятся одно, но за­тем, в детях, это единство становится множеством. Го­воря о величии этого таинства, которое служит типом отношений между Христом и Церковью, Златоуст ис­пользует это как повод для осуждения сопутствующих свадьбам разнузданного веселья, пьянства и плясок.

Святой Иоанн пользуется всевозможными предлога­ми для обсуждения социальных проблем, в особенно­сти проблемы собственности, о чем, пожалуй, ни один христианский писатель не написал более него. Злато­уст считал, что собственность и богатства - великий соблазн и что они стоят на пути между человеком и Богом. В беседах «О статуях» он неоднократно гово­рит о тщете материального благосостояния: «...нет ничего ненадежнее богатства ...истинное богатство и изобилие состоят в благах совершенных и неподвержен­ных никакой перемене» (Беседы «О статуях», 2, 4).

Возражения Златоуста против богатства в особен­ности касаются Церкви. Церкви положено печься о че­ловеческих душах, а не о своем внутреннем убранстве. Спаситель во время Тайной Вечери дал своим учени­кам пить не из золотой чаши, а подарил им заповедь любви друг к другу.

Помимо всего прочего, богатство происходит из не­равенства, а следовательно, из несправедливости. Это вполне согласуется с пониманием первородного греха как поражения смертностью и боязни смерти, которые в свою очередь заставляют искать мнимое и временное спасение путем накопления богатств. Согласно свято­му Иоанну, все принадлежит Богу, поэтому такие сло­ва, как «мое», «твое» и т. п., должны быть изгнаны из христианской общины. Проблемы собственности все­сторонне обсуждаются в его комментарии на «Деяния апостолов».

Касаясь вопросов, связанных с существованием го­сударства, Златоуст утверждал, что власть есть послед­ствие греха, и не скрывал своего неодобрения по пово­ду методов наказания, практикуемых государством, противополагая их принципу милосердия, осуществля­емого в Церкви. Примером его отношения может слу­жить уже упоминавшийся случай с министром Евтро-пием, который искал убежища у алтаря. Произнесен­ная в то воскресенье длинная проповедь в сущности сводится к следующему: вот видишь, куда тебя завела политика, а теперь ты пришел в церковь за защитой!

Признавая светский авторитет императора, Златоуст считал священство намного выше. Он бесстрашно вы­ступал против императорской власти во всех тех слу­чаях, когда она пыталась вмешаться в церковные дела. С другой стороны, он никогда не пытался использо­вать государственный авторитет для решения церковных проблем, как это делал его западный современник святой Амвросий Медиоланский. Будучи человеком до-Константиновой эпохи, Златоуст был чужд принципу «симфонии», зарождавшемуся в Византии. Напротив, он склонен был четко разграничивать сферы влияния Церкви и государства.